«жёлтый меня бледнит…»
10 июня, 2016 3:57 пп
Tanya Loskutova
НЕ О СМЕРТИ
Вчера звонит подруга:
-Надеюсь, ты не собираешься писать, как мы с тобой в ту историю вляпались?
— Нет, — говорю, — не собираюсь. А куда мы с тобой вляпались?
— Как же , — говорит подруга, — ты ещё обещала про это написать. Не помнишь?
— Что обещала — помню, — говорю я… Я всегда
обещаю. Но я это не обещаю, это у меня фигура речи такая..
Я ещё немножко подумала об этом и успокоилась.
И вдруг звонит другая подруга, ночная.
Строго спрашивает — ты о смерти часто думаешь ?
— Редко, — говорю. — Только если про другое уже
подумала.
— Ты, главное, не вздумай писать про это, — не унимается ночная подруга. — А то другие могут обидеться…
— А что, — интересуюсь, — другие тоже хотят про
смерть писать?
— Что значит, хотят, — забулькало в трубке. — Все об этом только и пишут… Поэты, например, только на это и намекают. Но деликатно, иносказательно, чтобы никто не понял.
Не то, что ты — все слова своими словами называть…
— Я тоже могу иносказательно, — говорю я. — Про завещание, например, я могу написать? Это же не имеет отношения к смерти?
— Смотря что ты собираешься завещать, —
философски заметила ночная подруга…
От нетерпения я плюхнула трубку мимо рычага и открыла айпэд.
Труднее всего даётся первое слово.
Через полчаса я уверенно выстукала слово «Рассказ».
Дальше пошло, как по маслу. Даже легче, чем про бабушку и Басю Марковну.
Бабушка оставила нам свою отрезанную
еще в 50-е седую косичку. А деньги, которые копила всю жизнь, хранила у Баси Марковны.
Потому что Бася Марковна умела жить, не то что мы с мамой. Мы это знали и на бабушку не обижались.
Мы повторяли вслед за бабушкой, что у Баси Марковны — как в сберкассе.
Когда я просила у бабки деньги на конфеты «Дюшес», она не давала и говорила: «Вот умру, всё вам останется. Бася Марковна всё вам, непутёвым, отдаст…»
Мама называла это последней волей и велела эту волю уважать.
В отличие от мамы, уважать бабушкину волю я не хотела.
Мама пожимала плечами, а я злилась.
Уже здесь, в Америке, я однажды заметила, что все мои знакомые стали американцами, в то время как я оставалась не пойми кем.
Я пропускала мимо ушей все дельные советы, как приблизиться к американскости, заодно испытывая на прочность любовь ко мне моих друзей. Я так долго, кокетничая, настаивала на своей дебильности, что, когда однажды захотела сменить свой имидж, обнаружила, что никакого имиджа нет…
Имиджа нет, а дебильность есть…
Зато я была сразу заворожена необходимостью каждого настоящего американца составить завещание.
В смысле — кому что отдать в случае чего, чтобы они не передрались.
Первое завещание я написала лет 15 назад.
Сгоряча я было завещала любимую кошку своему мужу. Но он сказал, что кошка и так принадлежит нам обоим. И, даже если бы мы разводились, кошку нельзя было бы разделить поровну.
Второе завещание я написала, когда шла на какую-то операцию.
Второе было писать легче. Я, не вставая с кресла, прошлась глазами по книжным полкам.
Поскольку за очками надо было идти в другую комнату, я стала распределять книги по весу.
Самые огромные и тяжелые завещала тем, кто помоложе и сможет унести все это за один раз.
Старинный угольный утюг хотела завещать тому, кто мне его подарил, но не могла вспомнить, кто именно…
Когда дальней знакомой Елизавете не осталось ничего, я здесь же, в завещании, напомнила, что два года назад я отдала ей
почти новые брюки.
С последней волей тоже всё обошлось.
Сперва я написала, чтобы на поминках никто не ревел (кроме Наташи, которая ревёт даже на свадьбе), чтобы Германы пели до посинения и чтобы Таня была в декольте, ей это идёт.
Потом испугалась, что это уж слишком.
Представив, как друзья пляшут вокруг скорбного стола, от жалости к себе я чуть не умерла, не дописав завещания.
Теперь завещания писались не только по мере отсечения у меня очередного органа, но и при подозрении на насморк.
Болезней на мои завещания явно не хватало.
Наступил день, когда завещанных знакомым вещей практически не осталось.
Книги перестали читать. Альбомы по искусству моим мобильным друзьям были не нужны.
Они ездили по миру и ходили в музеи.
Кассеты с детективами вместе с устарелым кассетником ушли в помойку.
Диски с новыми фильмами были такими тоненькими, что дарить их было неловко…
Ни одни из 36 — ти наручных часов не ходили, и правильно делали: любые исправные механизмы в нашем доме могли бы нас только напугать.
Одним из моих последних волеизъявлений было: уложить меня в любимом жёлтом платье.
Но и его пришлось вычеркнуть, когда я увидела, что жёлтый меня бледнит…
Самым куцым стало мое последнее завещание: я написала, что если мне неправильно подстригут чёлку (как я люблю — до середины зрачка), я вообще подумаю, стоит ли мне затевать это мероприятие.
PS . Завещанные нам бабушкой деньги Бася Марковна не отдала.
Она спросила:»Какие деньги?!..»
Когда мама вернулась домой , я бросилась к ней:»Ну, что сказала Бася Марковна?»
Мама засмеялась.
«Бася Марковна спросила: » Какая цепь ?», — ответила она.
И тут же прибавила :»Я ж говорила тебе — читай Олешу!…»
Tanya Loskutova
НЕ О СМЕРТИ
Вчера звонит подруга:
-Надеюсь, ты не собираешься писать, как мы с тобой в ту историю вляпались?
— Нет, — говорю, — не собираюсь. А куда мы с тобой вляпались?
— Как же , — говорит подруга, — ты ещё обещала про это написать. Не помнишь?
— Что обещала — помню, — говорю я… Я всегда
обещаю. Но я это не обещаю, это у меня фигура речи такая..
Я ещё немножко подумала об этом и успокоилась.
И вдруг звонит другая подруга, ночная.
Строго спрашивает — ты о смерти часто думаешь ?
— Редко, — говорю. — Только если про другое уже
подумала.
— Ты, главное, не вздумай писать про это, — не унимается ночная подруга. — А то другие могут обидеться…
— А что, — интересуюсь, — другие тоже хотят про
смерть писать?
— Что значит, хотят, — забулькало в трубке. — Все об этом только и пишут… Поэты, например, только на это и намекают. Но деликатно, иносказательно, чтобы никто не понял.
Не то, что ты — все слова своими словами называть…
— Я тоже могу иносказательно, — говорю я. — Про завещание, например, я могу написать? Это же не имеет отношения к смерти?
— Смотря что ты собираешься завещать, —
философски заметила ночная подруга…
От нетерпения я плюхнула трубку мимо рычага и открыла айпэд.
Труднее всего даётся первое слово.
Через полчаса я уверенно выстукала слово «Рассказ».
Дальше пошло, как по маслу. Даже легче, чем про бабушку и Басю Марковну.
Бабушка оставила нам свою отрезанную
еще в 50-е седую косичку. А деньги, которые копила всю жизнь, хранила у Баси Марковны.
Потому что Бася Марковна умела жить, не то что мы с мамой. Мы это знали и на бабушку не обижались.
Мы повторяли вслед за бабушкой, что у Баси Марковны — как в сберкассе.
Когда я просила у бабки деньги на конфеты «Дюшес», она не давала и говорила: «Вот умру, всё вам останется. Бася Марковна всё вам, непутёвым, отдаст…»
Мама называла это последней волей и велела эту волю уважать.
В отличие от мамы, уважать бабушкину волю я не хотела.
Мама пожимала плечами, а я злилась.
Уже здесь, в Америке, я однажды заметила, что все мои знакомые стали американцами, в то время как я оставалась не пойми кем.
Я пропускала мимо ушей все дельные советы, как приблизиться к американскости, заодно испытывая на прочность любовь ко мне моих друзей. Я так долго, кокетничая, настаивала на своей дебильности, что, когда однажды захотела сменить свой имидж, обнаружила, что никакого имиджа нет…
Имиджа нет, а дебильность есть…
Зато я была сразу заворожена необходимостью каждого настоящего американца составить завещание.
В смысле — кому что отдать в случае чего, чтобы они не передрались.
Первое завещание я написала лет 15 назад.
Сгоряча я было завещала любимую кошку своему мужу. Но он сказал, что кошка и так принадлежит нам обоим. И, даже если бы мы разводились, кошку нельзя было бы разделить поровну.
Второе завещание я написала, когда шла на какую-то операцию.
Второе было писать легче. Я, не вставая с кресла, прошлась глазами по книжным полкам.
Поскольку за очками надо было идти в другую комнату, я стала распределять книги по весу.
Самые огромные и тяжелые завещала тем, кто помоложе и сможет унести все это за один раз.
Старинный угольный утюг хотела завещать тому, кто мне его подарил, но не могла вспомнить, кто именно…
Когда дальней знакомой Елизавете не осталось ничего, я здесь же, в завещании, напомнила, что два года назад я отдала ей
почти новые брюки.
С последней волей тоже всё обошлось.
Сперва я написала, чтобы на поминках никто не ревел (кроме Наташи, которая ревёт даже на свадьбе), чтобы Германы пели до посинения и чтобы Таня была в декольте, ей это идёт.
Потом испугалась, что это уж слишком.
Представив, как друзья пляшут вокруг скорбного стола, от жалости к себе я чуть не умерла, не дописав завещания.
Теперь завещания писались не только по мере отсечения у меня очередного органа, но и при подозрении на насморк.
Болезней на мои завещания явно не хватало.
Наступил день, когда завещанных знакомым вещей практически не осталось.
Книги перестали читать. Альбомы по искусству моим мобильным друзьям были не нужны.
Они ездили по миру и ходили в музеи.
Кассеты с детективами вместе с устарелым кассетником ушли в помойку.
Диски с новыми фильмами были такими тоненькими, что дарить их было неловко…
Ни одни из 36 — ти наручных часов не ходили, и правильно делали: любые исправные механизмы в нашем доме могли бы нас только напугать.
Одним из моих последних волеизъявлений было: уложить меня в любимом жёлтом платье.
Но и его пришлось вычеркнуть, когда я увидела, что жёлтый меня бледнит…
Самым куцым стало мое последнее завещание: я написала, что если мне неправильно подстригут чёлку (как я люблю — до середины зрачка), я вообще подумаю, стоит ли мне затевать это мероприятие.
PS . Завещанные нам бабушкой деньги Бася Марковна не отдала.
Она спросила:»Какие деньги?!..»
Когда мама вернулась домой , я бросилась к ней:»Ну, что сказала Бася Марковна?»
Мама засмеялась.
«Бася Марковна спросила: » Какая цепь ?», — ответила она.
И тут же прибавила :»Я ж говорила тебе — читай Олешу!…»