…Ладно, думаю, солнце выскочило после двухсуточного ливня. Почему бы и мне не спустится вниз, к морю, к людям.

Пошел на кухню помыть посуду, кот догадался, куда я собираюсь, и спрыгнул с кресла. Когда Брюс кот спрыгивает с кресла, в СМИ появляются сообщения о землетрясениях в шесть баллов с эпицентром  где-то в районе нашего села.

Кот всегда знает что делает. Он умело исполняет магические пассы и с их помощью свершает великие, для своего роста, открытия. Например, стоит ему потереться о ребро холодильника, как этот холодильник заставляет меня открывать его дверцу и вытаскивать оттуда разнообразное меню для кота: колбасы, сыры, копчености, тушки кроликов и жареных курей, молочные реки и кисельные берега. Впрочем, кисельные берега Брюс кот не кушает — «брезговает» (я, кстати, тоже как-то не очень). Итак, кот направлялся за открытиями на кухню. Но эту частичку Вселенной открыли уже до нас. И открыл кухню — мышь!

Вернее, он прогрыз пакет с собачьими баранками и теперь объедал своих братьев по животному миру.

При виде мыша в коте проснулся мужик!

Охотник, блин!

Добытчик, два блина!

Серой молнией с отвисшими боками Брюс метнулся за добычей.

Снес:

— меня;

— ведро с мусором,

— пластиковую бутылку из-под нового домашнего вина,

— веник,

— совок.

И…

Застрял в проеме между стеной и мойкой…

Боками и застрял…

…Да-а.

Был кот Брюс.

Стал кот Обрюзг.

…Итак, ехал я к людям и, спускаясь с гор, думал о таких принципах тайцзи цюань, как опустошение и наполнение. Полнота кота стала первопричиной таких раздумий…

И думал я вот что, если кому интересно. Стоит только человеку добиться состояния опустошения (хоть в той же йоге, к примеру, хоть просто под воздействием жизненных обстоятельств оказаться в таком состоянии не по своей воле), он сразу же противно начинает шкрябать по днищу сосуда своей души, чтобы убедиться: в самом ли деле там пусто или еще что-то осталось?

Я лично в подобных ситуациях, как правило, на какую-то дрянь там натыкаюсь. И это вместо того, чтобы застыть в ожидании наполнения этого сосуда чем-то новым, прекрасным и неизвестным. И тут вспоминалось про «ждать и догонять», и из Хемингуэя — «человек, который умеет ждать, он не слабый».

— И-эх,  — с укоризной подумал я сам про себя и притормозил перед полицейским, лежащим возле абхазской школы.

В Афоне я отправился проведать своего друга, который упал с горы, сломал себе шею и лежал, еле пошевеливая конечностями.

— Вот видишь, Олег? — сказала мне мама друга, мама Люба. — Приходится мне на старости лет за ним бегать.

— Что делать, мама Люба? Сын все-таки… Зато сами бегать начали…

Она не ходила месяца три назад, ей под 90, а когда сын так травмировался, бегает с палкой.

Про эту палку я писал на «Снобе» в своих «Женщинах по-абхазски».

— Расскажи мне, — попросил я друга, — вот 13 января старый Новый год. В Абхазии во всех семьях петухов режут, козлов. За два дня до этого был на рынке в Гудауте — не протолкнуться от этих клеток с петухами. Про что эта церемония?

— Ну-у… Жертвоприношение такое. Петуха надо зарезать. Или козла. Вообще-то, если правильно делать, сколько в семье мужчин, столько и петухов надо резать.

— Зарезали, и что будет?

— Ну это чтобы богатство в доме было… Вот, как в Америке индейку режут на Новый год или на Рождество, что там у них?

— Возвращаясь к старой беседе («Сотворение мира от А до Я», см. в архивах «Сноба»), индейцы Северной Америки тоже из Абхазии пришли? — уточняю.

— А ты разве телевизор не смотришь? Вчера целая передача была об аналогиях между абхазами и индейцами.

— По абхазскому ТВ?

— Не помню. Так вот, то ли мы от ацтеков произошли, то ли они от нас… Очень много общего…

— Сейчас многое забывают, — вступает в разговор брат друга. Мы сидим у койки больного, курим, поглядывая на огонь в печке, потягивая замечательный густой кофе, сваренный дочкой больного, — тут жил один дед в одном селе. Белый, как альбинос. Все лицо у него белое было. Он говорил, что мы многое не знаем. Мы не знаем, что есть и другой мир, где тоже живут. Мы их не видим, но они нас видят. Они все про нас знают. Даже мысли. Поэтому тот дед говорил, что не надо делать плохого, если хочешь жить хорошо. Даже думать не надо об этом. И тогда все нормально будет, и об этом надо молиться. И этот дед умел молиться.

— Да, я знаю его, о ком ты говоришь, — донеслось с больничной койки.

— И самое страшное — это зависть! — просвещал меня брат. — От зависти все остальное черное начинается, и жадность, и алачность (он так и сказал про алачность), а там и до убийства совсем рядом. Вот скажи, что такое «АКХАМЕТ» в переводе с абхазского? — обратился он к брату.

— Подожди, дай я вспомню, у меня и без тебя судороги мышечные. Вина белого лучше выпейте, хорошее вино на праздник принесли.

Дочка побежала за вином.

— Это что-то такое сверхъестественное, такое очень непонятное… — вспомнил больной.

— Если точнее, — просвещение пролонгировалось, — это страх, ужас перед непостижимым в переводе с абхазского. А на самом-то деле — КОМЕТА!!! Понял?

Он посмотрел на меня внимательно…

Прокрутив в голове всю цепочку: ацтеки — абхазы — майя — комета — кирдык цивилизации — Марианская впадина — Бермудский треугольник — Абхазия, я понимающе кивнул: чего тут непонятного?

И, опустошив стаканчик замечательного белого вина, я спросил у друга:

— А помнишь, ты мне говорил, что у абхазов всего четыре песни есть. Остальное все так, музыка и наносное… Об этом можно подробнее…

— Расскажу…

И я вам тоже расскажу. Только попозже, ладно, а то день такой, хлопотный.

После посещения больного, я спустился на площадь героев в Афоне, чтобы положить деньги на телефон в офисе компании мобильной связи. Офис был закрыт.

На двери висело объявление, распечатанное на принтере крупными буквами:

«14 ЯНВАРЯ — ВЫХОДНОЙ. ДЕНЬ СОТВОРЕНИЯ МИРА В АБХАЗИИ».

То есть время и место мне теперь известны.

У вас есть вопросы?..

У меня нет…