«Вояж закончился, но родина так и не началась…»
18 марта, 2020 9:44 дп
Евгения Лещинская
Евгения Лещинская:
Разговаривала с московской подругой. И вот там трындец так трындец. Нет, все эти ваши карантины, очереди, марлевые намордники и прочие пугалки – семечки и детский лепет на лужайке. У наших покруче. Там сын с молодой женой отправились две недели назад в медовое путешествие, насладились по самую макушку и прибыли в пункт возвращения домой – прелестный южный городок, омываемый Тихим океаном. Вояж закончился, но родина так и не началась. Из-за ЧП все отели позакрывались, постояльцев оттуда выкинули, в аэропорт не то что зайти – подползти невозможно, он оцеплен военными, к тому же, как выяснилось, авиарейсы все равно аннулированы. С российским посольством связаться тоже нельзя, там всё недоступно (кто бы сомневался).
На мой тупой вопрос – и чо, последовал не более острый ответ – и ничо.
Как ни странно, наши молодожены не бьются в истерике, а довольно оптимистично сообщают, что наводят связи и мосты среди местного населения. Чтобы в случае полной забывчивости родины относительно российских туристов, застрявших хрен знает где, начинать как-то существовать на оккупированной территории. Поскольку жрать, пить, ходить в сортир а, если повезет, то и мыться, все равно никто не отменял.
Я конечно вспомнила по этому поводу незабвенного Аверченко, который лет примерно сто назад уже рассказал о поразительной выживаемости русского человека в любых условиях. Вечное.
«…Они сидели рядышком на скамейке в саду Пти-Шан и дышали теплым весенним воздухом: бывший журналист, бывший поэт и бывш… чуть, по привычке не сказал бывшая сестра журналиста… Нет, сестра журналиста была настоящая… Дама большой красоты, изящества и самого тонкого шарма…
Всем трем я искренно обрадовался, и они очень обрадовались мне.
— Здорово, ребята! — приветствовал я эту тройку. — Что поделываете в Константинополе?
Все трое переглянулись и засмеялись:
— Что мы поделываем? Да вы не поймете, если мы скажем…
— Я не пойму? Да нет на свете профессии, которой бы я не понял!
— Я, например, — сказал журналист, — лежу в гробу.
— А я, — подхватил поэт, — хожу в женщине.
— А я, — деловито заявила журналистова сестра, — состою при зеленом таракане.
— Все три ремесла немного странные, — призадумался я. — Делать уксус гораздо легче. Кой чорт, например, занес вас в гроб?..
— Одна гадалка принаняла. У нее оккультный кабинет: лежу в гробу и отвечаю на вопросы клиентов. Правда, ответы мои глубиной и остроумием не блещут, но все же они неизмеримо выше идиотских вопросов клиентов.
— А вот вы… который «ходит в женщине». Каким ветром вас туда занесло?
— Не ветром, а голодом. Огромная баба из картона и коленкора. Я влезаю внутрь и начинаю бродить по Пере, неся на себе это чудовище, в лапах которого красуется реклама одного ресторана.
— Поистине, — сказал я, — ваши профессии изумительны, но они бледнеют перед карьерой Ольги Платоновны, состоящей при зеленом таракане!
— Смейтесь, смейтесь. Однако зеленый таракан меня кормит. Собственно, он не зеленый, а коричневый, но цвета пробочного жокея, которого он несет на себе, — зеленые. И потому я обязана иметь на правом плече большой зеленый бант: цвета моего таракана. Да что вы так смотрите? Просто здесь устроены тараканьи бега, и вот я служу на записи в тараканий тотализатор. Просто, кажется?
— Очень. Все просто. Один в гробу лежит, другой в бабе ходит, третья — при таракане состоит.
Отошел я от них и подумал:
— Ой, крепок еще русский человек, ежели ни гроб его не берет, ни карнавальное чучело не пугает, ежели простой таракан его кормит…»
Евгения Лещинская
Евгения Лещинская:
Разговаривала с московской подругой. И вот там трындец так трындец. Нет, все эти ваши карантины, очереди, марлевые намордники и прочие пугалки – семечки и детский лепет на лужайке. У наших покруче. Там сын с молодой женой отправились две недели назад в медовое путешествие, насладились по самую макушку и прибыли в пункт возвращения домой – прелестный южный городок, омываемый Тихим океаном. Вояж закончился, но родина так и не началась. Из-за ЧП все отели позакрывались, постояльцев оттуда выкинули, в аэропорт не то что зайти – подползти невозможно, он оцеплен военными, к тому же, как выяснилось, авиарейсы все равно аннулированы. С российским посольством связаться тоже нельзя, там всё недоступно (кто бы сомневался).
На мой тупой вопрос – и чо, последовал не более острый ответ – и ничо.
Как ни странно, наши молодожены не бьются в истерике, а довольно оптимистично сообщают, что наводят связи и мосты среди местного населения. Чтобы в случае полной забывчивости родины относительно российских туристов, застрявших хрен знает где, начинать как-то существовать на оккупированной территории. Поскольку жрать, пить, ходить в сортир а, если повезет, то и мыться, все равно никто не отменял.
Я конечно вспомнила по этому поводу незабвенного Аверченко, который лет примерно сто назад уже рассказал о поразительной выживаемости русского человека в любых условиях. Вечное.
«…Они сидели рядышком на скамейке в саду Пти-Шан и дышали теплым весенним воздухом: бывший журналист, бывший поэт и бывш… чуть, по привычке не сказал бывшая сестра журналиста… Нет, сестра журналиста была настоящая… Дама большой красоты, изящества и самого тонкого шарма…
Всем трем я искренно обрадовался, и они очень обрадовались мне.
— Здорово, ребята! — приветствовал я эту тройку. — Что поделываете в Константинополе?
Все трое переглянулись и засмеялись:
— Что мы поделываем? Да вы не поймете, если мы скажем…
— Я не пойму? Да нет на свете профессии, которой бы я не понял!
— Я, например, — сказал журналист, — лежу в гробу.
— А я, — подхватил поэт, — хожу в женщине.
— А я, — деловито заявила журналистова сестра, — состою при зеленом таракане.
— Все три ремесла немного странные, — призадумался я. — Делать уксус гораздо легче. Кой чорт, например, занес вас в гроб?..
— Одна гадалка принаняла. У нее оккультный кабинет: лежу в гробу и отвечаю на вопросы клиентов. Правда, ответы мои глубиной и остроумием не блещут, но все же они неизмеримо выше идиотских вопросов клиентов.
— А вот вы… который «ходит в женщине». Каким ветром вас туда занесло?
— Не ветром, а голодом. Огромная баба из картона и коленкора. Я влезаю внутрь и начинаю бродить по Пере, неся на себе это чудовище, в лапах которого красуется реклама одного ресторана.
— Поистине, — сказал я, — ваши профессии изумительны, но они бледнеют перед карьерой Ольги Платоновны, состоящей при зеленом таракане!
— Смейтесь, смейтесь. Однако зеленый таракан меня кормит. Собственно, он не зеленый, а коричневый, но цвета пробочного жокея, которого он несет на себе, — зеленые. И потому я обязана иметь на правом плече большой зеленый бант: цвета моего таракана. Да что вы так смотрите? Просто здесь устроены тараканьи бега, и вот я служу на записи в тараканий тотализатор. Просто, кажется?
— Очень. Все просто. Один в гробу лежит, другой в бабе ходит, третья — при таракане состоит.
Отошел я от них и подумал:
— Ой, крепок еще русский человек, ежели ни гроб его не берет, ни карнавальное чучело не пугает, ежели простой таракан его кормит…»