«Через какой-нибудь год мы уже считали себя настоящими парижанами…»
14 августа, 2022 5:20 пп
Яков Миркин
Яков Миркин:
Есть странная особенность у русских — в эмиграции во 2-3 поколении они растворяются, ассимилируются.
Александр Вертинский: «Всего во Франции русских было, вероятно, тысяч двести – триста. В Париже нас было тысяч восемьдесят… Через какой-нибудь год мы уже считали себя настоящими парижанами. Мы говорили по-французски, знали все, что творится вокруг нас, всюду работали с французами бок о бок… Правда, у нас был и свой быт: свои церкви, клубы, библиотеки, театры. Были свои рестораны, магазины, дела, делишки. Но это для общения, для взаимной поддержки, чтобы не потеряться в этой стране. В душе же каждый считал себя европейцем и парижанином…» («Дорогой длинною»).
Кто остался от них к началу 1990-х – русскими, с чистым русским языком? Кто пришел – из семей первой русской эмиграции — в Россию с деньгами и опытом в это время?
Ведь были не только нищие, но и те, кто еще до мировой войны вывез капиталы. А вторые – третьи поколения были уже «на уровне» — выжили, поднялись, соединились с местными. Кто-то из них вернулся в Россию? Без реституции, просто, чтобы быть дома.
Ответ – считанные единицы.
Русские во Франции в конце 1920-х гг. – до 400 тыс. чел., в 1946 г. – 52 тыс., в 1975 г. – 12,5 тыс., в 1990 г. – 4,7 тыс. Имя этому – ассимиляция в 2 – 3-х поколениях. Некому было приходить в Россию, да и незачем – у их семей отобрали имущество в России. И – не вернули. А так – да, конечно, воспоминания, музеи, сантименты, фамильные реликвии. Приезды, чтобы посмотреть, где дом стоял. Или даже стоит. В России и за ее пределами масса семей – всё помнящих.
Но почему так? Взаимное недоверие друг к другу? Высокая адаптивность (очень быстро «перевариваем» чужие технологии, чужие языки)? Стремление быстрее забыть прошлое, раствориться в новом, потому что больно? Религиозная всеядность? Отсутствие привычки жить полузакрытыми этническими общинами (Брайтон-Бич не в счет)? Желание как можно быстрее стать своим, затеряться в новых обществах? Внешнее сходство, если речь идет о Европе? Отсутствие ярко выраженного национализма (в отличие от канадских украинцев, например)? Потеря собственности в России, когда некуда возвращаться и нечего терять?
Ясного ответа нет. Но точно не китайцы, не азиаты. Известно только, что нынешняя эмиграция 1990-х — 2020-х годов через 1-2 поколения не будет иметь ничего общего с Россией, изредка, правда, потряхивая своими русскими корнями, если это вдруг будет выгодно.
Яков Миркин
Яков Миркин:
Есть странная особенность у русских — в эмиграции во 2-3 поколении они растворяются, ассимилируются.
Александр Вертинский: «Всего во Франции русских было, вероятно, тысяч двести – триста. В Париже нас было тысяч восемьдесят… Через какой-нибудь год мы уже считали себя настоящими парижанами. Мы говорили по-французски, знали все, что творится вокруг нас, всюду работали с французами бок о бок… Правда, у нас был и свой быт: свои церкви, клубы, библиотеки, театры. Были свои рестораны, магазины, дела, делишки. Но это для общения, для взаимной поддержки, чтобы не потеряться в этой стране. В душе же каждый считал себя европейцем и парижанином…» («Дорогой длинною»).
Кто остался от них к началу 1990-х – русскими, с чистым русским языком? Кто пришел – из семей первой русской эмиграции — в Россию с деньгами и опытом в это время?
Ведь были не только нищие, но и те, кто еще до мировой войны вывез капиталы. А вторые – третьи поколения были уже «на уровне» — выжили, поднялись, соединились с местными. Кто-то из них вернулся в Россию? Без реституции, просто, чтобы быть дома.
Ответ – считанные единицы.
Русские во Франции в конце 1920-х гг. – до 400 тыс. чел., в 1946 г. – 52 тыс., в 1975 г. – 12,5 тыс., в 1990 г. – 4,7 тыс. Имя этому – ассимиляция в 2 – 3-х поколениях. Некому было приходить в Россию, да и незачем – у их семей отобрали имущество в России. И – не вернули. А так – да, конечно, воспоминания, музеи, сантименты, фамильные реликвии. Приезды, чтобы посмотреть, где дом стоял. Или даже стоит. В России и за ее пределами масса семей – всё помнящих.
Но почему так? Взаимное недоверие друг к другу? Высокая адаптивность (очень быстро «перевариваем» чужие технологии, чужие языки)? Стремление быстрее забыть прошлое, раствориться в новом, потому что больно? Религиозная всеядность? Отсутствие привычки жить полузакрытыми этническими общинами (Брайтон-Бич не в счет)? Желание как можно быстрее стать своим, затеряться в новых обществах? Внешнее сходство, если речь идет о Европе? Отсутствие ярко выраженного национализма (в отличие от канадских украинцев, например)? Потеря собственности в России, когда некуда возвращаться и нечего терять?
Ясного ответа нет. Но точно не китайцы, не азиаты. Известно только, что нынешняя эмиграция 1990-х — 2020-х годов через 1-2 поколения не будет иметь ничего общего с Россией, изредка, правда, потряхивая своими русскими корнями, если это вдруг будет выгодно.