«Придут, и сердце мне сосут воспоминания разврата…»
22 августа, 2019 6:43 дп
Лена Пчёлкина
А вот и вторая часть моих ошеломительных воспоминаний…
Но не все мальчики были в нашем санатории хорошими. Заехал мальчик Максим, 8 лет, вполне себе продвинутый в ошеломительно тайных знаниях. Он поведал мне сакральное: что слово «попка» имеет синоним и произносится «ЖОПА». Это было самое невинное из заполнения моего девственного лексикона. Пользуясь случаем, хочу выразить ему благодарность. Я оттачивала мастерство выражений из серии «маме назло» больше 40 лет. И, сейчас, я думаю, я превзошла учителя.
Я была девочкой коммуникабельной, обросла связями и знакомыми, включая соседние участки и практически всю улицу Ленина. Папа как-то собирался уезжать, было уже поздно, до станции «Загорянка» или «Соколовская» было довольно далеко. Мама рассказывает, что я исчезла. Оказалось, что я прошла на соседний участок и договорилась с соседом, автолюбителем, который тоже собирался в Москву. Меня искали — видимо переговоры затянулись, нашли и даже открыли рот, чтобы отчитать за вольтерианство, я открыла рот сама, подбоченилась и проговорила:
— Пап, ты поедешь, или будем играть в интеллигенцию?
Родители мои опешили. Папа покачал головой. И велел маме оградить меня от влияния Софьи Спиридоновны.
Сосед довез отца до дома. Папа — настоящий русский интеллигент, которому вечно было что-то неудобно, и больше всего он боялся кого-то обеспокоить, пытался заплатить. Для таких людей предложить деньги можно было только через очень сложно сочиненное предложение. Преамбула заняла длительно время, не исключено, что с отсылкой к классике.
— Ничего вы не должны, Макс Соломонович, — был ответ. – Это я должен вашей дочери рубль, мы с ней в преферанс играем.
Через много лет мне мама рассказала, что папа поднялся в квартиру и в первый, и наверное, единственный раз, выпил рюмку коньяка в гордом одиночестве.
К родителям Максима (агенту дурного влияния) приехали гости. Мама вообще недолюбливала их компанию, считая их торгашами. Они пели песни под гитару, выпивали и вели себя не так, как одобрили бы мама с Юлей, у которой, наконец, прошла аллергия. И вдруг Юля глянула в окно и завопила, Эрка, он твою куда-то несет. Мама видела педофила даже в нашем дворнике, у которого либидо от пьянства отсутствовало еще с войны. Пока она спускалась с лестницы, бежала за врагом, меня поставили на какую-ту табуретку и потребовали стихов. Я читала с папиного голоса:
— Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата
Придут, и сердце мне сосут
воспоминания разврата,
Когда раба мужских причуд
Была я дурой бесноватой….
Смысла я не понимала, но мне нравился Пастернак, и нравилось, как папа его читает. Память я тогда не пропила, и в общем, «Марию Магдалину» прочитала почти без заминок. На полянке наступила тишина. Нетрезвый гость пробормотал:
— У кого-то же вот такие дети.
Я услышала буквально стон мамы:
— Перемудрили, идиоты мы….
_______________________________________________________________________________________________
Большое семейство Бернштейн жило в отдельном доме. С Димой мы были ровесниками и дружили. Семья была из «бывших». На лето погостить к ним приезжала Долли из Парижа. Она курила длинные сигареты, раскладывала пасьянсы, пила коньяк из маленькой рюмочки. Она напоминала мне картину «Любительница абсента» Пикассо. То есть, тогда я не знала ни о каком классике кубизма, но тетка была ошеломительно диковинна, особенно в контрадикции с Софьей Спиридоновной. Для последней она, в общем, олицетворяла собой то, что они не добили в 20-х. Долли вещала, что женщина не должна работать, что миром правят мужчины, не надо вступать ни в какие секты: от октябрят — до профсоюза. Вечером мы садились играть в скрабл. То есть в игру «Эрудит» — она тогда называлась так. Я поделилась с папой — он процитировал Набокова «Другие берега», что слову и счету я выучился одновременно, благодаря игре «крестословица». На следующий день я с шиком высказала это за игральным столом в присутствии моей мамы. Долли в тот день перебрала коньяка, поэтому предложила мне взять у нее почитать «Лолиту», которую она привезла из Парижа. Если уж мне так по вкусу Набоков. Мама сделала каменное лицо, и перешла с Долли на французский. Через два дня в кармане ее халата «Лолиту» я нашла. Читать я тогда еще не умела. Но подслушала как они шушукаются с Юлей. Маме книга не пошла на пользу, теперь она видела педофила даже в неодушевленных объектах.
_____________________________________________________________________________________
Хозяин дома свято соблюдал ритуал. Утром, в барском халате, он выходил к фонтану, где собирался местный эстеблишмент, зажимал двумя пальцами нос ребенка, которого ему удавалось поймать, и задавал вопрос:
— Что такое работа механическая?
Ответ, который он ждал, я помню по сей день:
— Это произведение силы на путь и на косинус угла между ними.
Я не присягну за точность формулировки. Но это именно то, что он хотел услышать. Удовлетворившись ответом, он уходил в дом. Софья Спиридоновна его не одобряла, но преклонялась перед формулировкой.
Натура была уходящая. Прошла огромная жизнь, сменились режимы. Натура ушла. Мне 50 лет. И я могу перечитать «Лолиту», громко сказать слово «жопа», договориться о трансфере, но, к сожалению, исчезло былое очарование. Как мой отец 47 лет назад, я налила рюмку коньяка и выпила в одиночестве. За воспоминания. Хорошо, что они остались.
Лена Пчёлкина
А вот и вторая часть моих ошеломительных воспоминаний…
Но не все мальчики были в нашем санатории хорошими. Заехал мальчик Максим, 8 лет, вполне себе продвинутый в ошеломительно тайных знаниях. Он поведал мне сакральное: что слово «попка» имеет синоним и произносится «ЖОПА». Это было самое невинное из заполнения моего девственного лексикона. Пользуясь случаем, хочу выразить ему благодарность. Я оттачивала мастерство выражений из серии «маме назло» больше 40 лет. И, сейчас, я думаю, я превзошла учителя.
Я была девочкой коммуникабельной, обросла связями и знакомыми, включая соседние участки и практически всю улицу Ленина. Папа как-то собирался уезжать, было уже поздно, до станции «Загорянка» или «Соколовская» было довольно далеко. Мама рассказывает, что я исчезла. Оказалось, что я прошла на соседний участок и договорилась с соседом, автолюбителем, который тоже собирался в Москву. Меня искали — видимо переговоры затянулись, нашли и даже открыли рот, чтобы отчитать за вольтерианство, я открыла рот сама, подбоченилась и проговорила:
— Пап, ты поедешь, или будем играть в интеллигенцию?
Родители мои опешили. Папа покачал головой. И велел маме оградить меня от влияния Софьи Спиридоновны.
Сосед довез отца до дома. Папа — настоящий русский интеллигент, которому вечно было что-то неудобно, и больше всего он боялся кого-то обеспокоить, пытался заплатить. Для таких людей предложить деньги можно было только через очень сложно сочиненное предложение. Преамбула заняла длительно время, не исключено, что с отсылкой к классике.
— Ничего вы не должны, Макс Соломонович, — был ответ. – Это я должен вашей дочери рубль, мы с ней в преферанс играем.
Через много лет мне мама рассказала, что папа поднялся в квартиру и в первый, и наверное, единственный раз, выпил рюмку коньяка в гордом одиночестве.
К родителям Максима (агенту дурного влияния) приехали гости. Мама вообще недолюбливала их компанию, считая их торгашами. Они пели песни под гитару, выпивали и вели себя не так, как одобрили бы мама с Юлей, у которой, наконец, прошла аллергия. И вдруг Юля глянула в окно и завопила, Эрка, он твою куда-то несет. Мама видела педофила даже в нашем дворнике, у которого либидо от пьянства отсутствовало еще с войны. Пока она спускалась с лестницы, бежала за врагом, меня поставили на какую-ту табуретку и потребовали стихов. Я читала с папиного голоса:
— Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата
Придут, и сердце мне сосут
воспоминания разврата,
Когда раба мужских причуд
Была я дурой бесноватой….
Смысла я не понимала, но мне нравился Пастернак, и нравилось, как папа его читает. Память я тогда не пропила, и в общем, «Марию Магдалину» прочитала почти без заминок. На полянке наступила тишина. Нетрезвый гость пробормотал:
— У кого-то же вот такие дети.
Я услышала буквально стон мамы:
— Перемудрили, идиоты мы….
_______________________________________________________________________________________________
Большое семейство Бернштейн жило в отдельном доме. С Димой мы были ровесниками и дружили. Семья была из «бывших». На лето погостить к ним приезжала Долли из Парижа. Она курила длинные сигареты, раскладывала пасьянсы, пила коньяк из маленькой рюмочки. Она напоминала мне картину «Любительница абсента» Пикассо. То есть, тогда я не знала ни о каком классике кубизма, но тетка была ошеломительно диковинна, особенно в контрадикции с Софьей Спиридоновной. Для последней она, в общем, олицетворяла собой то, что они не добили в 20-х. Долли вещала, что женщина не должна работать, что миром правят мужчины, не надо вступать ни в какие секты: от октябрят — до профсоюза. Вечером мы садились играть в скрабл. То есть в игру «Эрудит» — она тогда называлась так. Я поделилась с папой — он процитировал Набокова «Другие берега», что слову и счету я выучился одновременно, благодаря игре «крестословица». На следующий день я с шиком высказала это за игральным столом в присутствии моей мамы. Долли в тот день перебрала коньяка, поэтому предложила мне взять у нее почитать «Лолиту», которую она привезла из Парижа. Если уж мне так по вкусу Набоков. Мама сделала каменное лицо, и перешла с Долли на французский. Через два дня в кармане ее халата «Лолиту» я нашла. Читать я тогда еще не умела. Но подслушала как они шушукаются с Юлей. Маме книга не пошла на пользу, теперь она видела педофила даже в неодушевленных объектах.
_____________________________________________________________________________________
Хозяин дома свято соблюдал ритуал. Утром, в барском халате, он выходил к фонтану, где собирался местный эстеблишмент, зажимал двумя пальцами нос ребенка, которого ему удавалось поймать, и задавал вопрос:
— Что такое работа механическая?
Ответ, который он ждал, я помню по сей день:
— Это произведение силы на путь и на косинус угла между ними.
Я не присягну за точность формулировки. Но это именно то, что он хотел услышать. Удовлетворившись ответом, он уходил в дом. Софья Спиридоновна его не одобряла, но преклонялась перед формулировкой.
Натура была уходящая. Прошла огромная жизнь, сменились режимы. Натура ушла. Мне 50 лет. И я могу перечитать «Лолиту», громко сказать слово «жопа», договориться о трансфере, но, к сожалению, исчезло былое очарование. Как мой отец 47 лет назад, я налила рюмку коньяка и выпила в одиночестве. За воспоминания. Хорошо, что они остались.