«И менты уехали, щедро нагруженные пирожками…»
3 февраля, 2024 1:44 пп
Мэйдэй
Сергей Злобин, 3 февраль 2020 г.:
Жил на свете рыцарь бедный…
Эта пушкинская строчка, как никакая другая подходит к одному доктору наук, с которым мне в 70-х годах посчастливилось жить в одной квартире, делить коммунальные хлопоты, выпивать казенное вино (проще спирт), закусывать, периодически ходить в баню и на рынок, встречать Новый год, играть в шахматы (он всегда выигрывал, но никогда не давал форы), говорить обо всем – о его любимой химии, о науке вообще, о странных ситуациях в жизни, о литературе, о диссидентах.
Отношение его к последним было довольно жестким. Придя с какого-то вечера, где собирали деньги на помощь им, он сказал: «Есть на эти деньги можно, а пить – нельзя». И больше в этом не участвовал.
Но разговор не об этом.
Как-то раз он (а вернее, не он, а его жена Мария Самойловна, верный друг и спутник) поведал мне историю с получением им Государыни (т.е. Госпремии) и своим увольнением из рядов АН СССР. После получения премии (за разработку материала для кардиососудов) директором института ему было предложено заняться искусственной пищей. Мне, кстати, позже выпало участвовать в рейсе на судне, названном именем этого директора. Насколько же надо было не знать этого человека, чтобы предложить ему такое. Он отказался. Пришлось уйти вместе со всей его лабораторией, в которой работало около дюжины человек.
Обладая достаточными связями и авторитетом в своей области, он довольно быстро нашел отраслевой институт, где его охотно брали вместе с командой. Но через три месяца – бюрократия, сами понимаете. Доктор понимал, что его сотрудникам (в первую очередь инженерам и техникам) надо в эти три месяца что-то есть самим и чем-то кормить детей.
И тогда им совместно с женой было принято решение – я плачу им деньги из своей премии. Премии на это как раз хватило. Через три месяца лаборатория работала уже в другом, не академическом институте, идей было до фига, и они одна за другой превращались в реальные разработки.
О деньгах он никогда не пожалел – на жизнь хватало и отлично.
Сегодня ему исполнилось бы 99 лет. Я вспомнил о нем не в связи с юбилеем – просто часто вспоминаю его и мысленно с ним разговариваю.
Году в 81-83 (поздний брежневизм или ранний андропоген) Борису Львовичу присвоили звание профессора. Диплом этот вручался в Большом Колонном зале.
Вечером близкий круг родственников и примкнувших к ним собрался в квартире на углу Хавской и Лестева, что недалече от Шаболовки. Стол был накрыт, все в меру выпивали и закусывали, зная, что виновник торжества сперва заедет к себе в лабораторию, чтобы отметить с сотрудниками, а лишь затем появится дома.
И вот он появился. Сел во главе стола, налили-выпили, и Бориса Львовича попросили показать врученный ему диплом. Вдруг оказалось, что диплома нет, как нет и кожаного портфеля с гравированной бронзовой табличкой, гласившей, что сей портфель подарен благодарными учениками.
Надо сказать, что виновника торжества это не расстроило. Все выпили еще по одной, и вдруг из окна (а дело было в мае, с открытыми окнами и на первом этаже) донесся суровый мужской голос из матюгальника: «Профессор Борис Львович Цетлин! Выйдите, пожалуйста, во двор!».
– Вот видите, – невозмутимо произнес Б.Л., – я говорил, что все уладится.
Накинув пиджак, он вышел во двор и через пару минут вернулся с портфелем и в сопровождении таксиста и двух патрульных ментов, которых этот таксист организовал, как владельцев громкой связи.
В результате состав участников праздника увеличился на трех человек. Через несколько часов и таксист, и менты уехали, щедро нагруженные пирожками, запеченным мясом и прочими яствами, заботливо собранными добрейшей и хлебосольнейшей женой Б.Л. А то, что у каждого из троих внезапных, но желанных гостей топорщился карман от некоего предмета цилиндрической формы, то это уже профессорские дела.
Сейчас нет Бориса Львовича, нет Марии Самойловны. Вообще таких людей в науке нашей больше нет, да и есть ли она, эта наука.
Мэйдэй
Сергей Злобин, 3 февраль 2020 г.:
Жил на свете рыцарь бедный…
Эта пушкинская строчка, как никакая другая подходит к одному доктору наук, с которым мне в 70-х годах посчастливилось жить в одной квартире, делить коммунальные хлопоты, выпивать казенное вино (проще спирт), закусывать, периодически ходить в баню и на рынок, встречать Новый год, играть в шахматы (он всегда выигрывал, но никогда не давал форы), говорить обо всем – о его любимой химии, о науке вообще, о странных ситуациях в жизни, о литературе, о диссидентах.
Отношение его к последним было довольно жестким. Придя с какого-то вечера, где собирали деньги на помощь им, он сказал: «Есть на эти деньги можно, а пить – нельзя». И больше в этом не участвовал.
Но разговор не об этом.
Как-то раз он (а вернее, не он, а его жена Мария Самойловна, верный друг и спутник) поведал мне историю с получением им Государыни (т.е. Госпремии) и своим увольнением из рядов АН СССР. После получения премии (за разработку материала для кардиососудов) директором института ему было предложено заняться искусственной пищей. Мне, кстати, позже выпало участвовать в рейсе на судне, названном именем этого директора. Насколько же надо было не знать этого человека, чтобы предложить ему такое. Он отказался. Пришлось уйти вместе со всей его лабораторией, в которой работало около дюжины человек.
Обладая достаточными связями и авторитетом в своей области, он довольно быстро нашел отраслевой институт, где его охотно брали вместе с командой. Но через три месяца – бюрократия, сами понимаете. Доктор понимал, что его сотрудникам (в первую очередь инженерам и техникам) надо в эти три месяца что-то есть самим и чем-то кормить детей.
И тогда им совместно с женой было принято решение – я плачу им деньги из своей премии. Премии на это как раз хватило. Через три месяца лаборатория работала уже в другом, не академическом институте, идей было до фига, и они одна за другой превращались в реальные разработки.
О деньгах он никогда не пожалел – на жизнь хватало и отлично.
Сегодня ему исполнилось бы 99 лет. Я вспомнил о нем не в связи с юбилеем – просто часто вспоминаю его и мысленно с ним разговариваю.
Году в 81-83 (поздний брежневизм или ранний андропоген) Борису Львовичу присвоили звание профессора. Диплом этот вручался в Большом Колонном зале.
Вечером близкий круг родственников и примкнувших к ним собрался в квартире на углу Хавской и Лестева, что недалече от Шаболовки. Стол был накрыт, все в меру выпивали и закусывали, зная, что виновник торжества сперва заедет к себе в лабораторию, чтобы отметить с сотрудниками, а лишь затем появится дома.
И вот он появился. Сел во главе стола, налили-выпили, и Бориса Львовича попросили показать врученный ему диплом. Вдруг оказалось, что диплома нет, как нет и кожаного портфеля с гравированной бронзовой табличкой, гласившей, что сей портфель подарен благодарными учениками.
Надо сказать, что виновника торжества это не расстроило. Все выпили еще по одной, и вдруг из окна (а дело было в мае, с открытыми окнами и на первом этаже) донесся суровый мужской голос из матюгальника: «Профессор Борис Львович Цетлин! Выйдите, пожалуйста, во двор!».
– Вот видите, – невозмутимо произнес Б.Л., – я говорил, что все уладится.
Накинув пиджак, он вышел во двор и через пару минут вернулся с портфелем и в сопровождении таксиста и двух патрульных ментов, которых этот таксист организовал, как владельцев громкой связи.
В результате состав участников праздника увеличился на трех человек. Через несколько часов и таксист, и менты уехали, щедро нагруженные пирожками, запеченным мясом и прочими яствами, заботливо собранными добрейшей и хлебосольнейшей женой Б.Л. А то, что у каждого из троих внезапных, но желанных гостей топорщился карман от некоего предмета цилиндрической формы, то это уже профессорские дела.
Сейчас нет Бориса Львовича, нет Марии Самойловны. Вообще таких людей в науке нашей больше нет, да и есть ли она, эта наука.