Живая книга о Ельцине. Глава 9. Ельцин. Война
15 ноября, 2022 3:37 пп
Альфред Кох
Альфред Кох:
Часть 2
Решение о штурме Грозного было принято 26 декабря 1994 года Советом безопасности РФ под председательством Ельцина. Штурм Грозного начался 31 декабря 1994 года. Накануне российские войска провели перегруппировку и сменили командование. План предусматривал взятие города за одну (новогоднюю) ночь силами группировок, действующих с четырёх сторон:
С севера (командующий – генерал-майор Константин Пуликовский).
С запада (командующий – генерал-майор Николай Петрук).
С северо-востока (командующий – генерал-лейтенант Лев Рохлин).
С востока (командующий – генерал-майор Николай Стаськов).
Суть разработанного руководителем штурма генерал-лейтенантом Анатолием Квашниным плана состояла в том, чтобы с войти в город с этих четырёх сторон, оставив южную часть Грозного незаблокированной: через неё мирное население могло бы беспрепятственно покинуть город на время боевых действий.
Руководивший действиями дудаевской армии Аслан Масхадов разгадал этот план сразу, как только началось вторжение российской группировки в Чечню, и заранее эвакуировал из города всех желавших – то есть тех, у кого в Чечне были родственники. В городе остались только боевики и нечеченское население, которому некуда было уезжать. На них и пришёлся основной удар наступавших российских войск.
Южным же коридором воспользовались не мирные жители, а масхадовцы, которые организовали через него ротацию и пополнение своих войск, подвоз боеприпасов и эвакуацию раненых.
План Квашнина предусматривал также, что восточная группировка генерала Стаськова будет имитировать основной удар, а когда все силы боевиков будут брошены на его отражение, три остальные группировки ударят им в тыл и во фланги. В реальности же этого не произошло.
Группировка Стаськова вышла на штурм из района Ханкалы около 11:00, быстро завязла в локальных боях на подступах к центру города, и была остановлена на противоположном от дудаевского “Президентского дворца” (сейчас на этом месте построен торгово-развлекательный комплекс “Грозный-молл”) берегу Сунжи, не дойдя до него примерно полтора километра. Коммуникация как внутри группировки, так и с командованием была утеряна, поэтому, кроме всего прочего, она попала под дружественный огонь своей же артиллерии.
Группировка понесла большие потери, была рассеяна и лишь небольшим отрядам российских военных удалось с боями самостоятельно выбраться из города. Наиболее боеспособные её части (129 мотострелковый полк и один из батальонов 98-ой дивизии ВДВ) попробовали зацепиться в городе и заняли круговую оборону в районе кинотеатра “Родина” (сейчас на этом месте стоит ресторан “Грозный-сити”).
Лишь в 20:45 они смогли наладить связь с командованием и сообщить, что впереди перед ними завалы из железобетонных конструкций. И если к ним на помощь не придёт техника для разбора этих завалов, то они не смогут двигаться дальше. Им, конечно же, пообещали помощь. Но помощь (конечно же) не пришла.
Добавим, помимо прочего, ещё одну важную деталь: план Квашнина предусматривал, что вслед за наступающей армией пойдут внутренние войска МВД и, по мере продвижения армии вперёд, будут выставлять блокпосты и зачищать местность с тем, чтобы обеспечить наступающим прочный тыл и линии снабжения.
Но, видимо, у руководства МВД на этот счёт опять было какое-то своё мнение. Поэтому никаких внутренних войск в тылу у наступавших не оказалось, и чеченские боевики окружили их со всех сторон. В результате и эта часть восточной группировки должна была с большими потерями выбираться сквозь засады чеченцев обратно в Ханкалу.
Поскольку с самого начала план Квашнина фактически провалился, действия и других группировок тоже пошли не так, как изначально предполагалось.
Войска западной группировки, которые должны были ударить в тыл дудаевским формированиям, растянулись огромной колонной длинной в 100 км от Владикавказа до Грозного. И когда первые части в 7:30 утра 31 декабря уже входили в Грозный, последние ещё только выходили из Владикавказа.
Первоначально им было дано задание взять железнодорожный вокзал, а уже оттуда идти штурмом на “Президентский дворец”. Но в ходе операции войска западной группировки заблудились в городе и вышли не юго-западнее “Президентского дворца” (где находится железнодорожный вокзал), а северо-западнее, в район городского рынка (теперь там рынок “Беркат”). Там они были сначала блокированы, а потом окружены чеченскими боевиками. Ни о каком штурме “Президентского дворца” не могло быть и речи.
Сначала россияне заняли круговую оборону и стали ждать подмогу. Но когда шедшие им вслед части западной группировки были разбиты на подступах к Грозному, в Андреевской долине, у них не оставалось другого выхода, как, разделившись на небольшие группы, пробиваться обратно на запад, туда, откуда они и вошли в Грозный.
Войска северной группировки, напротив, проскочили мимо городского рынка и вышли как раз к железнодорожному вокзалу, то есть туда, куда должна была выйти западная группировка. Поскольку войска северной группировки тоже оказались растянуты, то её авангард был окружен на вокзале и практически полностью уничтожен.
Авангардом северной группировки были 131 (майкопская) бригада и 81 мотострелковый полк. Всю вторую половину дня и всю новогоднюю ночь они вели бой в окружении и просили о помощи. Но находившийся в Моздоке командующий северной группировкой генерал Пуликовский связь войсками фактически утратил, поэтому не знал реальной ситуации и не мог объективно оценить обстановку. Помощь к ним так и не пришла…
Единственная группировка, которая справилась со своей задачей, была северо-восточная группировка генерала-лейтенанта Рохлина.
Среди командующих группировками Лев Рохлин был единственным, кто имел реальный военный опыт командира: он командовал полком в Афганистане. Поэтому с самого начала он не стал слепо выполнять команды своих начальников, сидевших за сотни километров от Грозного. Во-первых, он не стал наступать по Петропавловскому шоссе, как было предусмотрено планом и где его ждали засады чеченцев, а загодя выслал своих спецназовцев, которые захватили мост через речку Нефтянка чуть в стороне от этого шоссе. По этому мосту он и вошёл в Грозный там, где его никто не ждал.
Он сходу занял городское кладбище, потом – консервный завод, затем с боем был занят комплекс городской клинической больницы №1, где и закрепился его авангард. До “Президентского дворца” оставалось чуть больше километра.
Однако самое главное, что отличало Рохлина (помимо творческого подхода к выполнению команд), была его полная автономность при выполнении боевой задачи. Он не надеялся на помощь других группировок, вышестоящих командиров и уж тем более – на помощь внутренних войск.
Его группировка вышла на штурм раньше всех (в 6:00), вся целиком, не растянувшись в длинную кишку. Он заранее выставил охранение по флангам, выслал вперёд разведку и оставлял позади себя собственные блокпосты, не надеясь на то, что внутренние войска МВД выполнят эту задачу.
Таким образом, даже находясь уже в центре Грозного, он не оказался в окружении и сохранил связь со своими тылами. А значит, мог получать боеприпасы, вывозить раненных и пополнять резервы.
Двигался он медленно. Начальство из Моздока и Москвы кричало на него и требовало ускорить продвижение, ставило в пример другие группировки, которые будто бы уже вышли к “Президентскому дворцу”, но он отвечал, что ничего не слышит, что связь ужасная, и продолжал двигаться тем темпом, который считал нужным.
Лев Рохлин был тёртый калач, настоящий боевой генерал. Он был много раз ранен, в том числе – в позвоночник, и обладал теми качествами, которыми и должен обладать настоящий полководец: он берёг своих солдат и уважал противника. Поэтому он воевал надёжно и осмотрительно, осторожно и основательно.
Он не лез в глаза начальству и всегда предпочитал оставаться в тени. Когда распределяли группировки, многие генералы хотели возглавить восточную, поскольку именно она (по плану) должна была сыграть ключевую роль. А поскольку в тот момент никто не сомневался, что штурм будет быстрым и успешным, то все были крайне удивлены, когда Рохлин не стал бороться за то, чтобы стать “усмирителем Грозного”, а предпочёл возглавить северо-восточную группировку, роль которой изначально воспринималась как сугубо вспомогательная.
Но когда его группировка оказалась единственной, которая выполнила свою задачу и закрепилась на подступах к “Президентскому дворцу”, главная роль в штурме Грозного как-то сама собой досталась ему – за неимением других претендентов.
Итогом новогоднего штурма был фактический разгром российских войск. Сохранившая боеспособностью группировка Рохлина – это было всё, чем в реальности располагало российское командование в центре города. Остальные части, потеряв до 30% своего состава, вынуждены были вернуться на те свои тыловые базы, откуда утром предыдущего дня они вышли на эту операцию.
Рохлин позже вспоминал, что всю новогоднюю ночь и весь день 1 января он не получил ни одного приказа и даже ни одного звонка от вышестоящих командиров. Все его начальники пребывали в шоке от случившегося. А сам Грачёв (по утверждению того же Рохлина) напился до изумления. Тем более, что 1 января у него был день рождения…
На следующий день Квашнин произвёл перестановки и перегруппировки.
Во-первых, остатки северной группировки перешли в подчинение к Рохлину, и вся эта объединённая группировка получила название Северной. По сути дела, все дальнейшие операции в Грозном осуществлялись её силами.
Во-вторых, он сменил командующего западной группировкой и вместо генерал-майора Петрука назначил генерал-майора Ивана Бабичева. Но это уже не имело существенного значения, поскольку все остальные войска действовали как вспомогательные по отношению к группировке Рохлина.
Рохлин же полностью изменил тактику операции и перед любой своей атакой предварительно активно использовал артиллерию. В течении недели его группировка была усилена сводными отрядами морской пехоты Северного и Балтийского флотов, а также остатками боеспособных частей бывших восточной и западной группировок.
Но основу своего плана – незакрытый южный фланг – Квашнин оставил в неприкосновенности. Хотя уже всем было понятно, что это ошибка. Но факт остаётся фактом: у Масхадова в течении всего времени боёв за Грозный был свободный проход на юг, в горные районы Чечни, откуда он получал помощь людьми и оружием.
Несмотря на это, Рохлин методично продвигался к “Президентскому дворцу” с севера. 7 января он взял здание института нефти и газа, 12 января – грозненского университета, а 13 января начал штурм здания Совмина (теперь это парк у мечети “Сердце Чечни”).
Взятие здания Совмина имело важное значение: оно примыкало непосредственно к “Президентскому дворцу”, из него удобно было этот дворец обстреливать, поэтому в случае взятия здания Совмина “Президентский дворец” был бы фактически обречен.
Бой за это здание вёлся шесть дней. Обе стороны проявили чудеса героизма. По свидетельству многих участников Первой Чеченской (как россиян, так и чеченцев) – это был самый напряжённый и отчаянный бой за всю войну. Он не прекращался ни днём, ни ночью, но, в конце концов, 19 января Рохлин взял здание Совмина и стал готовится к штурму “Президентского дворца”.
Однако Масхадов, понимая, что “Президентский дворец” ему не удержать, в ночь с 18 на 19 января вывел оттуда своих бойцов, и утром солдаты Рохлина вошли во дворец без боя.
Но чеченцы отнюдь не собирались сдаваться. Отойдя от центра Грозного три километра на юго-восток, они укрепились в районе площади Минутка и навязали там российским войскам новое сражение. Битва за Минутку и её окрестности велась до конца января.
К началу февраля федеральные силы полностью контролировали не больше половины Грозного. В остальных районах оставались очаги сопротивления, а в пригороде Грозного Черноречье (теперь – Алды) с войсками Рохлина вёл беспрестанные бои “Абхазский батальон” Басаева. Но, наконец, чеченцы и тут отступили перед превосходящими силами противника и ушли в горы.
Всё, что происходило в Грозном, без всякой цензуры транслировалась по всем каналам телевидения, освещалось в газетах и обсуждалось как в Думе и в правительстве, так и на улицах. Ужасная кровавая бойня, по сравнению с которой даже недавние трагические события 3-4 октября 1993 года в Москве смотрелись детской забавой, произвела на российское общество шокирующее впечатление.
Произвела она должное впечатление и на Ельцина. До него, наконец, стало доходить, что такое реальная война, и почему хорошо знавший это Павел Грачёв был категорически против того, чтобы её начинать. До сих пор никогда не воевавший и даже не служивший в армии Ельцин смотрел на войну глазами сугубо гражданского человека, знакомого с ней по фильмам о Великой Отечественной. И вот она из области мифов и мемуаров перешла в разряд жестокой реальности.
Уже в ночь на 10 января Ельцин публично обратился к чеченской стороне с предложением о перемирии в гуманитарных целях. Но это перемирие просуществовало лишь до утра. Уже утром того же дня оно было нарушено (обе стороны, разумеется, обвинили в этом друг друга), и бои возобновились с ещё большим ожесточением.
31 января, после того как стало ясно, что город фактически взят, Квашнин сложил с себя командование ОГВ и передал его уже известному нам генералу Анатолию Куликову – командующему внутренними войсками МВД.
Хотя Ельцин не и имел никаких иллюзий относительно храбрости и полководческих талантов Куликова, а также его лояльности, он, тем не менее, вкладывал в это назначение особый смысл. Им он хотел показать, что военная операция закончена, и настал черёд чисто полицейской работы.
Первое, что сделал новый командующий, было абсолютно необходимым и очевидным: он создал, наконец, южную группировку, которую возглавил генерал-майор Геннадий Трошев. Эта группировка тут же выдвинулась из Ханкалы, где была сформирована, и блокировала Грозный с юга. Город окончательно перешёл под контроль федеральных сил, хотя ещё примерно с месяц время от времени в нём вспыхивали перестрелки с засевшими в подвалах чеченскими боевиками. Россияне выдвинулись и южнее Грозного – на шоссе Ростов – Баку.
Однако, Куликов принимал не только такие очевидные решения. Были среди его решений и довольно странные. Так, например, 11 февраля он решил отправить главную ударную силу российской армии при штурме Грозного, Восьмой гвардейский корпус под командованием генерал-лейтенанта Льва Рохлина обратно в пункт его постоянной дислокации – в Волгоград.
Это случилось после того, как Рохлин отказался от присвоения ему звания героя России за взятие Грозного. Свой отказ он сопроводил словами: “В гражданской войне полководцы не могут снискать славу. Война в Чечне – не слава России, а её беда”. Куликов знал, что Ельцин был зол на Рохлина за этот отказ, и поэтому предпочёл избавиться от самого сильного и самого авторитетного в действующей армии генерала.
Хотелось бы особо отметить, что, хотя командующий войсками в Чечне был генералом МВД, тем не менее подчинённые ему генералы и воинские части были по большей части армейскими (в том числе и Трошев). Это лишний раз показывало, что назначение Куликова было лишь символическим актом. Разумеется, операция и по масштабу, и по задачам оставалась вполне военной, и до перехода к чисто полицейской рутине было ещё очень далеко.
Начавшаяся война обнажила все проблемы армии, которые до этого времени не так бросались в глаза. Войска были укомплектованы срочниками, только что прошедшими “учебку”. Из командиров взводов мотострелковых полков больше половины были выпускниками военных кафедр гражданских вузов, отслуживших срочную службу. Кроме этого, армейские части были вообще недоукомплектованы, и для десанта “на броне” приходилось заимствовать личный состав внутренних войск, сводные отряды ОМОНа, СОБРа и так далее.
Все проблемы хронического недофинансирования армии вылезли наружу: не хватало техники, оружия, боеприпасов, обмундирования, финансов, словом – всего, что нужно армии, чтобы вести крупномасштабную военную операцию. В стране, которая находилась в тисках тяжелейшего экономического кризиса, денег на такую войну попросту не было. И это прискорбное обстоятельство стало теперь для Ельцина не просто цифрами в таблице или слёзными жалобами генералов и чиновников на совещаниях, а грубой реальностью, выраженной в трупах солдат и в уничтоженной технике.
Примерно в середине января у Ельцина состоялось знаковое совещание с Черномырдиным и его новым первым замом – Чубайсом. Вопрос стоял просто: что нужно, чтобы профинансировать военную операцию в Чечне.
На этом совещании Чубайс прямо сказал: для стабилизации экономического положения в стране в целом, как и для финансирования военной операции в Чечне в частности, необходимо было во что бы то ни стало получить кредиты от МВФ.
Но такие кредиты нельзя получить без продолжения реформ. Это значило, что необходимо было возобновить приватизацию и снова начать финансовую стабилизацию. А для этого нужно было, как минимум, заставить “красных директоров” платить налоги и лишить налоговых льгот Национальный Фонд Спорта и Московскую Патриархию.
Черномырдин и Чубайс прямо заявили, что с Полевановым во главе Госкомимущества возобновить приватизацию абсолютно нереально. К тому же он столько уже успел наговорить персонально про них, что ни Черномырдин, ни Чубайс не видели никакой возможности с ним работать.
На предложение убрать Полеванова Ельцин быстро согласился: мы знаем, что он никогда не держался за людей, пусть даже самых ему лояльных. И уже 24 января Полеванов был уволен, а на его место был назначен Сергей Беляев, кандидатуру которого предложил сам Чубайс.
Что же касается “красных директоров” и отмены льгот, то тут Ельцин не был так сговорчив и попросил подготовить на этот счёт детальные предложения. Хотя в целом он был согласен, что без решения этих проблем финансовая стабилизация невозможна, он также понимал и то, что решения, которые предлагались правительством, ударят по самым ему социально и лично близким и надёжным людям: по хозяйственной (ещё советской) элите и по его ближнему кругу – по Президентскому клубу.
Черномырдин с Чубайсом, добившись хотя бы отставки Полеванова, в целом остались довольны встречей с президентом, и, получив от него “добро” на продолжение реформ, ушли готовить предложения. У них не было иллюзий: быстро добиться от Ельцина уступок по таким важным вопросам они и не надеялись. Забегая вперед, скажем, что работа по отмене налоговых льгот началась в марте 1995 года с Национального Фонда Спорта. Потом по требованию Ельцина эти льготы были восстановлены. Потом снова ликвидированы. И окончательно этот вопрос был решён только в 1996 году.
Аналогично получилось и со льготами для Московской Патриархии: их начали отменять, потом вернули, потом опять отменили и так далее. Всякий раз, получив отказ в льготах от правительства, церковники бежали жаловаться Ельцину. Тот требовал от Черномырдина оставить всё как есть, потом, после переговоров с МВФ, Черномырдин опять отменял льготы, и снова всё повторялось. И так много раз. Льготы для церкви были, наконец, полностью отменены лишь в 1997 году.
Эта огромная по напряжению и политическим рискам работа была не так заметна, как, например, приватизация. Но она требовала больших усилий и отнюдь не добавляла тому же Чубайсу сторонников в окружении Ельцина.
Что же касается ельцинских любимчиков – “красных директоров”, то они к 1995 году просто перестали платить налоги. Они объясняли это тем, что и так несли огромные непроизводственные расходы: содержали целые города, санатории, профилактории, спортивные команды, дома культуры и тому подобное. Если они перестали бы финансировать всё это, то страна рухнула бы. А после всех этих расходов денег на налоги у них не оставалось. Они и так едва сводили концы с концами, и, если правительство продолжило бы и дальше давить на них своим фискальным прессом, то они просто обанкротились бы.
Характерно, что и выведенные из подчинения правительства силовики тоже требовали денег. Но когда правительство обращалось к ним за помощью в борьбе с неуплатой налогов со стороны руководителей госпредприятий, они разводили руками и уклонялись от поддержки совершенно справедливых требований правительства, несмотря на то что составы уголовных преступлений были налицо.
Директора, безусловно, лукавили, когда говорили, что едва сводят концы с концами. В реальности они использовали несовершенство финансовых регуляторов и осуществляли экспортную деятельность так, чтобы основной доход сосредотачивать на счетах специально созданных фирм-прокладок в офшорных зонах. А сами эти фирмы принадлежали либо им самим, либо аффилированным с ними лицам.
И с этой системой силовики тоже отказывались бороться. Постоянно общаясь с прессой, руководители силового блока рассказывали, что страна растаскивается и разворовывается, а её богатства вывозятся за рубеж. Но обвиняли они в этом не “красных директоров”, а приватизацию, частный бизнес и либеральные реформы.
В правительстве знали, что “красные директора” отнюдь не так лояльны Ельцину, как ему казалось. В реальности многие из них финансировали отнюдь не проельцинские партии, а КПРФ. А от их финансовой и политической поддержки коммунисты росли как на дрожжах.
Но Ельцин отказывался замечать это и постоянно принимал то одного, то другого директора крупной государственной компании типа Норильского Никеля или Юкоса. И с удовольствием выслушивал от них комплименты в свой адрес. Непременным атрибутом этих визитов были просьбы к Ельцину о помощи.
Ельцин редко отказывал таким визитёрам и всегда накладывал на их письма грозные резолюции с поручениями правительству. В этих поручениях он требовал либо предоставить ходатаю отсрочку по налогам, либо провести так называемый “взаимозачёт требований”, либо позволить заключить контракт в обход экспортных правил. Нередки были и поручения оказать прямую финансовую помощь в виде беспроцентных кредитов или банковских гарантий Минфина.
Одной из самых серьёзных проблем правительства была необходимость в саботаже этих поручений. Выполнить их было попросту невозможно, да к тому же и чрезвычайно вредно для экономики. Но и объяснить это Ельцину тоже было абсолютно нереально. Он искренне считал, что таким образом он увеличивает свою политическую базу за счёт авторитетных и влиятельных людей, а Черномырдин и его люди просто ничего не понимают в политике и в том, как её вести. Разумеется, это создавало серьёзное напряжение в отношениях между правительством и президентом.
Не добавила доверия между ними и история с “Общественным Российским Телевидением” (ОРТ). В указе президента от 29 ноября о создании ОРТ было сказано, что правительство должно было провести все мероприятия по его созданию в течении месяца. Но правительство сопротивлялось как могло самой идее передачи самого большого по охвату телеканала в руки Березовского. И только беспрецедентное давление со стороны вождей “Президентского клуба” (Юмашева и Коржакова) сломило тихий саботаж правительства, и на исходе января оно, наконец, одобрило документы по созданию ОРТ, и дело перешло в практическое русло.
Учредительное собрание акционеров ОРТ состоялось 24 января 1995 года. РГТРК «Останкино» стало владельцем 9% акций, ИТАР-ТАСС – 3 %, государственное предприятие «Телевизионный технический центр» (ТТЦ) – 3 %, Госкомимущество – 36 %, остальные доли принадлежали различным банкам и частным компаниям (в том числе – компании Березовского “Логоваз”), Ассоциации независимых телекомпаний, Национальному Фонду Спорта и РАО «Газпром».
И хотя государство напрямую и через свои компании владело контрольным пакетом, все прекрасно понимали, что главный телевизионный канал страны фактически передан в управление Березовскому. Те банки и частные фирмы, которые фигурировали в качестве учредителей ОРТ, были Березовским тщательно подобраны и служили не больше, чем декорацией, прикрывавшей его реальную роль контролирующего акционера. Вскоре Березовский выкупил у них принадлежавшие им акции ОРТ (как это и было заранее между ними согласовано) и стал владельцем почти всех акций, не принадлежавших государству.
Через сутки, 25 января, собрание акционеров избрало генеральным директором ОРТ президента телекомпании ВИD Владислава Листьева, который 20 февраля, объявил о введении на Первом канале моратория на рекламу.
Это было сделано для того, чтобы выстроить сколько-нибудь разумную систему торговли рекламным временем, поскольку к тому моменту такой системы не было, и в этом вопросе царила полнейшая анархия. Рекламное время делили какие-то частные компании, при этом собственно каналу почти ничего не доставалось, а содержание его полностью лежало на государственном бюджете.
Поскольку сама идея Березовского, с которой он и пришел к Юмашеву и Коржакову, состояла в том, чтобы привлечь частные деньги для финансирования телевидения и снять нагрузку с бюджета, то мораторий был вполне разумной мерой, которая позволила бы сделать бизнес-модель канала более прозрачной и выявить реальный дефицит, который только и нужно было бы погашать за счёт средств частных акционеров.
Березовский втайне надеялся, что наведением элементарного порядка (например, в деньгах за рекламу) с помощью профессиональных менеджеров можно будет выстроить, как минимум, безубыточный канал, и никаких денег от него не потребуется. Или, в худшем случае, дефицит, который ему нужно будет покрывать из своего кармана, окажется незначительным, а его персональные выгоды от фактического владения каналом с лихвой его перекроют. Перед ним был пример Гусинского с НТВ, построившего вполне успешную бизнес-модель, которую мы уже описывали в предыдущей главе.
Так или иначе, но Березовский рассчитывал, что акции ОРТ достанутся ему малой кровью и, следовательно, за влияние, которое он таким образом приобретёт, ему не придется платить слишком много. Разумеется, он не рассказывал этого своим покровителям. Им он описывал драматическую картину предстоявших чудовищных трат и выставлял себя меценатом и идеалистом, готовым ради демократических идеалов и персональной лояльности Ельцину жертвовать серьёзные суммы.
Буквально через неделю после введения моратория на рекламу, 1 марта, в подъезде собственного дома Влад Листьев был застрелен. Страна, ещё не опомнившись от январских репортажей с улиц Грозного, опять была повергнута в шок: один из самых популярных телеведущих, молодой современный журналист был убит практически сразу после этой довольно спорной реорганизации на телевидении, которую затеяли Ельцин с Березовским. Тут уже только ленивый не связал эти два события вместе.
Почти сразу выступил Ельцин. Он сказал, что “произошла трагедия… Трагедия для коллектива Останкино, … для всей России. Трагедия бандитского убийства, трусливого, злобного убийства одного из талантливейших телевизионщиков”. Он приехал в Останкино и говорил, что “чувствует и свою вину”, что “возьмёт расследование под свой контроль” и так далее.
Сегодня, по прошествии уже больше четверти века с момента этого убийства, расследование всё ещё продолжается, а обвинения так никому и не предъявлены. Руководители следственных органов (прокуратура, МВД и так далее) неоднократно заявляли, что расследование вот-вот закончится, и убийцы с заказчиками будут названы, что всё уже ясно до деталей, остались только формальности, и общественность вот-вот всё узнает…
Но менялись начальники этих органов, менялись следователи, а ничего яснее не становилось. В сухом остатке, на сегодня существует (помимо маргинальных) всего лишь три версии этого преступления.
Первая: убийство заказал Березовский, которому буквально через неделю почему-то (почему?) начал мешать назначенный им же Листьев.
Вторая: это убийство заказал Сергей Лисовский, владелец крупного рекламного бизнеса, который из-за моратория нёс большие убытки (хотя в Останкино даже уборщицы знали, что мораторий – инициатива Березовского, и Листьев был всего лишь исполнителем).
Третья же версия заключается в том, что это убийство совершили люди, имевшие какие-то конфликты с Листьевым по делам, которые никак не были связаны с телевидением.
Так или иначе, но буквально через несколько дней к офису Березовского (по случайности офис Березовского находился на той же Новокузнецкой улице, что и дом Листьева, в трёхстах метрах один от другого) подъехала группа следователей, чтобы провести там обыск, а самого Березовского доставить в прокуратуру для допроса.
Охрана Березовского не пустила следователей в здание, а сам он позвонил исполнявшему обязанности генерального прокурора Ильюшенко. После этого следователи уехали и больше Березовского по этому вопросу не беспокоили. С Лисовским случилась примерно такая же история, с той только разницей, что он на допросе всё-таки побывал. Но там ему ничего предъявить не смогли (а могли ли?), и он так и остался в статусе свидетеля.
Убийство Листьева ничего в истории ОРТ не изменило. Через положенное время мораторий закончился, рекламный рынок был приведён в норму, а доходы потекли на канал и выявили огромный дефицит. Ближе к лету стало ясно, что реорганизацией рекламного рынка все проблемы каналы на решались. Реальность оказалась такова, что от Березовского требовались десятки миллионов долларов для покрытия убытков даже несмотря на то, что все рекламные деньги теперь шли в бюджет ОРТ. Надежды Березовского на получение фактического контроля над ОРТ малой кровью оказались напрасны.
Альфред Кох
Альфред Кох:
Часть 2
Решение о штурме Грозного было принято 26 декабря 1994 года Советом безопасности РФ под председательством Ельцина. Штурм Грозного начался 31 декабря 1994 года. Накануне российские войска провели перегруппировку и сменили командование. План предусматривал взятие города за одну (новогоднюю) ночь силами группировок, действующих с четырёх сторон:
С севера (командующий – генерал-майор Константин Пуликовский).
С запада (командующий – генерал-майор Николай Петрук).
С северо-востока (командующий – генерал-лейтенант Лев Рохлин).
С востока (командующий – генерал-майор Николай Стаськов).
Суть разработанного руководителем штурма генерал-лейтенантом Анатолием Квашниным плана состояла в том, чтобы с войти в город с этих четырёх сторон, оставив южную часть Грозного незаблокированной: через неё мирное население могло бы беспрепятственно покинуть город на время боевых действий.
Руководивший действиями дудаевской армии Аслан Масхадов разгадал этот план сразу, как только началось вторжение российской группировки в Чечню, и заранее эвакуировал из города всех желавших – то есть тех, у кого в Чечне были родственники. В городе остались только боевики и нечеченское население, которому некуда было уезжать. На них и пришёлся основной удар наступавших российских войск.
Южным же коридором воспользовались не мирные жители, а масхадовцы, которые организовали через него ротацию и пополнение своих войск, подвоз боеприпасов и эвакуацию раненых.
План Квашнина предусматривал также, что восточная группировка генерала Стаськова будет имитировать основной удар, а когда все силы боевиков будут брошены на его отражение, три остальные группировки ударят им в тыл и во фланги. В реальности же этого не произошло.
Группировка Стаськова вышла на штурм из района Ханкалы около 11:00, быстро завязла в локальных боях на подступах к центру города, и была остановлена на противоположном от дудаевского “Президентского дворца” (сейчас на этом месте построен торгово-развлекательный комплекс “Грозный-молл”) берегу Сунжи, не дойдя до него примерно полтора километра. Коммуникация как внутри группировки, так и с командованием была утеряна, поэтому, кроме всего прочего, она попала под дружественный огонь своей же артиллерии.
Группировка понесла большие потери, была рассеяна и лишь небольшим отрядам российских военных удалось с боями самостоятельно выбраться из города. Наиболее боеспособные её части (129 мотострелковый полк и один из батальонов 98-ой дивизии ВДВ) попробовали зацепиться в городе и заняли круговую оборону в районе кинотеатра “Родина” (сейчас на этом месте стоит ресторан “Грозный-сити”).
Лишь в 20:45 они смогли наладить связь с командованием и сообщить, что впереди перед ними завалы из железобетонных конструкций. И если к ним на помощь не придёт техника для разбора этих завалов, то они не смогут двигаться дальше. Им, конечно же, пообещали помощь. Но помощь (конечно же) не пришла.
Добавим, помимо прочего, ещё одну важную деталь: план Квашнина предусматривал, что вслед за наступающей армией пойдут внутренние войска МВД и, по мере продвижения армии вперёд, будут выставлять блокпосты и зачищать местность с тем, чтобы обеспечить наступающим прочный тыл и линии снабжения.
Но, видимо, у руководства МВД на этот счёт опять было какое-то своё мнение. Поэтому никаких внутренних войск в тылу у наступавших не оказалось, и чеченские боевики окружили их со всех сторон. В результате и эта часть восточной группировки должна была с большими потерями выбираться сквозь засады чеченцев обратно в Ханкалу.
Поскольку с самого начала план Квашнина фактически провалился, действия и других группировок тоже пошли не так, как изначально предполагалось.
Войска западной группировки, которые должны были ударить в тыл дудаевским формированиям, растянулись огромной колонной длинной в 100 км от Владикавказа до Грозного. И когда первые части в 7:30 утра 31 декабря уже входили в Грозный, последние ещё только выходили из Владикавказа.
Первоначально им было дано задание взять железнодорожный вокзал, а уже оттуда идти штурмом на “Президентский дворец”. Но в ходе операции войска западной группировки заблудились в городе и вышли не юго-западнее “Президентского дворца” (где находится железнодорожный вокзал), а северо-западнее, в район городского рынка (теперь там рынок “Беркат”). Там они были сначала блокированы, а потом окружены чеченскими боевиками. Ни о каком штурме “Президентского дворца” не могло быть и речи.
Сначала россияне заняли круговую оборону и стали ждать подмогу. Но когда шедшие им вслед части западной группировки были разбиты на подступах к Грозному, в Андреевской долине, у них не оставалось другого выхода, как, разделившись на небольшие группы, пробиваться обратно на запад, туда, откуда они и вошли в Грозный.
Войска северной группировки, напротив, проскочили мимо городского рынка и вышли как раз к железнодорожному вокзалу, то есть туда, куда должна была выйти западная группировка. Поскольку войска северной группировки тоже оказались растянуты, то её авангард был окружен на вокзале и практически полностью уничтожен.
Авангардом северной группировки были 131 (майкопская) бригада и 81 мотострелковый полк. Всю вторую половину дня и всю новогоднюю ночь они вели бой в окружении и просили о помощи. Но находившийся в Моздоке командующий северной группировкой генерал Пуликовский связь войсками фактически утратил, поэтому не знал реальной ситуации и не мог объективно оценить обстановку. Помощь к ним так и не пришла…
Единственная группировка, которая справилась со своей задачей, была северо-восточная группировка генерала-лейтенанта Рохлина.
Среди командующих группировками Лев Рохлин был единственным, кто имел реальный военный опыт командира: он командовал полком в Афганистане. Поэтому с самого начала он не стал слепо выполнять команды своих начальников, сидевших за сотни километров от Грозного. Во-первых, он не стал наступать по Петропавловскому шоссе, как было предусмотрено планом и где его ждали засады чеченцев, а загодя выслал своих спецназовцев, которые захватили мост через речку Нефтянка чуть в стороне от этого шоссе. По этому мосту он и вошёл в Грозный там, где его никто не ждал.
Он сходу занял городское кладбище, потом – консервный завод, затем с боем был занят комплекс городской клинической больницы №1, где и закрепился его авангард. До “Президентского дворца” оставалось чуть больше километра.
Однако самое главное, что отличало Рохлина (помимо творческого подхода к выполнению команд), была его полная автономность при выполнении боевой задачи. Он не надеялся на помощь других группировок, вышестоящих командиров и уж тем более – на помощь внутренних войск.
Его группировка вышла на штурм раньше всех (в 6:00), вся целиком, не растянувшись в длинную кишку. Он заранее выставил охранение по флангам, выслал вперёд разведку и оставлял позади себя собственные блокпосты, не надеясь на то, что внутренние войска МВД выполнят эту задачу.
Таким образом, даже находясь уже в центре Грозного, он не оказался в окружении и сохранил связь со своими тылами. А значит, мог получать боеприпасы, вывозить раненных и пополнять резервы.
Двигался он медленно. Начальство из Моздока и Москвы кричало на него и требовало ускорить продвижение, ставило в пример другие группировки, которые будто бы уже вышли к “Президентскому дворцу”, но он отвечал, что ничего не слышит, что связь ужасная, и продолжал двигаться тем темпом, который считал нужным.
Лев Рохлин был тёртый калач, настоящий боевой генерал. Он был много раз ранен, в том числе – в позвоночник, и обладал теми качествами, которыми и должен обладать настоящий полководец: он берёг своих солдат и уважал противника. Поэтому он воевал надёжно и осмотрительно, осторожно и основательно.
Он не лез в глаза начальству и всегда предпочитал оставаться в тени. Когда распределяли группировки, многие генералы хотели возглавить восточную, поскольку именно она (по плану) должна была сыграть ключевую роль. А поскольку в тот момент никто не сомневался, что штурм будет быстрым и успешным, то все были крайне удивлены, когда Рохлин не стал бороться за то, чтобы стать “усмирителем Грозного”, а предпочёл возглавить северо-восточную группировку, роль которой изначально воспринималась как сугубо вспомогательная.
Но когда его группировка оказалась единственной, которая выполнила свою задачу и закрепилась на подступах к “Президентскому дворцу”, главная роль в штурме Грозного как-то сама собой досталась ему – за неимением других претендентов.
Итогом новогоднего штурма был фактический разгром российских войск. Сохранившая боеспособностью группировка Рохлина – это было всё, чем в реальности располагало российское командование в центре города. Остальные части, потеряв до 30% своего состава, вынуждены были вернуться на те свои тыловые базы, откуда утром предыдущего дня они вышли на эту операцию.
Рохлин позже вспоминал, что всю новогоднюю ночь и весь день 1 января он не получил ни одного приказа и даже ни одного звонка от вышестоящих командиров. Все его начальники пребывали в шоке от случившегося. А сам Грачёв (по утверждению того же Рохлина) напился до изумления. Тем более, что 1 января у него был день рождения…
На следующий день Квашнин произвёл перестановки и перегруппировки.
Во-первых, остатки северной группировки перешли в подчинение к Рохлину, и вся эта объединённая группировка получила название Северной. По сути дела, все дальнейшие операции в Грозном осуществлялись её силами.
Во-вторых, он сменил командующего западной группировкой и вместо генерал-майора Петрука назначил генерал-майора Ивана Бабичева. Но это уже не имело существенного значения, поскольку все остальные войска действовали как вспомогательные по отношению к группировке Рохлина.
Рохлин же полностью изменил тактику операции и перед любой своей атакой предварительно активно использовал артиллерию. В течении недели его группировка была усилена сводными отрядами морской пехоты Северного и Балтийского флотов, а также остатками боеспособных частей бывших восточной и западной группировок.
Но основу своего плана – незакрытый южный фланг – Квашнин оставил в неприкосновенности. Хотя уже всем было понятно, что это ошибка. Но факт остаётся фактом: у Масхадова в течении всего времени боёв за Грозный был свободный проход на юг, в горные районы Чечни, откуда он получал помощь людьми и оружием.
Несмотря на это, Рохлин методично продвигался к “Президентскому дворцу” с севера. 7 января он взял здание института нефти и газа, 12 января – грозненского университета, а 13 января начал штурм здания Совмина (теперь это парк у мечети “Сердце Чечни”).
Взятие здания Совмина имело важное значение: оно примыкало непосредственно к “Президентскому дворцу”, из него удобно было этот дворец обстреливать, поэтому в случае взятия здания Совмина “Президентский дворец” был бы фактически обречен.
Бой за это здание вёлся шесть дней. Обе стороны проявили чудеса героизма. По свидетельству многих участников Первой Чеченской (как россиян, так и чеченцев) – это был самый напряжённый и отчаянный бой за всю войну. Он не прекращался ни днём, ни ночью, но, в конце концов, 19 января Рохлин взял здание Совмина и стал готовится к штурму “Президентского дворца”.
Однако Масхадов, понимая, что “Президентский дворец” ему не удержать, в ночь с 18 на 19 января вывел оттуда своих бойцов, и утром солдаты Рохлина вошли во дворец без боя.
Но чеченцы отнюдь не собирались сдаваться. Отойдя от центра Грозного три километра на юго-восток, они укрепились в районе площади Минутка и навязали там российским войскам новое сражение. Битва за Минутку и её окрестности велась до конца января.
К началу февраля федеральные силы полностью контролировали не больше половины Грозного. В остальных районах оставались очаги сопротивления, а в пригороде Грозного Черноречье (теперь – Алды) с войсками Рохлина вёл беспрестанные бои “Абхазский батальон” Басаева. Но, наконец, чеченцы и тут отступили перед превосходящими силами противника и ушли в горы.
Всё, что происходило в Грозном, без всякой цензуры транслировалась по всем каналам телевидения, освещалось в газетах и обсуждалось как в Думе и в правительстве, так и на улицах. Ужасная кровавая бойня, по сравнению с которой даже недавние трагические события 3-4 октября 1993 года в Москве смотрелись детской забавой, произвела на российское общество шокирующее впечатление.
Произвела она должное впечатление и на Ельцина. До него, наконец, стало доходить, что такое реальная война, и почему хорошо знавший это Павел Грачёв был категорически против того, чтобы её начинать. До сих пор никогда не воевавший и даже не служивший в армии Ельцин смотрел на войну глазами сугубо гражданского человека, знакомого с ней по фильмам о Великой Отечественной. И вот она из области мифов и мемуаров перешла в разряд жестокой реальности.
Уже в ночь на 10 января Ельцин публично обратился к чеченской стороне с предложением о перемирии в гуманитарных целях. Но это перемирие просуществовало лишь до утра. Уже утром того же дня оно было нарушено (обе стороны, разумеется, обвинили в этом друг друга), и бои возобновились с ещё большим ожесточением.
31 января, после того как стало ясно, что город фактически взят, Квашнин сложил с себя командование ОГВ и передал его уже известному нам генералу Анатолию Куликову – командующему внутренними войсками МВД.
Хотя Ельцин не и имел никаких иллюзий относительно храбрости и полководческих талантов Куликова, а также его лояльности, он, тем не менее, вкладывал в это назначение особый смысл. Им он хотел показать, что военная операция закончена, и настал черёд чисто полицейской работы.
Первое, что сделал новый командующий, было абсолютно необходимым и очевидным: он создал, наконец, южную группировку, которую возглавил генерал-майор Геннадий Трошев. Эта группировка тут же выдвинулась из Ханкалы, где была сформирована, и блокировала Грозный с юга. Город окончательно перешёл под контроль федеральных сил, хотя ещё примерно с месяц время от времени в нём вспыхивали перестрелки с засевшими в подвалах чеченскими боевиками. Россияне выдвинулись и южнее Грозного – на шоссе Ростов – Баку.
Однако, Куликов принимал не только такие очевидные решения. Были среди его решений и довольно странные. Так, например, 11 февраля он решил отправить главную ударную силу российской армии при штурме Грозного, Восьмой гвардейский корпус под командованием генерал-лейтенанта Льва Рохлина обратно в пункт его постоянной дислокации – в Волгоград.
Это случилось после того, как Рохлин отказался от присвоения ему звания героя России за взятие Грозного. Свой отказ он сопроводил словами: “В гражданской войне полководцы не могут снискать славу. Война в Чечне – не слава России, а её беда”. Куликов знал, что Ельцин был зол на Рохлина за этот отказ, и поэтому предпочёл избавиться от самого сильного и самого авторитетного в действующей армии генерала.
Хотелось бы особо отметить, что, хотя командующий войсками в Чечне был генералом МВД, тем не менее подчинённые ему генералы и воинские части были по большей части армейскими (в том числе и Трошев). Это лишний раз показывало, что назначение Куликова было лишь символическим актом. Разумеется, операция и по масштабу, и по задачам оставалась вполне военной, и до перехода к чисто полицейской рутине было ещё очень далеко.
Начавшаяся война обнажила все проблемы армии, которые до этого времени не так бросались в глаза. Войска были укомплектованы срочниками, только что прошедшими “учебку”. Из командиров взводов мотострелковых полков больше половины были выпускниками военных кафедр гражданских вузов, отслуживших срочную службу. Кроме этого, армейские части были вообще недоукомплектованы, и для десанта “на броне” приходилось заимствовать личный состав внутренних войск, сводные отряды ОМОНа, СОБРа и так далее.
Все проблемы хронического недофинансирования армии вылезли наружу: не хватало техники, оружия, боеприпасов, обмундирования, финансов, словом – всего, что нужно армии, чтобы вести крупномасштабную военную операцию. В стране, которая находилась в тисках тяжелейшего экономического кризиса, денег на такую войну попросту не было. И это прискорбное обстоятельство стало теперь для Ельцина не просто цифрами в таблице или слёзными жалобами генералов и чиновников на совещаниях, а грубой реальностью, выраженной в трупах солдат и в уничтоженной технике.
Примерно в середине января у Ельцина состоялось знаковое совещание с Черномырдиным и его новым первым замом – Чубайсом. Вопрос стоял просто: что нужно, чтобы профинансировать военную операцию в Чечне.
На этом совещании Чубайс прямо сказал: для стабилизации экономического положения в стране в целом, как и для финансирования военной операции в Чечне в частности, необходимо было во что бы то ни стало получить кредиты от МВФ.
Но такие кредиты нельзя получить без продолжения реформ. Это значило, что необходимо было возобновить приватизацию и снова начать финансовую стабилизацию. А для этого нужно было, как минимум, заставить “красных директоров” платить налоги и лишить налоговых льгот Национальный Фонд Спорта и Московскую Патриархию.
Черномырдин и Чубайс прямо заявили, что с Полевановым во главе Госкомимущества возобновить приватизацию абсолютно нереально. К тому же он столько уже успел наговорить персонально про них, что ни Черномырдин, ни Чубайс не видели никакой возможности с ним работать.
На предложение убрать Полеванова Ельцин быстро согласился: мы знаем, что он никогда не держался за людей, пусть даже самых ему лояльных. И уже 24 января Полеванов был уволен, а на его место был назначен Сергей Беляев, кандидатуру которого предложил сам Чубайс.
Что же касается “красных директоров” и отмены льгот, то тут Ельцин не был так сговорчив и попросил подготовить на этот счёт детальные предложения. Хотя в целом он был согласен, что без решения этих проблем финансовая стабилизация невозможна, он также понимал и то, что решения, которые предлагались правительством, ударят по самым ему социально и лично близким и надёжным людям: по хозяйственной (ещё советской) элите и по его ближнему кругу – по Президентскому клубу.
Черномырдин с Чубайсом, добившись хотя бы отставки Полеванова, в целом остались довольны встречей с президентом, и, получив от него “добро” на продолжение реформ, ушли готовить предложения. У них не было иллюзий: быстро добиться от Ельцина уступок по таким важным вопросам они и не надеялись. Забегая вперед, скажем, что работа по отмене налоговых льгот началась в марте 1995 года с Национального Фонда Спорта. Потом по требованию Ельцина эти льготы были восстановлены. Потом снова ликвидированы. И окончательно этот вопрос был решён только в 1996 году.
Аналогично получилось и со льготами для Московской Патриархии: их начали отменять, потом вернули, потом опять отменили и так далее. Всякий раз, получив отказ в льготах от правительства, церковники бежали жаловаться Ельцину. Тот требовал от Черномырдина оставить всё как есть, потом, после переговоров с МВФ, Черномырдин опять отменял льготы, и снова всё повторялось. И так много раз. Льготы для церкви были, наконец, полностью отменены лишь в 1997 году.
Эта огромная по напряжению и политическим рискам работа была не так заметна, как, например, приватизация. Но она требовала больших усилий и отнюдь не добавляла тому же Чубайсу сторонников в окружении Ельцина.
Что же касается ельцинских любимчиков – “красных директоров”, то они к 1995 году просто перестали платить налоги. Они объясняли это тем, что и так несли огромные непроизводственные расходы: содержали целые города, санатории, профилактории, спортивные команды, дома культуры и тому подобное. Если они перестали бы финансировать всё это, то страна рухнула бы. А после всех этих расходов денег на налоги у них не оставалось. Они и так едва сводили концы с концами, и, если правительство продолжило бы и дальше давить на них своим фискальным прессом, то они просто обанкротились бы.
Характерно, что и выведенные из подчинения правительства силовики тоже требовали денег. Но когда правительство обращалось к ним за помощью в борьбе с неуплатой налогов со стороны руководителей госпредприятий, они разводили руками и уклонялись от поддержки совершенно справедливых требований правительства, несмотря на то что составы уголовных преступлений были налицо.
Директора, безусловно, лукавили, когда говорили, что едва сводят концы с концами. В реальности они использовали несовершенство финансовых регуляторов и осуществляли экспортную деятельность так, чтобы основной доход сосредотачивать на счетах специально созданных фирм-прокладок в офшорных зонах. А сами эти фирмы принадлежали либо им самим, либо аффилированным с ними лицам.
И с этой системой силовики тоже отказывались бороться. Постоянно общаясь с прессой, руководители силового блока рассказывали, что страна растаскивается и разворовывается, а её богатства вывозятся за рубеж. Но обвиняли они в этом не “красных директоров”, а приватизацию, частный бизнес и либеральные реформы.
В правительстве знали, что “красные директора” отнюдь не так лояльны Ельцину, как ему казалось. В реальности многие из них финансировали отнюдь не проельцинские партии, а КПРФ. А от их финансовой и политической поддержки коммунисты росли как на дрожжах.
Но Ельцин отказывался замечать это и постоянно принимал то одного, то другого директора крупной государственной компании типа Норильского Никеля или Юкоса. И с удовольствием выслушивал от них комплименты в свой адрес. Непременным атрибутом этих визитов были просьбы к Ельцину о помощи.
Ельцин редко отказывал таким визитёрам и всегда накладывал на их письма грозные резолюции с поручениями правительству. В этих поручениях он требовал либо предоставить ходатаю отсрочку по налогам, либо провести так называемый “взаимозачёт требований”, либо позволить заключить контракт в обход экспортных правил. Нередки были и поручения оказать прямую финансовую помощь в виде беспроцентных кредитов или банковских гарантий Минфина.
Одной из самых серьёзных проблем правительства была необходимость в саботаже этих поручений. Выполнить их было попросту невозможно, да к тому же и чрезвычайно вредно для экономики. Но и объяснить это Ельцину тоже было абсолютно нереально. Он искренне считал, что таким образом он увеличивает свою политическую базу за счёт авторитетных и влиятельных людей, а Черномырдин и его люди просто ничего не понимают в политике и в том, как её вести. Разумеется, это создавало серьёзное напряжение в отношениях между правительством и президентом.
Не добавила доверия между ними и история с “Общественным Российским Телевидением” (ОРТ). В указе президента от 29 ноября о создании ОРТ было сказано, что правительство должно было провести все мероприятия по его созданию в течении месяца. Но правительство сопротивлялось как могло самой идее передачи самого большого по охвату телеканала в руки Березовского. И только беспрецедентное давление со стороны вождей “Президентского клуба” (Юмашева и Коржакова) сломило тихий саботаж правительства, и на исходе января оно, наконец, одобрило документы по созданию ОРТ, и дело перешло в практическое русло.
Учредительное собрание акционеров ОРТ состоялось 24 января 1995 года. РГТРК «Останкино» стало владельцем 9% акций, ИТАР-ТАСС – 3 %, государственное предприятие «Телевизионный технический центр» (ТТЦ) – 3 %, Госкомимущество – 36 %, остальные доли принадлежали различным банкам и частным компаниям (в том числе – компании Березовского “Логоваз”), Ассоциации независимых телекомпаний, Национальному Фонду Спорта и РАО «Газпром».
И хотя государство напрямую и через свои компании владело контрольным пакетом, все прекрасно понимали, что главный телевизионный канал страны фактически передан в управление Березовскому. Те банки и частные фирмы, которые фигурировали в качестве учредителей ОРТ, были Березовским тщательно подобраны и служили не больше, чем декорацией, прикрывавшей его реальную роль контролирующего акционера. Вскоре Березовский выкупил у них принадлежавшие им акции ОРТ (как это и было заранее между ними согласовано) и стал владельцем почти всех акций, не принадлежавших государству.
Через сутки, 25 января, собрание акционеров избрало генеральным директором ОРТ президента телекомпании ВИD Владислава Листьева, который 20 февраля, объявил о введении на Первом канале моратория на рекламу.
Это было сделано для того, чтобы выстроить сколько-нибудь разумную систему торговли рекламным временем, поскольку к тому моменту такой системы не было, и в этом вопросе царила полнейшая анархия. Рекламное время делили какие-то частные компании, при этом собственно каналу почти ничего не доставалось, а содержание его полностью лежало на государственном бюджете.
Поскольку сама идея Березовского, с которой он и пришел к Юмашеву и Коржакову, состояла в том, чтобы привлечь частные деньги для финансирования телевидения и снять нагрузку с бюджета, то мораторий был вполне разумной мерой, которая позволила бы сделать бизнес-модель канала более прозрачной и выявить реальный дефицит, который только и нужно было бы погашать за счёт средств частных акционеров.
Березовский втайне надеялся, что наведением элементарного порядка (например, в деньгах за рекламу) с помощью профессиональных менеджеров можно будет выстроить, как минимум, безубыточный канал, и никаких денег от него не потребуется. Или, в худшем случае, дефицит, который ему нужно будет покрывать из своего кармана, окажется незначительным, а его персональные выгоды от фактического владения каналом с лихвой его перекроют. Перед ним был пример Гусинского с НТВ, построившего вполне успешную бизнес-модель, которую мы уже описывали в предыдущей главе.
Так или иначе, но Березовский рассчитывал, что акции ОРТ достанутся ему малой кровью и, следовательно, за влияние, которое он таким образом приобретёт, ему не придется платить слишком много. Разумеется, он не рассказывал этого своим покровителям. Им он описывал драматическую картину предстоявших чудовищных трат и выставлял себя меценатом и идеалистом, готовым ради демократических идеалов и персональной лояльности Ельцину жертвовать серьёзные суммы.
Буквально через неделю после введения моратория на рекламу, 1 марта, в подъезде собственного дома Влад Листьев был застрелен. Страна, ещё не опомнившись от январских репортажей с улиц Грозного, опять была повергнута в шок: один из самых популярных телеведущих, молодой современный журналист был убит практически сразу после этой довольно спорной реорганизации на телевидении, которую затеяли Ельцин с Березовским. Тут уже только ленивый не связал эти два события вместе.
Почти сразу выступил Ельцин. Он сказал, что “произошла трагедия… Трагедия для коллектива Останкино, … для всей России. Трагедия бандитского убийства, трусливого, злобного убийства одного из талантливейших телевизионщиков”. Он приехал в Останкино и говорил, что “чувствует и свою вину”, что “возьмёт расследование под свой контроль” и так далее.
Сегодня, по прошествии уже больше четверти века с момента этого убийства, расследование всё ещё продолжается, а обвинения так никому и не предъявлены. Руководители следственных органов (прокуратура, МВД и так далее) неоднократно заявляли, что расследование вот-вот закончится, и убийцы с заказчиками будут названы, что всё уже ясно до деталей, остались только формальности, и общественность вот-вот всё узнает…
Но менялись начальники этих органов, менялись следователи, а ничего яснее не становилось. В сухом остатке, на сегодня существует (помимо маргинальных) всего лишь три версии этого преступления.
Первая: убийство заказал Березовский, которому буквально через неделю почему-то (почему?) начал мешать назначенный им же Листьев.
Вторая: это убийство заказал Сергей Лисовский, владелец крупного рекламного бизнеса, который из-за моратория нёс большие убытки (хотя в Останкино даже уборщицы знали, что мораторий – инициатива Березовского, и Листьев был всего лишь исполнителем).
Третья же версия заключается в том, что это убийство совершили люди, имевшие какие-то конфликты с Листьевым по делам, которые никак не были связаны с телевидением.
Так или иначе, но буквально через несколько дней к офису Березовского (по случайности офис Березовского находился на той же Новокузнецкой улице, что и дом Листьева, в трёхстах метрах один от другого) подъехала группа следователей, чтобы провести там обыск, а самого Березовского доставить в прокуратуру для допроса.
Охрана Березовского не пустила следователей в здание, а сам он позвонил исполнявшему обязанности генерального прокурора Ильюшенко. После этого следователи уехали и больше Березовского по этому вопросу не беспокоили. С Лисовским случилась примерно такая же история, с той только разницей, что он на допросе всё-таки побывал. Но там ему ничего предъявить не смогли (а могли ли?), и он так и остался в статусе свидетеля.
Убийство Листьева ничего в истории ОРТ не изменило. Через положенное время мораторий закончился, рекламный рынок был приведён в норму, а доходы потекли на канал и выявили огромный дефицит. Ближе к лету стало ясно, что реорганизацией рекламного рынка все проблемы каналы на решались. Реальность оказалась такова, что от Березовского требовались десятки миллионов долларов для покрытия убытков даже несмотря на то, что все рекламные деньги теперь шли в бюджет ОРТ. Надежды Березовского на получение фактического контроля над ОРТ малой кровью оказались напрасны.