«В 9.15 раздался звонок…»
15 мая, 2020 11:23 дп
Андрей Мовчан
Андрей Мовчан с Sofya Kholod:
Это было в ту пору, когда у доллара еще не было курса, у нашей страны – названия, а у меня – лысины. То была странная пора постармейского студенчества, пора необычайной легкости – каждый день надо было с боем добывать себе пищу, зато будущее было бесконечным и обязательно прекрасным.
Май был теплым, не смотря на надвигавшуюся сессию, уравнения математической физики и механику сплошных сред – теплым и беззаботным (а если удавалось заработать до обеда на продукты до вечера, то после обеда жизнь была совершенно королевской). Дни были похожи один на другой – солнце в глаза с пяти утра, завтрак на крошечной кухне, кусты сирени и черемухи на тропаревских дорожках, пыльное метро, пахнущее креазотом (всегда любил этот запах), Университет, с его пивом в «щелях», футболом между парами и жаркими спорами о устройстве мира, опять метро, конспекты, формулы, друзья, бутылка водки на кастрюлю пельменей и опять споры о устройстве мира, большая луна в окне, ночной разговор вдвоем, краткий сон…
В этот день всё переменилось. Я вернулся в опустевшую квартиру и едва войдя понял – началось. Это были времена телеграмм, развивавшие интуицию; сообщения передавались на бумаге. Бумага – бумажка – лежала на столике в кухне.
Я выскочил из дома. Понял, что не знаю, куда ехать, вернулся, позвонил в справочную (кто-то помнит ее номер? Я помню – 09), выскочил опять.
Разумеется, меня не пустили – там я был уже не тем, кем был до того, но еще и не тем, кого можно было бы пустить – то есть пока никем вообще (кто-нибудь помнит времена, когда таких как я туда не пускали? Я помню, потому что хождение под окнами стоило мне первых седых волос). В конце концов, за пару часов выкурив пачку Явы и познакомившись с десятком товарищей по несчастью, я поехал обратно.
Прибежала сестра, сказала по-женски рационально: «Надо готовиться, чего ты сидишь?» Я встал, и мы стали готовиться. Мы готовились – я машинально делал всё подряд – убирал, мыл, переставлял и переставлял обратно; это отвлекало, но не очень. В 8 вечера пришел Серега Постников. Он не знал, он просто пришел по делам, то есть выпить и поговорить о устройстве мира.
«Ого» — сказал он. Но планы его не изменились. Он стал помогать – «А потом поговорим».
В 9.15 раздался звонок. Кто-то помнит, что такое стационарный телефон? Такой – с проводом пружинкой и диском? Я помню мой телефон в мельчайших деталях – потому что это именно он звонил тогда в 9.15.
«Вообще-то не положено, но она попросила вам сразу же сообщить. Я медсестра. Девочка, 3 450, 51».
Я такого не ожидал (хотя чего еще я должен был ожидать? Что все как-то само рассосется?). От неожиданности я грозно сказал в трубку: «Вы наверное путаете, у меня должен быть мальчик». «Ничего я не путаю – обиженно сказала трубка – не всем же мальчиков. Девочка — это тоже хорошо. Привыкнете, папаша».
С детства я был окружен легендами о славной истории великих домов, создавших нашу семью. Я заслушивался рассказами о куренных атаманах, банкирах королей в графском достоинстве, знаменитых раввинах. Я был готов к титулам и званиям, которые обрушатся на меня за дело и просто так – ко всем, кажется, кроме этого. Каково это – быть в новой должности (как правильно это произносится – «папаша»?), у меня не было ни малейшего понятия.
«Дочка?» — спросил Серега. «Кто?» — спросил я, всё еще в состоянии некоторого неадеквата.
«Ну так надо выпить!» — сделал он логичный вывод.
Я достал из шкафа бутылку «Гавана клаб» — по тем временам это был «Джонни Уокер Георг 5», помноженный на «Шато Марго 1990». Он – два граненых стакана из кухонного ящика (он знал, где у нас стаканы и не потерял самообладания).
Мы пили (и выпили всю бутылку) и говорили о судьбах мира – нового мира, который уже никогда не будет прежним, потому что в него пришла ты; ты, с рождения облеченная правом дать мне новый титул и поменять всю мою жизнь. Забегая вперед, могу сказать – ты этим правом воспользовалась.
Потом полетели годы – ты из слова в телефоне превратилась сперва в лягушонка у нас в кровати, потом в каштановый шар кудрей, перемещавшийся по пространству как молекула газа при высокой температуре, потом – в юную леди, всерьез заинтересованную в Барби и высокой литературе; потом – в самого легкого из трудных подростков в мире (с высоты своего опыта я могу это заявлять уверенно); в студентку, которая непринужденно пошла по стопам матери (помнишь, как тебя в институте все называли «Веденяпина»?), в молодую жену (если бы я выбирал тебе мужа, я не нашел бы лучше), в бойца, который решился отправиться в другую страну и завоевал ее для себя; во врача, которым гордится клиника (а не только твои родители), в мать прекрасной дочки, которая еще не говорит, но уже смотрит нашим фирменным «мовчановским» взглядом.
Летели годы – и были жаркие лета (и праздники, и веселья, и моря, и горы, и солнце, и дождь, и мы вместе радовались и открывали мир – ты впервые, я – заново); и были суровые зимы. Но сколько бы ни было этих зим, и даже в самую страшную – ту самую – мы тоже были вместе; от начала и до конца; рука в руке. Так было. И так будет, ничего не изменится – мы опять будем вместе, чего бы это ни стоило.
И еще один оборот совершило колесо наших жизней, у тебя еще один юбилей. У тебя их будет еще много, и именно это делает его радостным. Ты успела больше, чем большинство, и добилась большего чем другие. Но сегодня это вообще не важно – важно, что тебя сильно любят (и не только я – у нас теперь большая семья, настоящий клан). Важно, что у тебя есть твое прошлое и есть огромное, нескончаемое (как у меня тогда) будущее; есть цели; есть возможности; есть друзья. Пользуйся этим по полной программе, не жалей – на твой век хватит. Ты всегда слушалась меня (кроме случаев, о которых я не знаю) – так вот тебе моя просьба: будь счастлива, это лучшая из задач, которые можно себе поставить.
Мы в последнее время слишком привыкли расставаться. Вот и этот день (хотя планы были другими) мы проводим в разных странах. Но это не первый кризис, который нам приходится пройти, и шрамики от предыдущих должны напомнить тебе простую истину: мы переживем и победим; мы станем сильнее, чем были и лучше, чем раньше. И, что бы там ни было – следующий год – в Иерусалиме!
С Днем Рождения, доктор. Легких тебе больных, простых дежурств, интересных случаев, много дружбы, радости от пустяков и удовлетворения от больших вещей. И удачи! Я люблю тебя.
Андрей Мовчан
Андрей Мовчан с Sofya Kholod:
Это было в ту пору, когда у доллара еще не было курса, у нашей страны – названия, а у меня – лысины. То была странная пора постармейского студенчества, пора необычайной легкости – каждый день надо было с боем добывать себе пищу, зато будущее было бесконечным и обязательно прекрасным.
Май был теплым, не смотря на надвигавшуюся сессию, уравнения математической физики и механику сплошных сред – теплым и беззаботным (а если удавалось заработать до обеда на продукты до вечера, то после обеда жизнь была совершенно королевской). Дни были похожи один на другой – солнце в глаза с пяти утра, завтрак на крошечной кухне, кусты сирени и черемухи на тропаревских дорожках, пыльное метро, пахнущее креазотом (всегда любил этот запах), Университет, с его пивом в «щелях», футболом между парами и жаркими спорами о устройстве мира, опять метро, конспекты, формулы, друзья, бутылка водки на кастрюлю пельменей и опять споры о устройстве мира, большая луна в окне, ночной разговор вдвоем, краткий сон…
В этот день всё переменилось. Я вернулся в опустевшую квартиру и едва войдя понял – началось. Это были времена телеграмм, развивавшие интуицию; сообщения передавались на бумаге. Бумага – бумажка – лежала на столике в кухне.
Я выскочил из дома. Понял, что не знаю, куда ехать, вернулся, позвонил в справочную (кто-то помнит ее номер? Я помню – 09), выскочил опять.
Разумеется, меня не пустили – там я был уже не тем, кем был до того, но еще и не тем, кого можно было бы пустить – то есть пока никем вообще (кто-нибудь помнит времена, когда таких как я туда не пускали? Я помню, потому что хождение под окнами стоило мне первых седых волос). В конце концов, за пару часов выкурив пачку Явы и познакомившись с десятком товарищей по несчастью, я поехал обратно.
Прибежала сестра, сказала по-женски рационально: «Надо готовиться, чего ты сидишь?» Я встал, и мы стали готовиться. Мы готовились – я машинально делал всё подряд – убирал, мыл, переставлял и переставлял обратно; это отвлекало, но не очень. В 8 вечера пришел Серега Постников. Он не знал, он просто пришел по делам, то есть выпить и поговорить о устройстве мира.
«Ого» — сказал он. Но планы его не изменились. Он стал помогать – «А потом поговорим».
В 9.15 раздался звонок. Кто-то помнит, что такое стационарный телефон? Такой – с проводом пружинкой и диском? Я помню мой телефон в мельчайших деталях – потому что это именно он звонил тогда в 9.15.
«Вообще-то не положено, но она попросила вам сразу же сообщить. Я медсестра. Девочка, 3 450, 51».
Я такого не ожидал (хотя чего еще я должен был ожидать? Что все как-то само рассосется?). От неожиданности я грозно сказал в трубку: «Вы наверное путаете, у меня должен быть мальчик». «Ничего я не путаю – обиженно сказала трубка – не всем же мальчиков. Девочка — это тоже хорошо. Привыкнете, папаша».
С детства я был окружен легендами о славной истории великих домов, создавших нашу семью. Я заслушивался рассказами о куренных атаманах, банкирах королей в графском достоинстве, знаменитых раввинах. Я был готов к титулам и званиям, которые обрушатся на меня за дело и просто так – ко всем, кажется, кроме этого. Каково это – быть в новой должности (как правильно это произносится – «папаша»?), у меня не было ни малейшего понятия.
«Дочка?» — спросил Серега. «Кто?» — спросил я, всё еще в состоянии некоторого неадеквата.
«Ну так надо выпить!» — сделал он логичный вывод.
Я достал из шкафа бутылку «Гавана клаб» — по тем временам это был «Джонни Уокер Георг 5», помноженный на «Шато Марго 1990». Он – два граненых стакана из кухонного ящика (он знал, где у нас стаканы и не потерял самообладания).
Мы пили (и выпили всю бутылку) и говорили о судьбах мира – нового мира, который уже никогда не будет прежним, потому что в него пришла ты; ты, с рождения облеченная правом дать мне новый титул и поменять всю мою жизнь. Забегая вперед, могу сказать – ты этим правом воспользовалась.
Потом полетели годы – ты из слова в телефоне превратилась сперва в лягушонка у нас в кровати, потом в каштановый шар кудрей, перемещавшийся по пространству как молекула газа при высокой температуре, потом – в юную леди, всерьез заинтересованную в Барби и высокой литературе; потом – в самого легкого из трудных подростков в мире (с высоты своего опыта я могу это заявлять уверенно); в студентку, которая непринужденно пошла по стопам матери (помнишь, как тебя в институте все называли «Веденяпина»?), в молодую жену (если бы я выбирал тебе мужа, я не нашел бы лучше), в бойца, который решился отправиться в другую страну и завоевал ее для себя; во врача, которым гордится клиника (а не только твои родители), в мать прекрасной дочки, которая еще не говорит, но уже смотрит нашим фирменным «мовчановским» взглядом.
Летели годы – и были жаркие лета (и праздники, и веселья, и моря, и горы, и солнце, и дождь, и мы вместе радовались и открывали мир – ты впервые, я – заново); и были суровые зимы. Но сколько бы ни было этих зим, и даже в самую страшную – ту самую – мы тоже были вместе; от начала и до конца; рука в руке. Так было. И так будет, ничего не изменится – мы опять будем вместе, чего бы это ни стоило.
И еще один оборот совершило колесо наших жизней, у тебя еще один юбилей. У тебя их будет еще много, и именно это делает его радостным. Ты успела больше, чем большинство, и добилась большего чем другие. Но сегодня это вообще не важно – важно, что тебя сильно любят (и не только я – у нас теперь большая семья, настоящий клан). Важно, что у тебя есть твое прошлое и есть огромное, нескончаемое (как у меня тогда) будущее; есть цели; есть возможности; есть друзья. Пользуйся этим по полной программе, не жалей – на твой век хватит. Ты всегда слушалась меня (кроме случаев, о которых я не знаю) – так вот тебе моя просьба: будь счастлива, это лучшая из задач, которые можно себе поставить.
Мы в последнее время слишком привыкли расставаться. Вот и этот день (хотя планы были другими) мы проводим в разных странах. Но это не первый кризис, который нам приходится пройти, и шрамики от предыдущих должны напомнить тебе простую истину: мы переживем и победим; мы станем сильнее, чем были и лучше, чем раньше. И, что бы там ни было – следующий год – в Иерусалиме!
С Днем Рождения, доктор. Легких тебе больных, простых дежурств, интересных случаев, много дружбы, радости от пустяков и удовлетворения от больших вещей. И удачи! Я люблю тебя.