Памяти Александра Янова
18 февраля, 2022 8:44 пп
Александр Янов, Михаил Аркадьев
Михаил Аркадьев:
Памяти Александра Янова,
учителя и друга,
выдающегося историка, ушедшего сегодня 18 февраля 2022 в Нью Йорке.
Публикую свою статью 2014 года
Михаил Аркадьев
Заметки постороннего.
Об исторической теории А.Янова
Эссе Александра Янова «Зачем России Европа» — концентрированный раствор, сгусток идей его знаменитой исторической трилогии. Этот концентрат уникален по насыщенности, ясности, и обезоруживающей точности. Я не знаю (может быть от недостаточной осведомленности) ни одного примера в мировой историографии и исторической публицистике, где бы драматическая история страны и ее, истории, смысл были изложены на нескольких страницах с такой силой и полнотой. Рискну предположить, что чтение, понимание и проживание этих нескольких страниц могут оказаться во многих отношениях важнее и эффективнее изучения многих томов по отечественной истории, написанных за последние полвека.
Янов уникален в том, что открыл для русского и мирового читателя совершенно новую Россию, Россию забытую, но обжигающе, обнажено актуальную и живую. Янов нас, его читателей и собеседников, научил быть непосредственными участниками российской истории, ее осознавшими себя деятелями, причем как в самом акте понимания, так и в акте осознанного политического выбора. Понятие истории обнажается в его работе в самой своей сути — как одновременное существование нас самих в живом прошлом, полном трагических альтернатив, и как нравственный выбор, как интеллектуальное и политическое сопротивление в уже почти катастрофическом настоящем. Основная дилемма России стоит перед нами опять во всей ее очевидности и неизбежности, как она стояла в эпохи всех переломов в истории нашей страны.
Главное открытие Янова — это открытие фундаментальной и неискоренимой европейской, а именно североевропейской идентичности России. Эта открытие в своей радикальности противоречит практически всем известным отечественным и зарубежным историческим интерпретациям. Янов называет этот сложившийся в российской и зарубежной историографии интерпретационный (с его точки зрения ложный) консенсус «правящим стереотипом».
Титаническая попытка разбить этот мировой стереотип, предложить историческую теорию, объясняющую все доступные нам факты, а не только тенденциозно отобранную часть их, делает Янова, по моему убеждению, самым крупным явлением отечественной историографии последнего столетия, если считать с Ключевского, что вполне естественно, учитывая признание самого автора в прямом наследовании его линии. Важнейшими фигурами этой линии являются также П. Я. Чаадаев и В. С. Соловьев.
Янов выстраивает нетривиальную двойную, и потому чрезвычайно действенную «аксиоматическую систему», которая позволяет ему последовательно расшифровать турбулентную динамику российской истории от самого ее начала вплоть до сегодняшних событий. Его история, непосредственно вовлекает нас в исторические коллизии, в реальную историческую драму. Драму, к которой мы, как ныне живущая и действующая часть истории не только имеем неизбежное географическое и культурное отношение, но ту, что мы творим в данный момент, осознанно принимая на себя альтернативы, которые всегда стояли и стоят опять перед Россией и нами — здесь и сейчас. Более того, сегодняшние предвоенные, уже, по сути, военные события оказываются непосредственным, трагическим и бесспорным экспериментальным подтверждением исторической теории Янова, первой известной мне исторической теории, оказавшейся способной совершить невозможное: точно спрогнозировать живую историю, ее динамику, структуру исторического выбора и наших исторических альтернатив. Для того, чтобы понять, как это оказалось возможным, нам необходимо очертить структуру этой исторической концепции.
Первая аксиома, первый научно-исторический постулат Янова гласит, что Россия естественным образом, генетически является северовосточной европейской страной. Это проясняется как в процессе исследования источников, так и в постоянных, регулярно повторяющихся попытках России утвердить и восстановить свою европейскую идентичность. При всей их кровавой трагичности, эти попытки оказывались неизменно успешными, и они страшно медленно, но необратимо изменяли, модернизировали российскую политическую историю.
Вторым историческим постулатом Янова является наличие второго фундаментального гена российского политического организма – гена самодержавия. Этот «ген» историк принципиально отличает как от восточного деспотизма, так и от классического европейского абсолютизма. Перманентная смертельная борьба этих двух «генов», я бы даже уточнил – «геномов» российской политической истории порождает совершенно особый исторический феномен, который Янов обозначает как базовую «цивилизационную неустойчивость России».
Все перипетии и всю трагическую логику этой борьбы геномов Янов полностью и с предельной ясностью разворачивает на страницах своего эссе. Оба генома, их наличие и их конфликт безусловно аргументированы приводимыми Яновым источниками, как ретроспективным, так и актуальным (наличие и постоянное взаимодействие этих двух временных планов принципиально важны, в том числе методологически) анализом.
Первый геном связан не только с очевидным для всех европейским генезисом Киевской и Новгородской Руси, а с обнаружением целой потерянной эпохи, «потерянного государства» (lost state) в российской и международной исторической памяти. Речь идет о том, что Янов назвал «европейским столетием России». Иван Третий Великий, его исключительная военная и политическая деятельность, его далеко идущие и поразительно успешные реформы оказываются центральными персонажами этой эпохи. Эпохи забытой, незамеченной, вытесненной из сознания общераспространенным как в самой России, так и за рубежом удобном всем сторонам экзотическим мифом о «природном» азиатском деспотизме и тем самым неизбежности рабства, крепостничества и произвола власти в России.
Характерными элементами этой эпохи по Янову, и согласно источникам, являются следующие:
1. свободное, защищенное институтом Юрьева дня крестьянство, судебная реформа.
Янов пишет: «Великая реформа 1550-х не только освобождает крестьян от произвола «кормленщиков», заменив его выборным местным самоуправлением и судом присяжных, но и приводит, по словам одного из самых блестящих историков-шестидесятников А.И.Копанева, раскопавшего старинные провинциальные архивы, к «гигантской концентрации земель в руках богатых крестьян». Причем принадлежат им как аллодиум, т.е. как «частная собственность, утратившая все следы феодального держания», не только пашни, огороды, сенокосы, звериные уловы и скотные дворы, но и рыбные и пушные промыслы, ремесленные мастерские и солеварни, порою, как в случае Строгановых или Амосовых, с тысячами вольнонаемных рабочих. Короче, на Руси, как в Швеции, появляется слой крестьян-собственников, более могущественных и богатых, чем помещики.»
2. свобода и безнаказанность публичного выражения религиозного и политического мнения, реформационное церковное движение:
«Четыре поколения нестяжателей борются против монастырского стяжания — за церковную Реформацию. И государство, хотя и покровительствует нестяжателям (историк русской церкви А.В.Карташев назвал это «странным либерализмом Москвы») но в ход идейной борьбы не вмешивается. Лидер стяжателей-иосифлян преподобный Иосиф Волоцкий мог публично проклинать государя как «неправедного властителя, диавола и тирана», но ни один волос не упал с головы опального монаха.»
3. формирование классической европейской абсолютной монархии и монархической аристократии, начало аристократического парламентаризма, Земский собор.
4. Экономическое процветание:
«Ричард Ченслер, первый англичанин, посетивший Москву в 1553 году, нашел, что она была «в целом больше, чем Лондон с предместьями», а размах внутренней торговли поразил, как ни странно, даже англичанина. Вся территория, по которой он проехал, «изобилует маленькими деревушками, которые так полны народа, что удивительно смотреть на них. Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в громадном количестве. Каждое утро вы можете встретить от 700 до 800 саней, едущих туда с хлебом… Иные везут хлеб в Москву, другие везут его оттуда, и среди них есть такие, что живут не меньше чем за 1000 миль». Современный немецкий историк В.Кирхнер заключил, что после завоевания Нарвы в 1558 году Русь стала главным центром балтийской торговли и одним из центров торговли мировой. Несколько сот судов грузились там ежегодно – из Гамбурга, Стокгольма, Копенгагена, Антверпена, Лондона, даже из Марселя.»
Что же остановило и разрушило дотла это уверенное европейское движение России, во многом опережавшее аналогичные движения в современной ей Западной Европе, что превратило Россию буквально в пустыню спустя каких-то четверть века после невероятного экономического и социального взлета? «По писцовым книгам 1578 года в станах Московского уезда числилось 96% пустых земель. В Переяслав-Залесском уезде их было 70% , в Можайском – 86. Углич, Дмитров,Новгород стояли обугленные и пустые., в Можайске было 89% пустых домов, в Коломне – 94. Живущая пашня Новгородской земли, составлявшая в начале века 92%, в 1580-е составляла не больше 10. Буквально на глазах одного поколения богатая процветающая Русь, один из центров мировой торговли, как слышали мы от Кирхнера, превратилась вдруг, по словам С.М.Соловьева, в «бедную, слабую, почти неизвестную» Московию, прозябающую на задворках Европы. С ней случилось что-то ужасное, сопоставимое, по мнению Н.М.Карамзина, с монгольским погромом Руси в XIII веке.»
Что же именно позволило появиться такой парадигматической исторической фигуре как Грозный? Как получилось, что он, Иоанн IV — палач собственной страны и собственного народа (на этом диагнозе сходятся русские историки самых противоположных политических взглядов от Карамзина и Погодина, до Соловьева и Ключевского) воспользовался этим загадочным «что»? Как ему удалось совершить кровавую, безжалостную, и, что гораздо важнее и страшнее — «долгоиграющую» (вплоть до нашего времени) в своей последовательной институциональности самодержавную революцию? Что позволило затем появиться у власти в России фигурам, которые сознательно пошли по пути реставрации форм, идей и практики самодержавной революции Грозного – Николаю I, Александру III, Сталину, и, наконец, нашему современнику Владимиру Путину, что стало отчетливо ясно в последние месяцы в связи с ситуацией на Украине и в Крыму?
Ясный ответ Янова на этот вопрос дает ключ к пониманию всей кровавой истории «московитской» России, включая тот поворот истории, который мы сейчас переживаем и в котором непосредственно участвуем. Остановили Россию на ее успешном европейском пути несколько увиденных и раскрытых Яновым факторов. И это отнюдь не азиатский деспотизм, который является основным мифом русской истории, иллюзорно спасительной ложью, которую рассказывает про себя для самооправдания самодержавная (в широком смысле) официальная Россия и стилизующая ее под экзотический восточный деспотизм западная историография.
1. Наследие Орды. И не вообще, а совершенно конкретное, причем «родное», а не собственно ордынское, то, что я бы назвал внутренней бомбой замедленного действия, заложенной Ордой в фундамент европейской истории и европейской идентичности России. Речь идет о дарованных Ордой обширных земельных монастырских владениях русской православной церкви: «На протяжении десятилетий церковь была фаворитом завоевателей. Орда сделала ее крупнейшим в стране землевладельцем и ростовщиком. Монастыри прибрали к рукам больше трети всех пахотных земель в стране.По подсчетам историка церкви митрополита Макария за 200 лет ига было основано 180 новых монастырей, построенных, по словам Б.Д.Грекова, «на боярских костях». И ханские «ярлыки», имевшие силу закона, были неслыханно щедры. От церкви, гласил один из них, «не надобе им дань, и тамга, и поплужное, ни ям, ни подводы, ни война, ни корм, во всех пошлинах не надобе, ни которая царева пошлина». (…) вы не думаете, я надеюсь, что после освобождения Руси церковь поспешила расстаться с богатствами и привилегиями, дарованными ей погаными? Что вернула она награбленное – у крестьян, у бояр? Правильно не думаете. Потому что и столетие спустя продолжали ее иерархи ссылаться на ханские «ярлыки» как на единственное законное основание своих приобретений.»
2. Холопская традиция отношений между князьями и дворцовыми слугами: «Согласно этой гипотезе, опирающейся на исследованиях Ключевского, в древней Руси существовали два совершенно различных отношения сеньора, князя-воителя — или государства, если хотите, — к «земле» (как называлось тогда общество, отсюда Земский собор).Первым было его отношение к своим дворцовым служащим, управлявшим его вотчиной, и кабальным людям, пахавшим княжеский домен. И это было вполне патерналистское отношение хозяина к холопам. Не удивительно, что именно его отстаивал в своих посланиях Курбскому Грозный. «Все рабы и рабы и никого больше, кроме рабов», как описывал их суть Ключевский.»
Существенно, что тут же подтверждается и гипотеза о врожденной европейской идентичности российской политической истории. Одновременно с холопской традицией существовала феодальная традиция вольных дружинников, причем оформленная правовым образом: «Князья с патерналистскими склонностями по отношению в дружинникам элементарно не выживали в жестокой и перманентной междукняжеской войне. Достоинство и независимость дружинников имели таким образом надежное, почище золотого, обеспечение – конкурентоспособность сеньора. И это вовсе не была вольница. У нее было правовое основание – договор, древнее право «свободного отъезда». Так выглядел исторический фундамент конституционной традиции России. Ибо что, по сути, есть конституция, если не договор между «землей» и государством?»
Затем Янов делает вывод, который мгновенно проливает свет сразу на всю динамику, турбулентность, и одновременно качественную необратимость российской истории: «едва примем мы это во внимание, так тотчас и перестанут нас удивлять и полноформатная Конституция Михаила Салтыкова 1610 года, и послепетровские «Кондиции» 1730-го, и конституционные проекты Сперанского и декабристов в 1810-е, и все прочие – вплоть до ельцинской. Они просто НЕ МОГЛИ не появиться в России.»
Подводя итоги обзора исторической концепции, сжато и с предельной интеллектуальной и нравственной силой изложенной Александром Яновым в своем эссе, я хотел бы сказать несколько слов от себя. Это касается той реставрации особого извода «русской идеи», которая выражена в агрессивной идеологии современного, основанного на идеях Ильина евразийства Дугина-Юрьева. С моей точки зрения, которую мне помог полностью осознать и сформулировать Александр Янов, так называемая «русская идея» является испорченной и архаизированной псевдо-идеей. И относится она не к стране в целом, которая неизбежно будет с очередными бессмысленными жертвами возвращена в мировую цивилизованную систему, а только к преступному коррупционному корпоративному государству, к чиновникам, которые готовы жертвовать своим населением для удержания власти.
«Русская идея» в наше время, это разросшаяся до уровня новой евразийской опухоли идея сакрального самодержавия, изобретенная иосифлянами для сохранения своих дарованных Ордой монастырских земельных владений, и послужившая опорой для абсолютного террора Грозного, чтобы истребить созданную его дедом европейскую Русь Ивана III. Но никогда — ни в эпоху Орды, ни Грозного, ни Николая I, ни Александра III, ни Сталина, и уж тем более Путина не удавалось и никогда не удастся уничтожить исконно европейскую идентичность России.
Шансов повлиять на ситуацию в сторону ненасильственного развития событий у нас, цивилизованных русских интеллектуалов, ничтожно мало. И поэтому так укрепляюще и обнадеживающе звучит вывод Александра Янова, вывод, который естественно ставит нас в ситуацию как понимания, так и сознательного выбора позиции и выбора действий. Это, как открыл нам Янов, является самой сущностью истории, понятой не как удаленные от нас и потому безразличные нам факты, а как напряженное пространство реальных человеческих, то есть и политических, и нравственных альтернатив:
«В 1700 году исчезла фундаменталистская церковь,
в феврале 1861-го — крепостничество,
в феврале 1917-го – «сакральное самодержавие»,
в марте 1953-го – политическое идолопоклонство,
в июне 1993-го – общинное рабство.
Осталась имперская государственность. Может ли быть сомнение, что обречена и она?»
Михаил Аркадьев 24.03.2014
Александр Янов, Михаил Аркадьев
Михаил Аркадьев:
Памяти Александра Янова,
учителя и друга,
выдающегося историка, ушедшего сегодня 18 февраля 2022 в Нью Йорке.
Публикую свою статью 2014 года
Михаил Аркадьев
Заметки постороннего.
Об исторической теории А.Янова
Эссе Александра Янова «Зачем России Европа» — концентрированный раствор, сгусток идей его знаменитой исторической трилогии. Этот концентрат уникален по насыщенности, ясности, и обезоруживающей точности. Я не знаю (может быть от недостаточной осведомленности) ни одного примера в мировой историографии и исторической публицистике, где бы драматическая история страны и ее, истории, смысл были изложены на нескольких страницах с такой силой и полнотой. Рискну предположить, что чтение, понимание и проживание этих нескольких страниц могут оказаться во многих отношениях важнее и эффективнее изучения многих томов по отечественной истории, написанных за последние полвека.
Янов уникален в том, что открыл для русского и мирового читателя совершенно новую Россию, Россию забытую, но обжигающе, обнажено актуальную и живую. Янов нас, его читателей и собеседников, научил быть непосредственными участниками российской истории, ее осознавшими себя деятелями, причем как в самом акте понимания, так и в акте осознанного политического выбора. Понятие истории обнажается в его работе в самой своей сути — как одновременное существование нас самих в живом прошлом, полном трагических альтернатив, и как нравственный выбор, как интеллектуальное и политическое сопротивление в уже почти катастрофическом настоящем. Основная дилемма России стоит перед нами опять во всей ее очевидности и неизбежности, как она стояла в эпохи всех переломов в истории нашей страны.
Главное открытие Янова — это открытие фундаментальной и неискоренимой европейской, а именно североевропейской идентичности России. Эта открытие в своей радикальности противоречит практически всем известным отечественным и зарубежным историческим интерпретациям. Янов называет этот сложившийся в российской и зарубежной историографии интерпретационный (с его точки зрения ложный) консенсус «правящим стереотипом».
Титаническая попытка разбить этот мировой стереотип, предложить историческую теорию, объясняющую все доступные нам факты, а не только тенденциозно отобранную часть их, делает Янова, по моему убеждению, самым крупным явлением отечественной историографии последнего столетия, если считать с Ключевского, что вполне естественно, учитывая признание самого автора в прямом наследовании его линии. Важнейшими фигурами этой линии являются также П. Я. Чаадаев и В. С. Соловьев.
Янов выстраивает нетривиальную двойную, и потому чрезвычайно действенную «аксиоматическую систему», которая позволяет ему последовательно расшифровать турбулентную динамику российской истории от самого ее начала вплоть до сегодняшних событий. Его история, непосредственно вовлекает нас в исторические коллизии, в реальную историческую драму. Драму, к которой мы, как ныне живущая и действующая часть истории не только имеем неизбежное географическое и культурное отношение, но ту, что мы творим в данный момент, осознанно принимая на себя альтернативы, которые всегда стояли и стоят опять перед Россией и нами — здесь и сейчас. Более того, сегодняшние предвоенные, уже, по сути, военные события оказываются непосредственным, трагическим и бесспорным экспериментальным подтверждением исторической теории Янова, первой известной мне исторической теории, оказавшейся способной совершить невозможное: точно спрогнозировать живую историю, ее динамику, структуру исторического выбора и наших исторических альтернатив. Для того, чтобы понять, как это оказалось возможным, нам необходимо очертить структуру этой исторической концепции.
Первая аксиома, первый научно-исторический постулат Янова гласит, что Россия естественным образом, генетически является северовосточной европейской страной. Это проясняется как в процессе исследования источников, так и в постоянных, регулярно повторяющихся попытках России утвердить и восстановить свою европейскую идентичность. При всей их кровавой трагичности, эти попытки оказывались неизменно успешными, и они страшно медленно, но необратимо изменяли, модернизировали российскую политическую историю.
Вторым историческим постулатом Янова является наличие второго фундаментального гена российского политического организма – гена самодержавия. Этот «ген» историк принципиально отличает как от восточного деспотизма, так и от классического европейского абсолютизма. Перманентная смертельная борьба этих двух «генов», я бы даже уточнил – «геномов» российской политической истории порождает совершенно особый исторический феномен, который Янов обозначает как базовую «цивилизационную неустойчивость России».
Все перипетии и всю трагическую логику этой борьбы геномов Янов полностью и с предельной ясностью разворачивает на страницах своего эссе. Оба генома, их наличие и их конфликт безусловно аргументированы приводимыми Яновым источниками, как ретроспективным, так и актуальным (наличие и постоянное взаимодействие этих двух временных планов принципиально важны, в том числе методологически) анализом.
Первый геном связан не только с очевидным для всех европейским генезисом Киевской и Новгородской Руси, а с обнаружением целой потерянной эпохи, «потерянного государства» (lost state) в российской и международной исторической памяти. Речь идет о том, что Янов назвал «европейским столетием России». Иван Третий Великий, его исключительная военная и политическая деятельность, его далеко идущие и поразительно успешные реформы оказываются центральными персонажами этой эпохи. Эпохи забытой, незамеченной, вытесненной из сознания общераспространенным как в самой России, так и за рубежом удобном всем сторонам экзотическим мифом о «природном» азиатском деспотизме и тем самым неизбежности рабства, крепостничества и произвола власти в России.
Характерными элементами этой эпохи по Янову, и согласно источникам, являются следующие:
1. свободное, защищенное институтом Юрьева дня крестьянство, судебная реформа.
Янов пишет: «Великая реформа 1550-х не только освобождает крестьян от произвола «кормленщиков», заменив его выборным местным самоуправлением и судом присяжных, но и приводит, по словам одного из самых блестящих историков-шестидесятников А.И.Копанева, раскопавшего старинные провинциальные архивы, к «гигантской концентрации земель в руках богатых крестьян». Причем принадлежат им как аллодиум, т.е. как «частная собственность, утратившая все следы феодального держания», не только пашни, огороды, сенокосы, звериные уловы и скотные дворы, но и рыбные и пушные промыслы, ремесленные мастерские и солеварни, порою, как в случае Строгановых или Амосовых, с тысячами вольнонаемных рабочих. Короче, на Руси, как в Швеции, появляется слой крестьян-собственников, более могущественных и богатых, чем помещики.»
2. свобода и безнаказанность публичного выражения религиозного и политического мнения, реформационное церковное движение:
«Четыре поколения нестяжателей борются против монастырского стяжания — за церковную Реформацию. И государство, хотя и покровительствует нестяжателям (историк русской церкви А.В.Карташев назвал это «странным либерализмом Москвы») но в ход идейной борьбы не вмешивается. Лидер стяжателей-иосифлян преподобный Иосиф Волоцкий мог публично проклинать государя как «неправедного властителя, диавола и тирана», но ни один волос не упал с головы опального монаха.»
3. формирование классической европейской абсолютной монархии и монархической аристократии, начало аристократического парламентаризма, Земский собор.
4. Экономическое процветание:
«Ричард Ченслер, первый англичанин, посетивший Москву в 1553 году, нашел, что она была «в целом больше, чем Лондон с предместьями», а размах внутренней торговли поразил, как ни странно, даже англичанина. Вся территория, по которой он проехал, «изобилует маленькими деревушками, которые так полны народа, что удивительно смотреть на них. Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в громадном количестве. Каждое утро вы можете встретить от 700 до 800 саней, едущих туда с хлебом… Иные везут хлеб в Москву, другие везут его оттуда, и среди них есть такие, что живут не меньше чем за 1000 миль». Современный немецкий историк В.Кирхнер заключил, что после завоевания Нарвы в 1558 году Русь стала главным центром балтийской торговли и одним из центров торговли мировой. Несколько сот судов грузились там ежегодно – из Гамбурга, Стокгольма, Копенгагена, Антверпена, Лондона, даже из Марселя.»
Что же остановило и разрушило дотла это уверенное европейское движение России, во многом опережавшее аналогичные движения в современной ей Западной Европе, что превратило Россию буквально в пустыню спустя каких-то четверть века после невероятного экономического и социального взлета? «По писцовым книгам 1578 года в станах Московского уезда числилось 96% пустых земель. В Переяслав-Залесском уезде их было 70% , в Можайском – 86. Углич, Дмитров,Новгород стояли обугленные и пустые., в Можайске было 89% пустых домов, в Коломне – 94. Живущая пашня Новгородской земли, составлявшая в начале века 92%, в 1580-е составляла не больше 10. Буквально на глазах одного поколения богатая процветающая Русь, один из центров мировой торговли, как слышали мы от Кирхнера, превратилась вдруг, по словам С.М.Соловьева, в «бедную, слабую, почти неизвестную» Московию, прозябающую на задворках Европы. С ней случилось что-то ужасное, сопоставимое, по мнению Н.М.Карамзина, с монгольским погромом Руси в XIII веке.»
Что же именно позволило появиться такой парадигматической исторической фигуре как Грозный? Как получилось, что он, Иоанн IV — палач собственной страны и собственного народа (на этом диагнозе сходятся русские историки самых противоположных политических взглядов от Карамзина и Погодина, до Соловьева и Ключевского) воспользовался этим загадочным «что»? Как ему удалось совершить кровавую, безжалостную, и, что гораздо важнее и страшнее — «долгоиграющую» (вплоть до нашего времени) в своей последовательной институциональности самодержавную революцию? Что позволило затем появиться у власти в России фигурам, которые сознательно пошли по пути реставрации форм, идей и практики самодержавной революции Грозного – Николаю I, Александру III, Сталину, и, наконец, нашему современнику Владимиру Путину, что стало отчетливо ясно в последние месяцы в связи с ситуацией на Украине и в Крыму?
Ясный ответ Янова на этот вопрос дает ключ к пониманию всей кровавой истории «московитской» России, включая тот поворот истории, который мы сейчас переживаем и в котором непосредственно участвуем. Остановили Россию на ее успешном европейском пути несколько увиденных и раскрытых Яновым факторов. И это отнюдь не азиатский деспотизм, который является основным мифом русской истории, иллюзорно спасительной ложью, которую рассказывает про себя для самооправдания самодержавная (в широком смысле) официальная Россия и стилизующая ее под экзотический восточный деспотизм западная историография.
1. Наследие Орды. И не вообще, а совершенно конкретное, причем «родное», а не собственно ордынское, то, что я бы назвал внутренней бомбой замедленного действия, заложенной Ордой в фундамент европейской истории и европейской идентичности России. Речь идет о дарованных Ордой обширных земельных монастырских владениях русской православной церкви: «На протяжении десятилетий церковь была фаворитом завоевателей. Орда сделала ее крупнейшим в стране землевладельцем и ростовщиком. Монастыри прибрали к рукам больше трети всех пахотных земель в стране.По подсчетам историка церкви митрополита Макария за 200 лет ига было основано 180 новых монастырей, построенных, по словам Б.Д.Грекова, «на боярских костях». И ханские «ярлыки», имевшие силу закона, были неслыханно щедры. От церкви, гласил один из них, «не надобе им дань, и тамга, и поплужное, ни ям, ни подводы, ни война, ни корм, во всех пошлинах не надобе, ни которая царева пошлина». (…) вы не думаете, я надеюсь, что после освобождения Руси церковь поспешила расстаться с богатствами и привилегиями, дарованными ей погаными? Что вернула она награбленное – у крестьян, у бояр? Правильно не думаете. Потому что и столетие спустя продолжали ее иерархи ссылаться на ханские «ярлыки» как на единственное законное основание своих приобретений.»
2. Холопская традиция отношений между князьями и дворцовыми слугами: «Согласно этой гипотезе, опирающейся на исследованиях Ключевского, в древней Руси существовали два совершенно различных отношения сеньора, князя-воителя — или государства, если хотите, — к «земле» (как называлось тогда общество, отсюда Земский собор).Первым было его отношение к своим дворцовым служащим, управлявшим его вотчиной, и кабальным людям, пахавшим княжеский домен. И это было вполне патерналистское отношение хозяина к холопам. Не удивительно, что именно его отстаивал в своих посланиях Курбскому Грозный. «Все рабы и рабы и никого больше, кроме рабов», как описывал их суть Ключевский.»
Существенно, что тут же подтверждается и гипотеза о врожденной европейской идентичности российской политической истории. Одновременно с холопской традицией существовала феодальная традиция вольных дружинников, причем оформленная правовым образом: «Князья с патерналистскими склонностями по отношению в дружинникам элементарно не выживали в жестокой и перманентной междукняжеской войне. Достоинство и независимость дружинников имели таким образом надежное, почище золотого, обеспечение – конкурентоспособность сеньора. И это вовсе не была вольница. У нее было правовое основание – договор, древнее право «свободного отъезда». Так выглядел исторический фундамент конституционной традиции России. Ибо что, по сути, есть конституция, если не договор между «землей» и государством?»
Затем Янов делает вывод, который мгновенно проливает свет сразу на всю динамику, турбулентность, и одновременно качественную необратимость российской истории: «едва примем мы это во внимание, так тотчас и перестанут нас удивлять и полноформатная Конституция Михаила Салтыкова 1610 года, и послепетровские «Кондиции» 1730-го, и конституционные проекты Сперанского и декабристов в 1810-е, и все прочие – вплоть до ельцинской. Они просто НЕ МОГЛИ не появиться в России.»
Подводя итоги обзора исторической концепции, сжато и с предельной интеллектуальной и нравственной силой изложенной Александром Яновым в своем эссе, я хотел бы сказать несколько слов от себя. Это касается той реставрации особого извода «русской идеи», которая выражена в агрессивной идеологии современного, основанного на идеях Ильина евразийства Дугина-Юрьева. С моей точки зрения, которую мне помог полностью осознать и сформулировать Александр Янов, так называемая «русская идея» является испорченной и архаизированной псевдо-идеей. И относится она не к стране в целом, которая неизбежно будет с очередными бессмысленными жертвами возвращена в мировую цивилизованную систему, а только к преступному коррупционному корпоративному государству, к чиновникам, которые готовы жертвовать своим населением для удержания власти.
«Русская идея» в наше время, это разросшаяся до уровня новой евразийской опухоли идея сакрального самодержавия, изобретенная иосифлянами для сохранения своих дарованных Ордой монастырских земельных владений, и послужившая опорой для абсолютного террора Грозного, чтобы истребить созданную его дедом европейскую Русь Ивана III. Но никогда — ни в эпоху Орды, ни Грозного, ни Николая I, ни Александра III, ни Сталина, и уж тем более Путина не удавалось и никогда не удастся уничтожить исконно европейскую идентичность России.
Шансов повлиять на ситуацию в сторону ненасильственного развития событий у нас, цивилизованных русских интеллектуалов, ничтожно мало. И поэтому так укрепляюще и обнадеживающе звучит вывод Александра Янова, вывод, который естественно ставит нас в ситуацию как понимания, так и сознательного выбора позиции и выбора действий. Это, как открыл нам Янов, является самой сущностью истории, понятой не как удаленные от нас и потому безразличные нам факты, а как напряженное пространство реальных человеческих, то есть и политических, и нравственных альтернатив:
«В 1700 году исчезла фундаменталистская церковь,
в феврале 1861-го — крепостничество,
в феврале 1917-го – «сакральное самодержавие»,
в марте 1953-го – политическое идолопоклонство,
в июне 1993-го – общинное рабство.
Осталась имперская государственность. Может ли быть сомнение, что обречена и она?»
Михаил Аркадьев 24.03.2014