«Золотов, машину…»

Путин жжет мосты. Он прямо говорит: я плевал на вашу мораль и ваше лицемерие и ханжество. В моей позиции нет прагматизма. Я выше понятий выгоды и пользы. Моя миссия — разрушить ваш миропорядок. Он несправедлив и ущемляет меня как личность.

Я это делаю — потому, что могу. Этому я у вас научился, господа американцы. А вы мне — ничего не сделаете. Потому, что не можете. Сейчас идет уже не соревнование экономик и институтов. Атомная бомба выровняла все различия в эффективности.

Сейчас идет соревнование воли и духа. И у меня его больше чем у вас. Я уже всего достиг и мне нечего желать кроме того, чтобы доказать вам, что я сильнее и меня надо уважать.

Все так, все так… Только проблема в одном… Он не понимает, что с ним никто не будет спорить. Все просто отвернутся и займутся своими делами. И его крик будет слышен только ближнему кругу царедворцев… Которым он тоже скоро надоест до чертиков: в конце концов у каждого есть свои дела. Нельзя же бесконечно слушать эту мантру про уважение.

И его могучее и самое большое в мире государство будет медленно и верно хиреть и разлагаться. И он будет бегать по обветшавшим объектам незавершенки и кричать: ужо я заставлю вас меня уважать… И только безразличное эхо будет ему ответом.

А потом придет смерть. Тихий серый человек с чемоданчиком. Он скажет: давайте померим давление. Ай-яй-яй… Владимир Владимирович! Совсем вы себя не бережете: столько кричите, столько нервничаете…

И будет инсульт. И паралич. И челядь будет делить власть. А ты будешь лежать и все видеть. И не сможешь даже пальцем пошевельнуть. А Сечин посмотрит тебе в глаза, плюнет и гаркнет громко, чтобы ты слышал: «Золотов! Машину!»