Однажды жарким летним утром мы с давним моим абхазским приятелем пили кофе на водопаде в тени огромного платана, рядом с прохладой пенистой речки Псырцха. Мы разглядывали отдыхающих, которые потерянно бродили среди местных красот, вертя головами с открытыми ртами. На семейные парочки, в которых жены явно хотели купить что-нибудь ненужное на память, на потных скорбных лицах мужчин большими буквами было написано одно слово:»Пива!». Но сволочные жены дергали их за руки и не позволяли даже кружечки, шипя по-змеиному:»Дай мне отдохнуть культурно!».

— Слушай, — сказал я приятелю, — меня тут в Сухум пригласили, в гости. На жертвоприношение.  Я знаю, что это чисто семейное мероприятие, клановое. Посоветуй, что делать…

Приятель задумался на пару минут, потом сказал: «Вообще-то, это церемония закрытая. Туда только свои должны приходить. Но если тебя пригласили, обязательно должен поехать — это очень большое уважение.

— Неудобно, там все свои, по-абхазски говорить будут, я ритуалов не знаю, вылезу с каким-нибудь не таким тостом и не вовремя…

— А ты не вылезай. Когда придет твое время говорить, тебе скажут. По-русски. Не лоханешься, не ссы. Ты традиции понимаешь. Так. Теперь тебе надо костюм купить, ботинки я тебе свои дам, не пойдешь же в шлепанцах? Сорочку белую и галстук…

— С ума сошел? Я галстук последний раз носил, когда в армии в «парадку» наряжался. Хотя, вру… Меня один раз с коллегами из отдела в обком партии вызвали, предупредили, чтобы я обязательно в галстуке был. Не армейский же на себя цеплять? Ну и напялил, что в шкафу было. Ребята, товарищи по партии обкомовских товарищей, потом тыкали в меня пальцами и смеялись, что я кожаный галстук нацепил, панк, ибеныть…

— Нет, ехать тебе обязательно надо…

— Я сказал им по телефону, что приеду, но при одном условии…

— ???

— Чур — я не жертва. По-моему они не поняли. Там такая пауза повисла в телефоне…

— Тот, кто тебе звонил, он же — мент. Они шуток не понимают.

— Он не прост мент, он психолог. Обязан понимать…

— Э-ээ,он абхазский психолог, понимаешь?

— Понимаю. Абхазские психологи очень серьезные, суровые и иногда даже свирепые люди… По мелочам не смеются.

— Нет, я тебя точно казню…

— Вот-вот…

Поехал. В шлепках, без костюма, но в брюках, несмотря на жару…
Пригласивший меня человек, потом сказал мне: «Вообще-то я в своем клане назначен верховным жрецом. Поэтому мне самому и козленка резать надо было, очень не люблю это делать, но обязан, и главную молитву читать, и стол вести…»
Я успел только к столу, на сам ритуал опоздал, слава Богу.
Потом в другой клан пригласили, через какое-то время. Там бычка резали (я теперь всегда специально опаздываю на этот момент) с молитвами. Потом его мясо варили в котле. А котел стоял на костре, разведенном в эвкалиптовой аллее. В другом котле над другим костром рядом варилась мамалыга. За приготовлением блюд следили исключительно мужчины. Хлеборез руки стер чуть не до крови — сто буханок порезать, не шутка.
Около котлов был специальный стол, где была тарелка с горкой мяса, хлеб, аджика, ткемали домашний, водка и обалденное домашнее белое вино. Такое хранят специально для церемоний. Сколько не пробовал такое купить — бесполезно, хотя все время вежливо обещали литров десять…
Скорее всего, как сейчас начинаю догадываться, такое вино просто не положено продавать и пить вне церемонии. Мужчины подходили к столу, выпивали, угощались и общались. Женщины накрывали на длиннющий стол, человек на 400.

И к чему все эти жертвы?

— От разного зависит, — объяснял мне приятель, тот самый, с которым пили кофе на водопаде. — Кто какую клятву дал. Вот один, например, поклялся,что если его сын поступит в институт, он бычка зарежет. Сбылось, обязан зарезать. Другой — чтобы дочь выздоровела.Кто клятву дает, тот стол у себя и делает. Самое главное, погода, конечно, чтобы дожди были вовремя. Понимаешь, я — христианин. Я верю в Христа. И в Магомета тоже. И в Будду, конечно. Я во всех богов верю — это порядочные, хорошие, проверенные люди. Ну и как при этом я могу наших богов забыть? Никак не могу…

… Специально вырезанные на жертвенном пне куски бычка сложены на отдельную тарелку. Главный жрец берет ее в руки и, сопровождаемый толпой женщин, детей и мужчин подходит к жертвенному дереву и очень торжественно произносит молитву. На абхазском языке, естественно. Потом уже выяснилось, что молитва была про дождь. Кусочек мяса себе в рот отправляет, дает отломить другим. Потом все садятся за стол. Женщины сидят в дальнем конце. Молодые парни ходят вокруг стола, смотрят, чтобы было мясо, хлеб ткемали, водка вино. Чтобы ничто не пустовало. Хозяину застолья садится за стол не принято. Может, на минутку под специальный тост присесть.

Третий тост, конечно, за погибших на войне, и чтоб ее не было. И стоя.

Меня посадили рядом с Гиви Смыром и гудаутским судьей. Гиви, по моим наблюдениям, один из самых уважаемых людей в Абхазии, человек, который в 16 лет открыл знаменитые на весь мир новоафонские пещеры, сейчас там — генеральным директором. Отреставрировал башню в крепости древней Анакопии, он много чего сделал. И воевал достойно. И братьев своих потерял на той войне за свободу своей Родины.

Гиви иногда вежливо переводил мне тосты. Подсказывал, когда надо вставать при выпивании, когда — нет.

К столу решительным шагом абрека подошел запоздавший тренер местной футбольной команды. Тормознул резко, воздел руки к небу и по-абхазски громко произнес какое-то длинное витиеватое приветствие, переплетенное с молитвой (я бы перевел это как — «за все сказанное за этим столом!»).

Тосты шли по кругу (это отдельная тема, как-нибудь расскажу — авт.), в одной из пауз Гиви Смыр спросил тренера небрежно: «Как с Гудаутой сыграли?»

— Проиграли, — раздосадованно сказал тренер и быстренько поднял тост за одного из старейшин.

— А с каким счетом проиграли?— поинтересовался Гиви во время следующей паузы…

— Семь-один, — тренер сморщил лицо, как от зубной боли и быстренько поднял тост за другого старейшину.

— Слушай, без тебя есть кому стол вести, — поправил его Гиви и обратился к судье, — тебе сколько лет сейчас.

— Пятьдесят есть уже Гиви Шамилович…

— Ты же играл в футбол, я же помню…

— Да…

— И когда вы с таким счетом Гудауте проигрывали?

— Никогда такого не было…

— Не было, я помню, — Гиви внимательно посмотрел на тренера, тот — в свою тарелку, где, казалось от стыда даже кусок жертвенного мяса скукожился…

— Судья, — улыбаясь сказал Гиви, — а если ты ту команду соберешь, вы Гудауте с каким счетом проиграете?

— Порвем нах! Бегать тяжело уже, правда. Но если надо, порвем, мамой клянусь!!!

— М-м-м, — промычал Гиви и опять посмотрел на тренера, лицо у того уже стало бледным. Он вдруг вскочил и закричал: «Уберите меня с этого поста! Я — недостоин! Пусть другой кто-нибудь! Выписывайте человека из Москвы, из Бразилии, пусть тренирует! Я больше к этому полю близко не подойду!!!

— Сядь, сядь, успокойся, видишь, старший тост говорит, нехорошо мешать, — сказал Гиви и добавил после тоста. — Просто играть нужно как следует, понял?

Тренер кивнул поникшей головой. Мне стало его жалко…

Стол длился несколько часов. Если ты встал из-за него, в туалет, например, обратно садиться уже нельзя. Стой в сторонке, наблюдай. Я выпил уже стаканов двадцать вина, отдающего вкусом свеженадкушенной белой виноградины и вышел из-за стола. На ногах держался, но понял, что дальше уже не нужно.

— Я пьяный, — сказал я приятелю,— в жопу.

— По тебе не видно…

На следующее утро похмелья никакого не было, был прекрасный вид на огромный лимонный сад, на блестящие купола Новоафонского монастыря, на российские боевые корабли, прилипшие к лазурному спокойному морю. Кофе под открытым небом. И кофейный аромат разливался среди аромата цветущих деревьев.

Даже курить было приятно, чтобы не захлебнуться этими волшебными запахами…

…Однажды мы пили кофе на водопаде с моим приятелем и он рассказывал мне, что пришел его черед готовить следующую церемонию, что он дал клятву, «какую не скажу». А я обратил его внимание, что все их молитвы на церемониях стопроцентно действенны. Нужен дождь — будет дождь, не нужен — не будет.

— Что вам погода и прогнозы метеорологов? — сказал я. — Зарежете кого-нибудь и будет такая погода, какую нужно…

— Нет, я тебя точно казню…

— А чем тебе эта погода не нравится?