Музыка как искусство искусств
23 ноября, 2018 8:02 дп
Михаил Аркадьев
Разница между великой, или гениальной музыкой, и второстепенной, как и вообще разница между гениальным искусством и просто «искусством» заключается примерно в том же, в чем разница между простым удовольствием и подлинным наслаждением.
В наслаждении есть элемент боли. Поэтому гениальное искусство – никогда не комфортно, даже если кажется поверхностному слушателю таковым. Оно содержит в себе душевную боль, ностальгию и всегда внутренне трагично, даже когда абсолютно радостно.
Подлинная красота вызывает слезы, так как трагична в своей хрупкости, даже тогда, когда выглядит абсолютно устойчивой. И в этом тайна не только хрупких гениев типа Моцарта и Шуберта, но и таких по видимости «устойчивых» титанов как Бах, Бетховен, Брамс, Вагнер, Брукнер, Шостакович…
Если музыка вообще существует, и если мы считаем осмысленным вопрос «зачем», то один из честных (то есть продуманных и прожитых) ответов таков: в отличие от прикладной музыки, существующей для «замазки», удовольствия и забвения, великая гениальная музыка, как и вообще все подлинное искусство существует для «открытости раны». Для того чтобы человек никогда не забывал о хрупкой трагичности своего существования, и смотрел этой трагичности и хрупкости прямо в лицо, не отворачиваясь. И тот, кто этого не слышит, использует великую музыку для замазки, не проникая и не чувствуя ее сущности.
«Мир раскололся, и трещина прошла через мое сердце» — эти слова Гейне выражают всю глубину подлинного искусства. «Классическая музыка», то есть вся великая западноевропейская (в широком смысле, конечно — туда включена сегодня и великая русская, и многие другие традиции) это единственный способ человека быть трансцендентным себе самому, оставаясь при этом самим собой, то есть, сохраняя свободу, бесстрашие, недогматичность и открытость существования.
И в этом смысле, с моей точки зрения, так называемая (неправильно) «классическая музыка» выше любой идеологии, любой религии, любой «духовной практики». Музыка бесстрашна и, как кажется, ничему не служит, кроме как самой себе. НО ТЕМ САМЫМ, служа «себе», она служит человечеству и его бессмертию, понятому вертикально, как качество бытия, а не его количество.
Хотя человечеству в принципе наплевать, и оно может этим всегда пожертвовать. И это одна из причин неустранимой трагичности музыки, которую мы любим и которой посвятили свою жизнь…
Великая классическая музыка (куда включены композиторы примерно от Гийома де Машо (ars nova — «новое искусство» 14 века) вплоть до ныне живущих в этой «традиции», которую традицией можно назвать только с оговорками, так как Искусство, в отличие от культуры, живет не столько сохранением традиции, сколько ее нарушением, это всегда ars nova) с моей точки зрения действительно выше любой религии и любой духовной практики. И, что не менее существенно, оно выше и ценнее самого человека и даже самого художника его творящего. Искусство вообще и Искусство Музыки в частности, с моей точки зрения – это вообще единственное высшее и бескорыстное, что остается и останется после человека. Это и есть высшая и чистая форма человеческой духовной практики. Все остальные духовные практики уступают ей потому, что манипулируют так, или иначе, человеческими страхами и человеческой свободой. Музыка как высшее творчество (но, конечно, не как часто весьма сомнительная коммерческая социальная практика, не могу не вспомнить Брамса: «Какое великое искусство, и какая унизительная профессия!») свободна от этих манипуляций.
Михаил Аркадьев
Разница между великой, или гениальной музыкой, и второстепенной, как и вообще разница между гениальным искусством и просто «искусством» заключается примерно в том же, в чем разница между простым удовольствием и подлинным наслаждением.
В наслаждении есть элемент боли. Поэтому гениальное искусство – никогда не комфортно, даже если кажется поверхностному слушателю таковым. Оно содержит в себе душевную боль, ностальгию и всегда внутренне трагично, даже когда абсолютно радостно.
Подлинная красота вызывает слезы, так как трагична в своей хрупкости, даже тогда, когда выглядит абсолютно устойчивой. И в этом тайна не только хрупких гениев типа Моцарта и Шуберта, но и таких по видимости «устойчивых» титанов как Бах, Бетховен, Брамс, Вагнер, Брукнер, Шостакович…
Если музыка вообще существует, и если мы считаем осмысленным вопрос «зачем», то один из честных (то есть продуманных и прожитых) ответов таков: в отличие от прикладной музыки, существующей для «замазки», удовольствия и забвения, великая гениальная музыка, как и вообще все подлинное искусство существует для «открытости раны». Для того чтобы человек никогда не забывал о хрупкой трагичности своего существования, и смотрел этой трагичности и хрупкости прямо в лицо, не отворачиваясь. И тот, кто этого не слышит, использует великую музыку для замазки, не проникая и не чувствуя ее сущности.
«Мир раскололся, и трещина прошла через мое сердце» — эти слова Гейне выражают всю глубину подлинного искусства. «Классическая музыка», то есть вся великая западноевропейская (в широком смысле, конечно — туда включена сегодня и великая русская, и многие другие традиции) это единственный способ человека быть трансцендентным себе самому, оставаясь при этом самим собой, то есть, сохраняя свободу, бесстрашие, недогматичность и открытость существования.
И в этом смысле, с моей точки зрения, так называемая (неправильно) «классическая музыка» выше любой идеологии, любой религии, любой «духовной практики». Музыка бесстрашна и, как кажется, ничему не служит, кроме как самой себе. НО ТЕМ САМЫМ, служа «себе», она служит человечеству и его бессмертию, понятому вертикально, как качество бытия, а не его количество.
Хотя человечеству в принципе наплевать, и оно может этим всегда пожертвовать. И это одна из причин неустранимой трагичности музыки, которую мы любим и которой посвятили свою жизнь…
Великая классическая музыка (куда включены композиторы примерно от Гийома де Машо (ars nova — «новое искусство» 14 века) вплоть до ныне живущих в этой «традиции», которую традицией можно назвать только с оговорками, так как Искусство, в отличие от культуры, живет не столько сохранением традиции, сколько ее нарушением, это всегда ars nova) с моей точки зрения действительно выше любой религии и любой духовной практики. И, что не менее существенно, оно выше и ценнее самого человека и даже самого художника его творящего. Искусство вообще и Искусство Музыки в частности, с моей точки зрения – это вообще единственное высшее и бескорыстное, что остается и останется после человека. Это и есть высшая и чистая форма человеческой духовной практики. Все остальные духовные практики уступают ей потому, что манипулируют так, или иначе, человеческими страхами и человеческой свободой. Музыка как высшее творчество (но, конечно, не как часто весьма сомнительная коммерческая социальная практика, не могу не вспомнить Брамса: «Какое великое искусство, и какая унизительная профессия!») свободна от этих манипуляций.