К 100-летию Би-Би-Си. Смертельный номер
26 ноября, 2022 1:21 пп
Seva Novgorodsev
Seva Novgorodsev:
Продолжение, часть 29 (часть 28 здесь)
Малый экран, большой экран
Я помню ажиотаж, охвативший Ленинград в 1958 году. На гастроли приезжал шекспировский театр из Стратфорда-на-Эвоне. Давали «Макбета». Залы были набиты битком, у входа толпы охотились за «лишним билетиком», при этом почти никто не понимал ни слова, звучащего со сцены. Даже те, кто знал английский (а таких было очень мало), не могли воспринять Шекспира образца 1606 года.
Впрочем, если бы каким-то чудом до нас дошла пьеса, написанная в том же году в России, при Василии Шуйском, то результат не очень отличался бы.
Вообразите монолог летописца: «Не по мнозе же времени сотвориша пиръ дядья его Шуйского не яко любве ради желаху его, но убiйства. И призваша, и ядоша и пиша. Последи же пршде къ нему злаго корене злая отрасль, яко же древняя змiя льстивая подоиде Княгиня Дмитреева Шуйского Христина Малютина дочь Скуратова…»
Впрочем, содержание «Макбета» театралам было известно, важно было посмотреть, как это делают на родине барда. Заглавную роль играл знаменитый Майкл Редгрейв, отец актрисы Ванессы Редгрейв, Гертруду играла Корел Браун. Воспоминания незабываемые, как говорили тогда — непонятно, но здорово!
Перенесемся теперь на 25 лет вперед, в Лондон 1983 года. На съемочной площадке я встречаю эту самую Корел Браун, роскошную статную даму в шубе и шляпе из черно-бурой лисы, она играет себя. В основе сценария — случай, произошедший с ней на этих советских гастролях. Об этом случае она как-то рассказала писателю и драматургу Алану Бенетту, тот расширил, украсил, присочинил. Получилась пьеса.
На тех гастролях в Москве, в перерыве, в гримуборной Корел Браун появляется Гай Берджесс.
(Guy Francis de Moncy Burgess (16 апреля 1911 — 30 августа 1963), британский дипломат, один из участников «кембриджской пятерки», советский агент, завербованный в середине 30-х годов.
Бежал в СССР в 1951 году вместе с Дональдом Маклином)
Он пьян, его стошнило в умывальник, но он не теряет своего обаяния. Берджесс дает Корел клочок бумаги со своим адресом, просит приехать в гости. Актриса идет в британское посольство узнать, как туда проехать. В посольстве ей заявляют, что Гай Берджесс — предатель, и отказываются помочь. Она все же добирается до его квартиры в новостройке, где тот живет вместе с русским водопроводчиком. «Я не знаю, — говорит ей Берджесс, — это награда или наказание?».
В пьесе Корел Браун говорит ему: «Я знаю, что значит слово «предатель» у Шекспира, а вне пьесы оно для меня не имеет смысла. Я знаю только, что вы помочились нам в суп, а мы его съели».
Берджесс дает ей адреса своего портного и обувщика, у которых хранятся его размеры и колодки, ему нужны два комплекта шелковых пижам, кашемировое пальто и пара заказных английских штиблет.
Гай Берджесс предстает перед нами не как агент НКВД, а как человек, предавший и потерявший всё, что дала ему Англия, — утонченное общество, благородные манеры, чаепитие из фарфорового сервиза в тишине джентльменского клуба.
Благородных оборотней, впрочем, можно понять. В 1930-е годы необузданный мировой капитализм выглядел отвратительно: биржевой крах и последовавшая за ним массовая нищета, антисемитская истерия и рост фашизма в Германии. Построение общества всеобщего равенства казалось очень привлекательным, к этому тянулись многие светлые умы.
Писатель Алан Бенетт в годы холодной войны учил русский язык на военных курсах радиоперехвата. Из этих рядовых вышло потом немало видных режиссеров, писателей и драматургов.
Один из таких — Джек Розенталь, автор более 150 поставленных на британском телевидении сценариев, муж актрисы Морин Липман. Я бывал у них дома. Однажды за ужином мы сидели у них на кухне. Дверцы шкафчиков были вручную расписаны цветами в стиле французских импрессионистов. «На это ушли сбережения всей жизни!» — в шутку сказал хозяин.
«В СССР есть еврейские анекдоты? — спросили меня. — Расскажите какой-нибудь». Далеко не все анекдоты поддаются переводу, но у меня был один в запасе.
В цирке на арену выходит шталмейстер и объявляет: «А сейчас — смертельный номер: человек-еврей!» («And now a death defying trick, a human Jew!»).
Анекдот встретили гробовым молчанием и больше в гости нас не звали никогда.
Seva Novgorodsev
Seva Novgorodsev:
Продолжение, часть 29 (часть 28 здесь)
Малый экран, большой экран
Я помню ажиотаж, охвативший Ленинград в 1958 году. На гастроли приезжал шекспировский театр из Стратфорда-на-Эвоне. Давали «Макбета». Залы были набиты битком, у входа толпы охотились за «лишним билетиком», при этом почти никто не понимал ни слова, звучащего со сцены. Даже те, кто знал английский (а таких было очень мало), не могли воспринять Шекспира образца 1606 года.
Впрочем, если бы каким-то чудом до нас дошла пьеса, написанная в том же году в России, при Василии Шуйском, то результат не очень отличался бы.
Вообразите монолог летописца: «Не по мнозе же времени сотвориша пиръ дядья его Шуйского не яко любве ради желаху его, но убiйства. И призваша, и ядоша и пиша. Последи же пршде къ нему злаго корене злая отрасль, яко же древняя змiя льстивая подоиде Княгиня Дмитреева Шуйского Христина Малютина дочь Скуратова…»
Впрочем, содержание «Макбета» театралам было известно, важно было посмотреть, как это делают на родине барда. Заглавную роль играл знаменитый Майкл Редгрейв, отец актрисы Ванессы Редгрейв, Гертруду играла Корел Браун. Воспоминания незабываемые, как говорили тогда — непонятно, но здорово!
Перенесемся теперь на 25 лет вперед, в Лондон 1983 года. На съемочной площадке я встречаю эту самую Корел Браун, роскошную статную даму в шубе и шляпе из черно-бурой лисы, она играет себя. В основе сценария — случай, произошедший с ней на этих советских гастролях. Об этом случае она как-то рассказала писателю и драматургу Алану Бенетту, тот расширил, украсил, присочинил. Получилась пьеса.
На тех гастролях в Москве, в перерыве, в гримуборной Корел Браун появляется Гай Берджесс.
(Guy Francis de Moncy Burgess (16 апреля 1911 — 30 августа 1963), британский дипломат, один из участников «кембриджской пятерки», советский агент, завербованный в середине 30-х годов.
Бежал в СССР в 1951 году вместе с Дональдом Маклином)
Он пьян, его стошнило в умывальник, но он не теряет своего обаяния. Берджесс дает Корел клочок бумаги со своим адресом, просит приехать в гости. Актриса идет в британское посольство узнать, как туда проехать. В посольстве ей заявляют, что Гай Берджесс — предатель, и отказываются помочь. Она все же добирается до его квартиры в новостройке, где тот живет вместе с русским водопроводчиком. «Я не знаю, — говорит ей Берджесс, — это награда или наказание?».
В пьесе Корел Браун говорит ему: «Я знаю, что значит слово «предатель» у Шекспира, а вне пьесы оно для меня не имеет смысла. Я знаю только, что вы помочились нам в суп, а мы его съели».
Берджесс дает ей адреса своего портного и обувщика, у которых хранятся его размеры и колодки, ему нужны два комплекта шелковых пижам, кашемировое пальто и пара заказных английских штиблет.
Гай Берджесс предстает перед нами не как агент НКВД, а как человек, предавший и потерявший всё, что дала ему Англия, — утонченное общество, благородные манеры, чаепитие из фарфорового сервиза в тишине джентльменского клуба.
Благородных оборотней, впрочем, можно понять. В 1930-е годы необузданный мировой капитализм выглядел отвратительно: биржевой крах и последовавшая за ним массовая нищета, антисемитская истерия и рост фашизма в Германии. Построение общества всеобщего равенства казалось очень привлекательным, к этому тянулись многие светлые умы.
Писатель Алан Бенетт в годы холодной войны учил русский язык на военных курсах радиоперехвата. Из этих рядовых вышло потом немало видных режиссеров, писателей и драматургов.
Один из таких — Джек Розенталь, автор более 150 поставленных на британском телевидении сценариев, муж актрисы Морин Липман. Я бывал у них дома. Однажды за ужином мы сидели у них на кухне. Дверцы шкафчиков были вручную расписаны цветами в стиле французских импрессионистов. «На это ушли сбережения всей жизни!» — в шутку сказал хозяин.
«В СССР есть еврейские анекдоты? — спросили меня. — Расскажите какой-нибудь». Далеко не все анекдоты поддаются переводу, но у меня был один в запасе.
В цирке на арену выходит шталмейстер и объявляет: «А сейчас — смертельный номер: человек-еврей!» («And now a death defying trick, a human Jew!»).
Анекдот встретили гробовым молчанием и больше в гости нас не звали никогда.