Наступательное настроение
1 апреля, 2018 6:16 пп
Сергей Протасов
Сергей Протасов:
Он работает на свежем воздухе – прямо на углу 5 авеню и 49-й улицы, рядом с Рокфеллер Центром, откуда в полночь выходят богатые посетители Радужной комнаты – дорогого бара на вершине небоскреба с фантастическим видом на ночной Манхэттен.
У этих людей всегда хорошее настроение, что позволяет Мерлину легко зарабатывать не меньше 100 долларов за час. Мерлин Фокусник – так он себя называет. Мерлин молниеносно лепит диковинных животных из длинных и скрипучих воздушных шаров, достает из вашего кармана только что порванную на мелкие кусочки даму пик, предлагает вместе с ним развязать сделанный из носового платка кулек, внутри которого вдруг обнаруживаются ваши часы.
Мерлин – коренной житель Бруклина. Его еврейские предки приехали в Америку в начале прошлого века. Они прибыли сюда в поисках чуда и не привезли с собой ничего, кроме мечты о сытой жизни и пары чемоданов старательно залатанного белья. А чудом Меиру и Мойре Финкельштейн казалась собственная сапожная мастерская и отсутствие погромов. Не то чтобы полное отсутствие – без них, наверное, никак нельзя, — но чтобы они случались немного пореже, чем в Черновцах.
Они вели себя так скромно, так усердно трудились и так экономили на еде и одежде, что если бы у евреев были иконы, то на них бог Финкельштейнов был бы одет в серую заштопанную кофту своей покойной бабушки.
Впрочем, чудеса приходили в их дом, скромные человеческие чудеса. Через два года у них уже была своя мастерская, а через десять лет маленький магазин обуви. По вечерам его витрина сияла ярким электрическим светом. Он отражался в поверхности черных лакированных туфель так, что сильно напоминал довольный блеск глаз Мойры, когда очередной покупатель протягивал ей купюру или чек. «Деньги, — говорил Меир, вместе с женой радуясь каждому новому центу, — могут навредить плохому человеку, но хорошему они создают наступательное настроение!»
Их сын Моня (всем Финкельштейнам по мужской линии давали имена, начинавшиеся на «М») понял этот урок по-своему и во время «сухого закона» создавал «наступательное настроение», завозя в страну контрабандный канадский виски. Но смиренный бог Финкельштейнов почему-то не стал ему помогать. Кто знает, может быть, из-за того, что Моисей не особенно любил трудиться, а может потому, что у людей, предпочитающих дорогие костюмы старым заштопанным кофтам есть какой-то свой особенный бог, который отворачивается от неудачников?
Моню посадили в Синг-Синг, его жена ушла к другому бутлегеру, а старые Финкельштейны остались с внуками на руках и печалью в сердце. Маркус Финкельштейн – старший из внуков – вырос на редкость разумным. Он унаследовал дедушкин бизнес, открыл несколько новых магазинов, завел ломбард и в конце концов основал банк. Но тут началась война, и Маркус – еще недавно такой правильный еврейский юноша – отправился на Тихий океан – бить японцев, о которых нет ни слова ни в Торе, ни в Талмуде.
Во время операции на Окинаве, раненый лейтенант Маркус Финкельштейн трое суток пролежал на дне ямы, заваленной трупами. Он вернулся домой на костылях, с лицом, на котором никто и никогда уже не смог прочесть «наступательного настроения». На этом лице, как на несуществующей еврейской иконе, явственно проступил лик того печального бога, который помог его предкам добраться до новой родины, не потеряв по дороге ни свою скромную мечту о чуде, ни чемодан с ветхим, но аккуратно залатанным бельем.
Меир младший – сын Маркуса – окончил Принстонский университет, стал известным адвокатом, но потом почему-то тоже загрустил. Однажды он вышел из своего роскошного офиса на Уотер стрит, сказав, что идёт перекусить, и не вернулся. Почти тридцать лет родственники искали его повсюду. Морги, больницы и психиатрические клиники по всей стране тридцать лет упорно отвечали «не значится» на любые запросы детективных агентств. Но они искали богача Меира Финкельштейна, в то время как Мерлин Финк – свободный, как ветер и нищий, как индийский водонос – колесил автостопом по Америке в поисках чуда честной и простой жизни.
Не было грехов, каких не совершил бы Мерлин по дороге к своей цели – он воровал в супермаркетах, по мелочи торговал травой, нарывался на драки с байкерами в дешевых кабаках, пьяный падал без чувств, поскользнувшись в своей или чужой крови, пытался застрелиться, когда любимая женщина ушла от него к подруге лучшего друга. Он добывал еду, роясь в мусорных баках, участвовал в черных бунтах в Лос-Анджелесе и Филадельфии. Присоединялся к подозрительным культам и занимался экспериментами с подсознанием.
И он уже почти сжег себя дотла, когда на его пути встретился бродячий цирк. Старый иллюзионист подобрал его на улице, умиравшего от голода и наркоты, потому что Мерлин был похож на его сына, погибшего на войне в одной из тех стран, о которых Тора и Талмуд не говорят ничего хорошего.
Мерлин выучился трюкам, объездил с цирком весь континент от Аляски до Панамы, женился на девушке, которую каждый день распиливал на арене надвое. И если бы однажды он, пользуясь невероятной ловкостью рук, у всех на виду не обчистил кассу ювелирного магазина, то умер бы много лет спустя уважаемым главой большого семейства.
После пяти лет в тюрьме Мерлин не вернулся в цирк. И Финкельштейном он снова не стал. Вместо этого он теперь каждую полночь стоит на углу 5-ой авеню и 49-й улицы, творя свои недорогие чудеса. Люди, живущие жизнью, которую он сам добровольно и без сожаления оставил, эти люди, хохоча или округляя в изумлении глаза, протягивают ему мятые купюры за очередной фокус с платком или картами, за смешного зверя, скрученного из воздушных шариков, за незаметно снятые с запястья дорогие часы. Но когда я прохожу мимо него, я знаю, что он счастлив, потому что он переплыл свой океан, не потеряв ни одной мечты и ни одного чемодана воспоминаний.
Я спокоен за него потому, что теперь он находится в той стране, которую сам выбрал и сам для себя построил. Наверное, грустный и оборванный бог Финкельштейнов улыбается, когда смотрит на Мерлина с небес также, как улыбаюсь, глядя на него, я. Ибо я вижу на его лице то самое – «наступательное настроение».
Сергей Протасов
Сергей Протасов:
Он работает на свежем воздухе – прямо на углу 5 авеню и 49-й улицы, рядом с Рокфеллер Центром, откуда в полночь выходят богатые посетители Радужной комнаты – дорогого бара на вершине небоскреба с фантастическим видом на ночной Манхэттен.
У этих людей всегда хорошее настроение, что позволяет Мерлину легко зарабатывать не меньше 100 долларов за час. Мерлин Фокусник – так он себя называет. Мерлин молниеносно лепит диковинных животных из длинных и скрипучих воздушных шаров, достает из вашего кармана только что порванную на мелкие кусочки даму пик, предлагает вместе с ним развязать сделанный из носового платка кулек, внутри которого вдруг обнаруживаются ваши часы.
Мерлин – коренной житель Бруклина. Его еврейские предки приехали в Америку в начале прошлого века. Они прибыли сюда в поисках чуда и не привезли с собой ничего, кроме мечты о сытой жизни и пары чемоданов старательно залатанного белья. А чудом Меиру и Мойре Финкельштейн казалась собственная сапожная мастерская и отсутствие погромов. Не то чтобы полное отсутствие – без них, наверное, никак нельзя, — но чтобы они случались немного пореже, чем в Черновцах.
Они вели себя так скромно, так усердно трудились и так экономили на еде и одежде, что если бы у евреев были иконы, то на них бог Финкельштейнов был бы одет в серую заштопанную кофту своей покойной бабушки.
Впрочем, чудеса приходили в их дом, скромные человеческие чудеса. Через два года у них уже была своя мастерская, а через десять лет маленький магазин обуви. По вечерам его витрина сияла ярким электрическим светом. Он отражался в поверхности черных лакированных туфель так, что сильно напоминал довольный блеск глаз Мойры, когда очередной покупатель протягивал ей купюру или чек. «Деньги, — говорил Меир, вместе с женой радуясь каждому новому центу, — могут навредить плохому человеку, но хорошему они создают наступательное настроение!»
Их сын Моня (всем Финкельштейнам по мужской линии давали имена, начинавшиеся на «М») понял этот урок по-своему и во время «сухого закона» создавал «наступательное настроение», завозя в страну контрабандный канадский виски. Но смиренный бог Финкельштейнов почему-то не стал ему помогать. Кто знает, может быть, из-за того, что Моисей не особенно любил трудиться, а может потому, что у людей, предпочитающих дорогие костюмы старым заштопанным кофтам есть какой-то свой особенный бог, который отворачивается от неудачников?
Моню посадили в Синг-Синг, его жена ушла к другому бутлегеру, а старые Финкельштейны остались с внуками на руках и печалью в сердце. Маркус Финкельштейн – старший из внуков – вырос на редкость разумным. Он унаследовал дедушкин бизнес, открыл несколько новых магазинов, завел ломбард и в конце концов основал банк. Но тут началась война, и Маркус – еще недавно такой правильный еврейский юноша – отправился на Тихий океан – бить японцев, о которых нет ни слова ни в Торе, ни в Талмуде.
Во время операции на Окинаве, раненый лейтенант Маркус Финкельштейн трое суток пролежал на дне ямы, заваленной трупами. Он вернулся домой на костылях, с лицом, на котором никто и никогда уже не смог прочесть «наступательного настроения». На этом лице, как на несуществующей еврейской иконе, явственно проступил лик того печального бога, который помог его предкам добраться до новой родины, не потеряв по дороге ни свою скромную мечту о чуде, ни чемодан с ветхим, но аккуратно залатанным бельем.
Меир младший – сын Маркуса – окончил Принстонский университет, стал известным адвокатом, но потом почему-то тоже загрустил. Однажды он вышел из своего роскошного офиса на Уотер стрит, сказав, что идёт перекусить, и не вернулся. Почти тридцать лет родственники искали его повсюду. Морги, больницы и психиатрические клиники по всей стране тридцать лет упорно отвечали «не значится» на любые запросы детективных агентств. Но они искали богача Меира Финкельштейна, в то время как Мерлин Финк – свободный, как ветер и нищий, как индийский водонос – колесил автостопом по Америке в поисках чуда честной и простой жизни.
Не было грехов, каких не совершил бы Мерлин по дороге к своей цели – он воровал в супермаркетах, по мелочи торговал травой, нарывался на драки с байкерами в дешевых кабаках, пьяный падал без чувств, поскользнувшись в своей или чужой крови, пытался застрелиться, когда любимая женщина ушла от него к подруге лучшего друга. Он добывал еду, роясь в мусорных баках, участвовал в черных бунтах в Лос-Анджелесе и Филадельфии. Присоединялся к подозрительным культам и занимался экспериментами с подсознанием.
И он уже почти сжег себя дотла, когда на его пути встретился бродячий цирк. Старый иллюзионист подобрал его на улице, умиравшего от голода и наркоты, потому что Мерлин был похож на его сына, погибшего на войне в одной из тех стран, о которых Тора и Талмуд не говорят ничего хорошего.
Мерлин выучился трюкам, объездил с цирком весь континент от Аляски до Панамы, женился на девушке, которую каждый день распиливал на арене надвое. И если бы однажды он, пользуясь невероятной ловкостью рук, у всех на виду не обчистил кассу ювелирного магазина, то умер бы много лет спустя уважаемым главой большого семейства.
После пяти лет в тюрьме Мерлин не вернулся в цирк. И Финкельштейном он снова не стал. Вместо этого он теперь каждую полночь стоит на углу 5-ой авеню и 49-й улицы, творя свои недорогие чудеса. Люди, живущие жизнью, которую он сам добровольно и без сожаления оставил, эти люди, хохоча или округляя в изумлении глаза, протягивают ему мятые купюры за очередной фокус с платком или картами, за смешного зверя, скрученного из воздушных шариков, за незаметно снятые с запястья дорогие часы. Но когда я прохожу мимо него, я знаю, что он счастлив, потому что он переплыл свой океан, не потеряв ни одной мечты и ни одного чемодана воспоминаний.
Я спокоен за него потому, что теперь он находится в той стране, которую сам выбрал и сам для себя построил. Наверное, грустный и оборванный бог Финкельштейнов улыбается, когда смотрит на Мерлина с небес также, как улыбаюсь, глядя на него, я. Ибо я вижу на его лице то самое – «наступательное настроение».