Щитовой домик с фонтаном
21 августа, 2019 6:08 пп
Лена Пчёлкина
Вчера, совершенно случайно зацепившись за фрагмент сериала о старом дачном месте, память преподнесла мне неожиданный сюрприз в лице огромного пласта воспоминаний, связанных с моим очень ранним детством. Детская память, конечно лучше чем сифилис… То, что ты воспринимал, будучи совсем маленьким, возможно, имело совершенно другие смыслы и реалии на самом деле. И, самое главное, ты вспоминаешь это не целым куском, а каким-то всполохом миниатюр, которые смещаются во времени и, в общем, не имеют никакой ценности в оценках, кроме как личной.
Мои родители, совершенно городские жители, ненавидели дачу, огород, сельское хозяйство и все, что так или иначе было связано с загородной жизнью. Но, продлив род, в моем лице и в довольно зрелом возрасте, вспомнили, что ребенку адово необходим свежий воздух, и стали снимать дачи. Эти дачи были страшным мучением для всех, включая меня, для кого это, собственно было предназначено.
Но от моих 3-х до 6-и у нас был интересный и, поистине уникальный опыт съема дачи из лето в лето в поселке «Загорянка». Виллой, а это была именно вилла, а не избушка с сараем владел архитектор Раевский Александр Абрамович. Дом, а по моему восприятию, это был целый дворец, был спроектирован и построен именно под сдачу. То есть он делился на 5-6-7 квартир, с душами и туалетами на этаже, в одной из которых проживала семья архитектора, а остальные сдавались в наем. Кроме того, вокруг него существовала еще несколько отдельных домиков и тоже с удобствами (я помню два), которые тоже сдавались.
Ландшафтное решение вершил довольно большой, почти Петергофский фонтан посредине этого Вавилона. Народу в сезон на отдельно взятом участке, обнесенным забором собиралось от 30-40человек, и это без гостей. Не каждая густонаселенная коммуналка могла похвастаться таким наполнением. Кстати, о наполнении. К нему Александр Абрамович приходил очень дотошно, жильцов он подбирал придирчиво, новенькие проходили собеседование в Москве до начала сезона, и он решал, подходят ли эти люди друг другу или нет. Тем, кто по его мнению не годился, отказывал к категорической форме. Поэтому, он в некотором роде собрал некий клуб по интересам. Публика подобралась интеллигентная и мононациональная, созвучная с его отчеством.
___________
Юля и Юра делившие с нами второй этаж, были скрипачами. У них был сын Элик и огромный невиданный красоты кот. Элик с нами никогда не играл- так как он играл на скрипке, как мне кажется 24 часа в день. Юля была на 15 или 20 лет старше Юры. Вообще-то, он ей годился в сыновья.
При том, что она напоминала героиню Крючковой из фильма «Ликвидация», она была еще и совершенно невозможной неряхой. Один раз к нам приехала моя тетя и ее мама, бабушкина сестра, женщины простые, далекие от симфонических оркестров.
Они перепутали электрички и приехали на час раньше. Им сказали — идите наверх. Они случайно зашли к Юле в комнату (а там ничего не запиралось, да Юля бы и не запирала, даже если бы там был сейфовый замок), они пришли в неописуемый ужас, видимо решили, что был обыск, они засучили рукава и час убирали апартаменты, пока моя мама с ужасом их не выволокла из чужих комнат.
Вечером пришла сияющая Юля пить чай. В каком-то расхристанном халате, с всклокоченными полуседыми волосами и прижимающая грязную мокрую тряпку к лицу — так-как у нее была аллергия. Моя мама, у которой, я думаю, даже во время садо-мазо оргии оставалась бы безукоризненная укладка и четко накрашенные губы, стала ее корить:
— Юля, у вас молодой муж, вы бы привели себя в порядок.
Юля отняла мокрую тряпку от лица и произнесла с достоинством:
— Он варит мне канифоль, а сегодня еще и убрался в наших комнатах. Любят за душу, а не за внешность. А Макс Соломонович варит вам канифоль?
Мама не нашлась, что ответить. Все это не вязалось с ее системой порядка. Но, совершенно уверена, что несмотря на то, что ей на х@й не нужна была канифоль, папа имел вырванные годы за эту фразу.
Я же с удивлением поняла, что любят, действительно за какую-то душу- то есть за то, чего не видно, так как то, что было выставлено Юлей на всеобщее обозрение, сильных чувств, мягко скажем не вызывало и сексуальный фантазий не навеивало.
Думаю, что корни моей нелюбви к классической музыке тоже оттуда. За все четыре лета, что мы там жили, Элик не взял ни единого выходного часа, не то что дня.
Каким образом попала на наш «вокзал» Софья Спиридоновна, я не знаю. Могу предполагать, что Александр Абрамович выбрал ее контр- то есть, чтобы все этим милые люди с их скромным обаянием, иногда вспоминали, что за оградой существует другая жизнь.
Софья Спиридоновна жила в щитовом домике через фонтан от основного здания. Она была сталинисткой и антисемиткой. Если бы мы не встречались с ней строго летом, то она скорее всего была бы в пыльном шлеме, френче времен Землячки, и брезгливо стряхивала бы с рук кровь разных недобитков. Но и без этих атрибутов, она внушала мне панический ужас. Мне из всех детей она симпатизировала (если это слово к ней вообще применимо) больше всех. Пару раз она подарила мне на поиграть пустые баночки из-под лекарства «сустак», а один раз даже угостила какой-то плюшкой. Причины этой «нежности» открылись довольно быстро.
Дело в том, что мою маму зовут редким революционным именем Эра, и она считала нас таким же, своими, не подходящими к отчеству хозяина имения, бережно хранящих портрет Сталина под подушкой. Все рухнуло в один момент. Когда приехал мой отец и отрекомендовался Бременер Макс Соломонович. Поскольку это было при мне, то я видела в ее глазах воспоминания о красном терроре в Крыму.
— Вашей жене не идут брюки, — произнесла она, не разжимая губ, вместо приветствия.
Больше мне не доставалось ни плюшек, ни баночек от «сустака». Вечером папа попросил маму следить за моим общением. Мама, как всегда с безукоризненной укладкой, маникюром и подходящим для дачи макияжем, ему возразила:
— Димочка Бернштейн и Элик Эглер — очень хорошие мальчики.
Папа грустно заметил, что, видимо, эта старая ведьма их уже съела и, что он подоспел очень вовремя и спас меня.
Лена Пчёлкина
Вчера, совершенно случайно зацепившись за фрагмент сериала о старом дачном месте, память преподнесла мне неожиданный сюрприз в лице огромного пласта воспоминаний, связанных с моим очень ранним детством. Детская память, конечно лучше чем сифилис… То, что ты воспринимал, будучи совсем маленьким, возможно, имело совершенно другие смыслы и реалии на самом деле. И, самое главное, ты вспоминаешь это не целым куском, а каким-то всполохом миниатюр, которые смещаются во времени и, в общем, не имеют никакой ценности в оценках, кроме как личной.
Мои родители, совершенно городские жители, ненавидели дачу, огород, сельское хозяйство и все, что так или иначе было связано с загородной жизнью. Но, продлив род, в моем лице и в довольно зрелом возрасте, вспомнили, что ребенку адово необходим свежий воздух, и стали снимать дачи. Эти дачи были страшным мучением для всех, включая меня, для кого это, собственно было предназначено.
Но от моих 3-х до 6-и у нас был интересный и, поистине уникальный опыт съема дачи из лето в лето в поселке «Загорянка». Виллой, а это была именно вилла, а не избушка с сараем владел архитектор Раевский Александр Абрамович. Дом, а по моему восприятию, это был целый дворец, был спроектирован и построен именно под сдачу. То есть он делился на 5-6-7 квартир, с душами и туалетами на этаже, в одной из которых проживала семья архитектора, а остальные сдавались в наем. Кроме того, вокруг него существовала еще несколько отдельных домиков и тоже с удобствами (я помню два), которые тоже сдавались.
Ландшафтное решение вершил довольно большой, почти Петергофский фонтан посредине этого Вавилона. Народу в сезон на отдельно взятом участке, обнесенным забором собиралось от 30-40человек, и это без гостей. Не каждая густонаселенная коммуналка могла похвастаться таким наполнением. Кстати, о наполнении. К нему Александр Абрамович приходил очень дотошно, жильцов он подбирал придирчиво, новенькие проходили собеседование в Москве до начала сезона, и он решал, подходят ли эти люди друг другу или нет. Тем, кто по его мнению не годился, отказывал к категорической форме. Поэтому, он в некотором роде собрал некий клуб по интересам. Публика подобралась интеллигентная и мононациональная, созвучная с его отчеством.
___________
Юля и Юра делившие с нами второй этаж, были скрипачами. У них был сын Элик и огромный невиданный красоты кот. Элик с нами никогда не играл- так как он играл на скрипке, как мне кажется 24 часа в день. Юля была на 15 или 20 лет старше Юры. Вообще-то, он ей годился в сыновья.
При том, что она напоминала героиню Крючковой из фильма «Ликвидация», она была еще и совершенно невозможной неряхой. Один раз к нам приехала моя тетя и ее мама, бабушкина сестра, женщины простые, далекие от симфонических оркестров.
Они перепутали электрички и приехали на час раньше. Им сказали — идите наверх. Они случайно зашли к Юле в комнату (а там ничего не запиралось, да Юля бы и не запирала, даже если бы там был сейфовый замок), они пришли в неописуемый ужас, видимо решили, что был обыск, они засучили рукава и час убирали апартаменты, пока моя мама с ужасом их не выволокла из чужих комнат.
Вечером пришла сияющая Юля пить чай. В каком-то расхристанном халате, с всклокоченными полуседыми волосами и прижимающая грязную мокрую тряпку к лицу — так-как у нее была аллергия. Моя мама, у которой, я думаю, даже во время садо-мазо оргии оставалась бы безукоризненная укладка и четко накрашенные губы, стала ее корить:
— Юля, у вас молодой муж, вы бы привели себя в порядок.
Юля отняла мокрую тряпку от лица и произнесла с достоинством:
— Он варит мне канифоль, а сегодня еще и убрался в наших комнатах. Любят за душу, а не за внешность. А Макс Соломонович варит вам канифоль?
Мама не нашлась, что ответить. Все это не вязалось с ее системой порядка. Но, совершенно уверена, что несмотря на то, что ей на х@й не нужна была канифоль, папа имел вырванные годы за эту фразу.
Я же с удивлением поняла, что любят, действительно за какую-то душу- то есть за то, чего не видно, так как то, что было выставлено Юлей на всеобщее обозрение, сильных чувств, мягко скажем не вызывало и сексуальный фантазий не навеивало.
Думаю, что корни моей нелюбви к классической музыке тоже оттуда. За все четыре лета, что мы там жили, Элик не взял ни единого выходного часа, не то что дня.
Каким образом попала на наш «вокзал» Софья Спиридоновна, я не знаю. Могу предполагать, что Александр Абрамович выбрал ее контр- то есть, чтобы все этим милые люди с их скромным обаянием, иногда вспоминали, что за оградой существует другая жизнь.
Софья Спиридоновна жила в щитовом домике через фонтан от основного здания. Она была сталинисткой и антисемиткой. Если бы мы не встречались с ней строго летом, то она скорее всего была бы в пыльном шлеме, френче времен Землячки, и брезгливо стряхивала бы с рук кровь разных недобитков. Но и без этих атрибутов, она внушала мне панический ужас. Мне из всех детей она симпатизировала (если это слово к ней вообще применимо) больше всех. Пару раз она подарила мне на поиграть пустые баночки из-под лекарства «сустак», а один раз даже угостила какой-то плюшкой. Причины этой «нежности» открылись довольно быстро.
Дело в том, что мою маму зовут редким революционным именем Эра, и она считала нас таким же, своими, не подходящими к отчеству хозяина имения, бережно хранящих портрет Сталина под подушкой. Все рухнуло в один момент. Когда приехал мой отец и отрекомендовался Бременер Макс Соломонович. Поскольку это было при мне, то я видела в ее глазах воспоминания о красном терроре в Крыму.
— Вашей жене не идут брюки, — произнесла она, не разжимая губ, вместо приветствия.
Больше мне не доставалось ни плюшек, ни баночек от «сустака». Вечером папа попросил маму следить за моим общением. Мама, как всегда с безукоризненной укладкой, маникюром и подходящим для дачи макияжем, ему возразила:
— Димочка Бернштейн и Элик Эглер — очень хорошие мальчики.
Папа грустно заметил, что, видимо, эта старая ведьма их уже съела и, что он подоспел очень вовремя и спас меня.