Ис-ПОЛНитель
8 января, 2023 2:09 пп
Михаил Аркадьев
Михаил Аркадьев:
Заметки на салфетках
Человек вообще, и музыкант в частности, его качество, его суть как человека, определяется во многом теми сказками, которые он любит. Сказками, в которые он имеет мужество и стойкость верить, и которые готов любить вопреки неизбежным и часто жестоким попыткам мира лишить его этой веры и этих сказок, которые он рассказывает самому себе и другим.
Я хочу рассказать ту романтическую сказку, в которую я, как музыкант, верю, и которая мне представляется важной для музыкантов вообще, вне зависимости от того, насколько они это осознают. Не будем забывать про важный внутренний принцип любого творчества: только стремясь к невозможному у нас есть шанс достичь возможного.
Вот она эта сказка. Новоевропейское исполнительское искусство, чтобы там ни говорили о его «вторичности», это по своей сути подлинное творчество, творчество перевоплощения, обязанное быть в недостижимом пределе конгениальным высшему композиторскому творчеству.
Искусству исполнения нужно сознание конгениальности композитору, и нужна конгениальность также самой истине и стихии музыки. Например, Бах великий композитор, и это означает, что он великий ис-ПОЛНитель (дефис важен), то есть Мастер, выводящий в полноту саму сущность музыкального. Бах, как все творцы, служит вовсе не себе, и даже не Б-гу(хотя для Баха это предельно важно), а высшей стихии и истине музыки. При этом ни он, ни мы не знаем и не узнаем точно, а можем лишь чувствовать, ЧТО такое эта музыкальная истина и эта стихия. Они всегда только на бесконечном горизонте нашего сознания и нашей страсти, но без этого бесконечного недостижимого горизонта все наши усилия мелочны и бесполезны.
По сути, нет никакого своего «мнения» в музыке. Это распространённое и любимое, но все же заблуждение. Точнее сказать — есть некая недостижимая Истина, к которой бескорыстно и бесстрашно, вплоть до самопожертвования, стремятся все подлинные музыканты. Это парадоксально, но лучше забыть навсегда о «своём» или «чужом» мнении в искусстве. Искусство есть бесконечный и опасный поиск обжигающей, испепеляющей истины. Речь идет не о самопожертвовании ради людей, это важно , но второстепенно, речь идет о самопожертвовании во имя недостижимости в искусстве.
Популярный миф о САМОвыражении в искусстве, в музыке, который к тому же переносится на великих композиторов и исполнителей (которые уж точно этим не грешили), имеет к искусству весьма опосредованное отношение. Искусство – это не способ говорить о себе, но бесконечный поиск истины.
В метафорическом, сказочном смысле это означает, что в некоей вечной музыкальной Академии Бах (и его великие братья по цеху) вечно ищут своего подлинного исполнения и воплощения. И мы, исполнители, принадлежащие к той же вечной Академии как творцы и мастера, имеем право не играть в ложную скромность (не забывая про скромность подлинную). Это значит, что мы должны дерзко , бесстрашно стремиться быть конгениальными не только самому Баху, но и тому, чему он сам служил – абсолютной музыке, которая живет в каждом из нас, обожженных её стихией исполнителях.
Повторю: музыкант призван служить (как жрец) двум стремлениям: стремлению к недостижимой истине музыки, и стремлению к ее сверхрациональной стихийности. Одно без другого невозможно.
Поэтому для музыкантов, осознавших и принявших служение этой стихии и истине («нас мало избранных, счастливцев праздных…») предельно, жизненно была и остается навсегда важна сосредоточенность на Ремесле, на том, КАК. То есть на деталях, тонкостях, исключительных подробностях средств мастерства: на вопросах владения временем, пульсом, ритмом, микроартикуляцией, микромотивами, агогикой, мелизматикой, формой.
Музыка Баха, например, одновременно и его, и не его музыка, так как он только великий проводник. Поэтому наш вечный и сказочный Бах принимал, принимает и будет радостно принимать тех исполнителей, которые не только стремятся понимать (интерпретировать) текст и творить музыку в меру своих ограниченных сил, но в меру тех же сил стремятся понимать ее и творить ЛУЧШЕ, чем сам автор. Абсолютная невозможность, недостижимость этой задачи только подчеркивает находящуюся на горизонте мысли и сердца любого музыканта истинность и стихийность музыки.
Михаил Аркадьев
Михаил Аркадьев:
Заметки на салфетках
Человек вообще, и музыкант в частности, его качество, его суть как человека, определяется во многом теми сказками, которые он любит. Сказками, в которые он имеет мужество и стойкость верить, и которые готов любить вопреки неизбежным и часто жестоким попыткам мира лишить его этой веры и этих сказок, которые он рассказывает самому себе и другим.
Я хочу рассказать ту романтическую сказку, в которую я, как музыкант, верю, и которая мне представляется важной для музыкантов вообще, вне зависимости от того, насколько они это осознают. Не будем забывать про важный внутренний принцип любого творчества: только стремясь к невозможному у нас есть шанс достичь возможного.
Вот она эта сказка. Новоевропейское исполнительское искусство, чтобы там ни говорили о его «вторичности», это по своей сути подлинное творчество, творчество перевоплощения, обязанное быть в недостижимом пределе конгениальным высшему композиторскому творчеству.
Искусству исполнения нужно сознание конгениальности композитору, и нужна конгениальность также самой истине и стихии музыки. Например, Бах великий композитор, и это означает, что он великий ис-ПОЛНитель (дефис важен), то есть Мастер, выводящий в полноту саму сущность музыкального. Бах, как все творцы, служит вовсе не себе, и даже не Б-гу(хотя для Баха это предельно важно), а высшей стихии и истине музыки. При этом ни он, ни мы не знаем и не узнаем точно, а можем лишь чувствовать, ЧТО такое эта музыкальная истина и эта стихия. Они всегда только на бесконечном горизонте нашего сознания и нашей страсти, но без этого бесконечного недостижимого горизонта все наши усилия мелочны и бесполезны.
По сути, нет никакого своего «мнения» в музыке. Это распространённое и любимое, но все же заблуждение. Точнее сказать — есть некая недостижимая Истина, к которой бескорыстно и бесстрашно, вплоть до самопожертвования, стремятся все подлинные музыканты. Это парадоксально, но лучше забыть навсегда о «своём» или «чужом» мнении в искусстве. Искусство есть бесконечный и опасный поиск обжигающей, испепеляющей истины. Речь идет не о самопожертвовании ради людей, это важно , но второстепенно, речь идет о самопожертвовании во имя недостижимости в искусстве.
Популярный миф о САМОвыражении в искусстве, в музыке, который к тому же переносится на великих композиторов и исполнителей (которые уж точно этим не грешили), имеет к искусству весьма опосредованное отношение. Искусство – это не способ говорить о себе, но бесконечный поиск истины.
В метафорическом, сказочном смысле это означает, что в некоей вечной музыкальной Академии Бах (и его великие братья по цеху) вечно ищут своего подлинного исполнения и воплощения. И мы, исполнители, принадлежащие к той же вечной Академии как творцы и мастера, имеем право не играть в ложную скромность (не забывая про скромность подлинную). Это значит, что мы должны дерзко , бесстрашно стремиться быть конгениальными не только самому Баху, но и тому, чему он сам служил – абсолютной музыке, которая живет в каждом из нас, обожженных её стихией исполнителях.
Повторю: музыкант призван служить (как жрец) двум стремлениям: стремлению к недостижимой истине музыки, и стремлению к ее сверхрациональной стихийности. Одно без другого невозможно.
Поэтому для музыкантов, осознавших и принявших служение этой стихии и истине («нас мало избранных, счастливцев праздных…») предельно, жизненно была и остается навсегда важна сосредоточенность на Ремесле, на том, КАК. То есть на деталях, тонкостях, исключительных подробностях средств мастерства: на вопросах владения временем, пульсом, ритмом, микроартикуляцией, микромотивами, агогикой, мелизматикой, формой.
Музыка Баха, например, одновременно и его, и не его музыка, так как он только великий проводник. Поэтому наш вечный и сказочный Бах принимал, принимает и будет радостно принимать тех исполнителей, которые не только стремятся понимать (интерпретировать) текст и творить музыку в меру своих ограниченных сил, но в меру тех же сил стремятся понимать ее и творить ЛУЧШЕ, чем сам автор. Абсолютная невозможность, недостижимость этой задачи только подчеркивает находящуюся на горизонте мысли и сердца любого музыканта истинность и стихийность музыки.