«Это Афган, держитесь…»
19 августа, 2021 11:18 дп
Tatiana Narbut-kondratieva
Tatiana Narbut-kondratieva:
Как Маргарита Николаевна, я не знала ужаса житья в коммунальной квартире.
Но я их видела.
И по степени ужаса коммунальная жизнь в детском моем мозгу занимала третье место после концлагерей и казарм.
Казармы я тоже видела.
На каждый патриотический праздник нас водили в казармы крепить единство армии и народа.
Нас кормили макаронами по-флотски и показывали уходящие в бесконечность ряды железных коек.
Я зажмуривалась и благодарила Бога за то, что я — девочка, и в 18 лет меня не схватят, и не запихнуть в казарму жить с совершенно незнакомыми и, возможно, мало симпатичными мне людьми.
Как вы понимаете, романтика пионерских лагерей тоже была мне чужда.
До 13 лет я счастливо избегала общественной жизни, а в 13 стала обладательницей путевки в детский санаторий. Очередь подошла. через 9 лет.
На воды мы отправились с мамой. Мама сняла квартиру, а меня поселили в красивом старинном здании, окруженном парком, с жемчужными ваннами, четырьмя соседками в палате и туалетом на этаже.
Я честно выдерживала эту радость 5 дней.
Потом мама отправилась к главврачу и сообщила, что мы уезжаем. ха! Оказалось, уехать никак невозможно — родина обеспечила меня бесплатным санаторным лечением, и это лечения я должна была принять в полном объеме.
Врач грозил страшными карами, сообщением по месту работы мамы, службы папы, в пионерскую организацию и партячейку.
Мама спорить не любила. Она отправилась на главпочтапмт, позвонила сестре в Москву.
К вечеру у нее на руках была телеграмма, отправленная теткой из Москвы от имени папы: «Срочно приезжайте. Меня переводят»
Хозяйка квартиры передала маме телеграмму, пряча глаза. помогла собрать вещи и вернула деньги за непрожитое время.
Мамы других пациентов санатория норовили погладить меня по голове и сунуть запрещенный пирожок.
Главврач, прочитав телеграмму, достал из сейфа коньяк, выпил с мамой, не чокаясь. Сам оформил медкарту, проводил до ворот и робко предположил, что, может, обойдется.
«что обойдется?» — нервно уточнила мама, которую стала утомлять странная реакция людей на известии о фальшивом переводе.
«Ну как же? — сказал главврач — вы же на севере служите? муж — летчик? А телеграмма из Москвы. Да еще о срочном переводе. Это афган, держитесь»
билетов на самолет традиционно не было. мы бессовестно показали телеграмму. кассирша побледнела и крикнула в глубину: «люб! тут надо срочно женщину в Москву отправить. у нее мужа ТУДА посылают»
В самолете мама разрыдалась.
В Москве мы с теткой отпаивали ее валерианкой.
Тонкая мамина психическая организация вжилась в роль вдовы героя.
Тетка, не отличавшаяся столь развитым воображением, по десятому кругу напоминала, что телеграмму отправила она. по маминой просьбе, чтобы избавить вредную капризную девчонку от общей палаты.
«Сиротку!» — уточняла мама, подвывая.
Встреча с папой в аэропорту не поддается описанию. «Живой! — причитала мама всю дорогу. «Соколик!»
Потом папа часто рассказывал тыловым крысам о полетах в зоны боевых действий.
Tatiana Narbut-kondratieva
Tatiana Narbut-kondratieva:
Как Маргарита Николаевна, я не знала ужаса житья в коммунальной квартире.
Но я их видела.
И по степени ужаса коммунальная жизнь в детском моем мозгу занимала третье место после концлагерей и казарм.
Казармы я тоже видела.
На каждый патриотический праздник нас водили в казармы крепить единство армии и народа.
Нас кормили макаронами по-флотски и показывали уходящие в бесконечность ряды железных коек.
Я зажмуривалась и благодарила Бога за то, что я — девочка, и в 18 лет меня не схватят, и не запихнуть в казарму жить с совершенно незнакомыми и, возможно, мало симпатичными мне людьми.
Как вы понимаете, романтика пионерских лагерей тоже была мне чужда.
До 13 лет я счастливо избегала общественной жизни, а в 13 стала обладательницей путевки в детский санаторий. Очередь подошла. через 9 лет.
На воды мы отправились с мамой. Мама сняла квартиру, а меня поселили в красивом старинном здании, окруженном парком, с жемчужными ваннами, четырьмя соседками в палате и туалетом на этаже.
Я честно выдерживала эту радость 5 дней.
Потом мама отправилась к главврачу и сообщила, что мы уезжаем. ха! Оказалось, уехать никак невозможно — родина обеспечила меня бесплатным санаторным лечением, и это лечения я должна была принять в полном объеме.
Врач грозил страшными карами, сообщением по месту работы мамы, службы папы, в пионерскую организацию и партячейку.
Мама спорить не любила. Она отправилась на главпочтапмт, позвонила сестре в Москву.
К вечеру у нее на руках была телеграмма, отправленная теткой из Москвы от имени папы: «Срочно приезжайте. Меня переводят»
Хозяйка квартиры передала маме телеграмму, пряча глаза. помогла собрать вещи и вернула деньги за непрожитое время.
Мамы других пациентов санатория норовили погладить меня по голове и сунуть запрещенный пирожок.
Главврач, прочитав телеграмму, достал из сейфа коньяк, выпил с мамой, не чокаясь. Сам оформил медкарту, проводил до ворот и робко предположил, что, может, обойдется.
«что обойдется?» — нервно уточнила мама, которую стала утомлять странная реакция людей на известии о фальшивом переводе.
«Ну как же? — сказал главврач — вы же на севере служите? муж — летчик? А телеграмма из Москвы. Да еще о срочном переводе. Это афган, держитесь»
билетов на самолет традиционно не было. мы бессовестно показали телеграмму. кассирша побледнела и крикнула в глубину: «люб! тут надо срочно женщину в Москву отправить. у нее мужа ТУДА посылают»
В самолете мама разрыдалась.
В Москве мы с теткой отпаивали ее валерианкой.
Тонкая мамина психическая организация вжилась в роль вдовы героя.
Тетка, не отличавшаяся столь развитым воображением, по десятому кругу напоминала, что телеграмму отправила она. по маминой просьбе, чтобы избавить вредную капризную девчонку от общей палаты.
«Сиротку!» — уточняла мама, подвывая.
Встреча с папой в аэропорту не поддается описанию. «Живой! — причитала мама всю дорогу. «Соколик!»
Потом папа часто рассказывал тыловым крысам о полетах в зоны боевых действий.