Живая книга о Ельцине
12 мая, 2024 2:14 пп
Альфред Кох
Кох Альфред:
Глава 13. Болезни и олигархи-1997
Часть 7
18 августа в Москву, уже во второй раз после майского визита, прилетел президент Чечни-Ичкерии Масхадов. Этому визиту предшествовала поездка секретаря Совета Безопасности РФ Рыбкина (естественно, в компании со своим заместителем Березовским) в Грозный.
Фон для визита Рыбкина и Березовского в Чечню был не самый удачный. Накануне, 5 августа, Масхадов потребовал от России компенсацию за ущерб, причинённый военными действиями. Он оценил его в 25,8 млрд. долларов.
Безотносительно справедливости или несправедливости этого требования, момент для него был выбран не самый подходящий. Разумеется, в той политической обстановке никто в России не собирался ничего чеченцам компенсировать, и этот демарш Масхадова ничего, кроме ненужной напряжённости, не создал.
Детали переговоров руководства Совбеза России с чеченскими властями в Грозном неизвестны, но, судя по его поведению, Масхадов во время этого своего визита в Москву был полон надежд и рассчитывал на какой-то прорыв. И Ельцин во время своей встречи с Масхадовым дал достаточно поводов считать, что эти надежды не были беспочвенны. (Разумеется, речь шла о признании независимости Ичкерии. Похоже, что именно этому была посвящена поездка руководства Совета Безопасности в Чечню).
Подготовка визита Масхадова в Москву была омрачена так и не решённой проблемой похищенных в Чечне российских журналистов. Дело было в том, что ещё 10 мая 1997 года специальный корреспондент принадлежавшей Гусинскому телекомпании НТВ Елена Масюк была похищена в Чечне вместе с оператором Ильей Мордюковым и звукооператором Дмитрием Ольчевым. Через месяц в Чечне таже похитили журналистов телепрограммы «Взгляд» Владислава Черняева и Ильяса Богатырёва, приехавших в республику снимать фильм «Торговля людьми».
Но за день до приезда Масхадова все журналисты чудесным образом были освобождены. Выкуп в размере 1,5 млн долларов США за команду Масюк выплатил Мост-банк Владимира Гусинского. Президент НТВ Игорь Малашенко заявлял, что за всеми похищениями в Чечне стоит вице-президент республики Ваха Арсанов, а Арсанов, в свою очередь, обвинял в этом похищении … Бориса Березовского!
Переговоры за закрытыми дверями один на один между Ельциным и Масхадовым продолжались полтора часа. Официальный их итог – договорённость о создании комиссии по подготовке двустороннего политического соглашения между Россией и Чечнёй. Неофициальный итог подвел Борис Ельцин: «Договорились не упираться, а идти навстречу друг другу». Судя по всему, Ельцин был готов зайти достаточно далеко: он даже согласился обсуждать «независимость там, или ещё, значит, что… как там её назвать…».
Характерно, что Ельцин, рассказывая об итогах переговоров, не упомянул 2001 год (к этому сроку, согласно майскому договору о мире, должен был решиться вопрос о статусе Чечни). В тоне Ельцина уже не было былой резкости. Не было категоричности хозяина, пригласившего Масхадова «отчитаться, как он там справляется с экстремистами в правительстве» (месяц назад президент говорил именно так).
Подводя итог переговорам, Ельцин сказал: “Надо совместную группу создать. Чтобы они сели и этот документ, этот договор вместе подготовили. Если эта группа о чём-то не договориться, как помните, это было у нас с Шаймиевым, Татарстаном, мы в конце сели вдвоём с Шаймиевым и, в конце концов, разрубили эти вопросы.
Так и мы с Асланом Алиевичем: эта группа что-то подготовит, что-то у них там не будет выходить, один, два, три вопроса, мы вдвоём сядем, и я думаю, что мы решим. Я, по крайней мере, готов идти на эти шаги. Готов! Просто так упрямиться, упираться – нельзя!”.
Тут важно то, что Ельцин исподволь проводил параллель между переговорами с Ичкерией и прошедшими за несколько лет до этого переговорами с Татарстаном, как бы пытаясь убедить Масхадова идти по тому же сценарию. По-видимому, это была домашняя заготовка. Вообще, Ельцин был значительно бодрее, чем во время майской встречи, и было видно, что в этот раз он к ней хорошо подготовился: он даже (в отличие от прошлого раза) не перепутал имя-отчество Масхадова.
Но вариант Татарстана не был для него догмой. Потому что дальше Ельцин сказал: “… конечно, всё равно это будет совместное экономическое пространство, это будет совместное оборонное пространство, авиационное пространство, … ну… и другие. Вот что самое главное!
Россия и Чеченская Республика Ичкерия… я хочу это движение повторить, что… и Аслан Алиевич сказал… всё равно будут вот так жить!” (Ельцин, поджав губы, сцепил свои ладони вместе и несколько раз потряс ими перед камерой).
Характерно, что Масхадов в ответном слове не стал отказываться от параллелей с Татарстаном и назвал переговоры “уважительными”. Он сказал: “Хватит воевать! Надо включить дипломатию!” и констатировал, что “у нас есть стратегический интерес” (в этот момент Ельцин одобрительно кивнул).
Ключевой, конечно, была фраза Ельцина о том, что “…всё равно останется совместное экономическое пространство…” и так далее. Очевидно, что это его “всё равно” не могло относится ни к чему другому, кроме как к признанию независимости Ичкерии. По всему было видно, что он внутренне смирился с тем, что признание независимости Чеченской Республики Ичкерия неизбежно. И что только так можно было раз и навсегда “разрубить этот вопрос”.
Есть много свидетельств тому, что на встрече Ельцин и Масхадов договорились именно об этом и приняли решение начать готовить соответствующие документы. Для этого, собственно, и была создана совместная рабочая группа. Подписание документов предполагалось провести во время ответного визита Ельцина в Чечню осенью этого же года.
Но, похоже, что тогдашние чеченские власти в силу неопытности посчитали, что всё уже случилось, и поэтому начали вести себя по отношению к Москве слишком задиристо. 3 сентября в Грозном провели первый расстрел по приговору шариатского суда, в то время как в России к тому времени уже не было смертной казни. Не удивительно, что Генпрокуратура РФ тут же возбудила уголовное дело по статье “убийство”.
Чеченские власти явно не хотели чуть-чуть потерпеть и проявить выдержку. Они решили, что было бы правильным реализовать свой суверенитет в одностороннем порядке, не дожидаясь официального признания Москвой их независимости. Разумеется, в Москве на это реагировали очень болезненно.
Дальше – больше. 9 сентября вице-президент Ичкерии Ваха Арсанов в прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» пообещал публично расстрелять руководство России, обвинив его в «геноциде чеченского народа». Российское правительство спустя два дня потребовало от руководства Чечни официального опровержения высказываний Арсанова. Но их не последовало. Вместо этого 13 сентября Масхадов наградил боевиков, участвовавших в рейде на Будённовск (включая самого Басаева), орденами “Герой нации”. Это при том, что в России их вполне справедливо считали террористами.
Тем не менее, в тот же день, 13 сентября, в Дагомысе провела первое заседание та самая рабочая группа, которая была создана на встрече Масхадова и Ельцина в Москве 18 августа. Перед этой группой была официально поставлена задача подготовить текст всеобъемлющего политического договора между Чеченской Республикой Ичкерия и Российской Федерацией.
Очевидно, что Масхадов был вынужден балансировать между Кремлём и радикалами внутри самой Чечни. Москва настоятельно предлагала ему двигаться по “татарстанскому” сценарию, а радикалы – прекратить вообще все контакты с “бывшей метрополией” и начать в одностороннем порядке строить независимое шариатское государство. Поэтому он попеременно пытался найти компромисс то с одной партией, то с другой.
Но все его попытки двигать процесс нормализации отношений с Россией и, в конечном итоге, без конфронтации и излишней напряжённости привести Ичкерию к независимости, обе партии расценивали как его слабость.
Масхадов, несомненно, был выдающимся полководцем. И, скорее всего, неплохим политиком. Но беда состояла в том, что компромисса, которого он искал, попросту не существовало. Даже пойди Ельцин на признание независимости Ичкерии, радикалы начали бы требовать от России многомиллиардной компенсации, признания 400-летнего геноцида и других подобного рода вещей, которые, конечно же, не привели бы к нормализации отношений.
Внутри Чечни они бы вынудили Масхадова начать строительство исламского государства, к тому же ещё и густо замешанного на общинном праве – адатах. И всё вместе это, рано или поздно, всё равно кончилось бы внутренними конфликтами с прозападной или даже просто светской частью чеченского общества, конфронтацией с Россией и катастрофой.
Нужно понимать, что и в Москве тоже не было консолидированной позиции по отношению к Чечне. Отнюдь не все стремились во что бы то ни стало решить проблему взаимоотношений с ней. И уж точно – не любой ценой. Многие в среде военных и силовиков не считали признание независимости Чечни хорошей платой за мир. Напротив, это трактовалось не иначе, как начало “развала России”. Генералитет (как армейский, так и милицейский) по-прежнему считал Хасавюрт унижением армии, а Лебедя – предателем.
И все эти чеченские “фокусы” с требованием репараций и демонстративными расстрелами по приговору шариатских судов лишь подливали масла в огонь, давали московским критикам идеи независимости Ичкерии дополнительные козыри и только укрепляли их позиции.
Настораживала Москву и внешнеполитическая активность Масхадова. После встречи с Ельциным он выехал “на отдых” в Турцию, где имел встречи с людьми, имевшими отношение к руководству страны, а оттуда вылетел в США по приглашению турецкого бизнесмена Беркана Яшара и фонда Карнеги. В Вашингтоне 14 ноября он встретился со специальным советником госсекретаря США Стивеном Сестановичем.
Характерно, что для организации этой встречи он обратился за помощью к послу России в США Юлию Воронцову. И тот, по согласованию с Кремлём, оказал ему необходимое содействие, но (это специально акцентировалось) как руководителю российского субъекта федерации.
Сам факт поездки Масхадова в Турцию и США был довольно настороженно воспринят в Кремле и на Смоленской площади. Но если бы визиты Масхадова в Анкару и Вашингтон этим и ограничились, то это не вызвало бы слишком болезненной реакции, поскольку в Турции он не имел каких-либо встреч с официальными лицами, а со Сестановичем он осуждал вполне нейтральные вопросы, вроде статуса миссии ОБСЕ в Чечне и тому подобные.
Но, кроме этого, Масхадов по приглашению министра обороны США Уильяма Коэна посетил Пентагон (а по неподтверждённым данным – ещё и штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли). И о чём он там беседовал – неизвестно. В прессе была лишь информация о том, что в Пентагоне он “делился своим боевым опытом”. Более-менее понятно о каком боевом опыте шла там речь.
После таких демаршей, все московские сторонники жёсткой линии по отношению к Чечне подняли голову. Информация о визитах Масхадова легла Ельцину на стол, и это переполнило чашу его терпения. Его визит в Чечню был отменён, а работа над всеобъемлющим договором постепенно прекратилась.
В сети есть интервью сына Аслана Масхадова Анзора, в котором он утверждает, что отец ему рассказывал, будто бы Березовский был тем человеком, который отговорил Ельцина от признания независимости Чечни. Что, мол, текст договора был уже готов, и оставалось только его подписать.
Если это и так, то это лишь означает, что Березовский просто признал очевидное: после столь обнадёживавшей августовской встречи Ельцина с Масхадовым чеченская сторона совершила слишком много опрометчивых и недружественных шагов по отношению к Москве и, таким образом, ослабила позиции тех людей в окружении Ельцина, которые стремились решить вопрос в пользу признания чеченской независимости.
Вряд ли Совбез РФ в лице Березовского и Рыбкина (которые были сторонниками признания чеченской независимости) готов был в тот момент противостоять одновременно примаковскому МИДу, Минобороны, МВД, ФСБ и СВР. Тем более, что Березовский 5 ноября указом президента был уволен с должности заместителя секретаря Совбеза РФ и дальше осуществлял свою деятельность лишь как советник Юмашева.
Его увольнению предшествовал ряд важных событий. Начиная со второй половины августа Березовский и Гусинский начали открытую борьбу с правительством Черномырдина. Для начала они опубликовали несколько компрометировавших Немцова и Коха материалов. Это была информация о том, что они заключили контракты на написание книг и получили за это гонорары.
Разумеется, в этом не было ничего противоправного. Писательская и преподавательская деятельность была официально разрешена для госслужащих. Но контролируемые этими двумя олигархами СМИ подняли беспрецедентную шумиху вокруг этого, пытаясь представить дело таким образом, что речь тут шла о какой-то грандиозной афере.
В сентябре они добились возбуждения против Коха уголовного дела якобы по поводу незаконного приобретения им квартиры. (Речь шла о квартире в 70 квадратных метров на семью из четырех человек). Это тоже подавалось как доказательство чудовищной коррупции, которая проникла в правительство России. (Забегая вперед, скажем, что это дело быстро заглохло и не имело никакого продолжения. А в конце 1999 года оно и вовсе было тихо прекращено прокуратурой в связи с подоспевший к тому моменту амнистией).
Немцов, памятуя об обещании Ельцина всегда его принимать, решил пойти к президенту и всё ему объяснить. Но тут вдруг оказалось, что это было совсем не так просто. Немцов банально не мог дозвониться до Ельцина. А когда он обратился к Юмашеву с просьбой организовать такую встречу, Юмашев начал выдвигать свои условия. Он предложил Немцову все вопросы, которые тот собирается понять на встрече с Ельциным, предварительно обсудить с ним. Разумеется, это объяснялось исключительно заботой о здоровье президента.
Когда Немцов сообщил Юмашеву, что он собирается обратится к Ельцину с предложением уволить Березовского с должности заместителя секретаря Совбеза РФ, Юмашев выступил категорически против. Он также предупредил его, что в случае увольнения с государственной должности у Березовского будут развязаны руки, и тогда он с удвоенной энергией начнёт борьбу с правительством, а после этого никакие компромиссы будут уже невозможны.
Тем не менее, после почти двухмесячных препирательств Немцов и Чубайс добились аудиенции у Ельцина. И хотя Ельцин на удивление легко согласился на увольнение Березовского, сама встреча не дала того эффекта, на которых они рассчитывали.
Было заметно, что Юмашев и Татьяна соответствующим образом подготовили Ельцина, и тот стал относится к Немцову и Чубайсу с недоверием. Доподлинно неизвестно, как Юмашев и Татьяна подали Ельцину суть конфликта между правительством, с одной стороны, и Гусинским и Березовским – с другой, но ещё 6 августа при открытии часовни Бориса и Глеба на Арбатской площади Ельцин сказал Немцову: “Я устал вас защищать”.
По всей видимости, Ельцину вся эта история была подана как конфликт “молодых реформаторов” с прессой. Что они не смогли найти общий язык с журналистами, и теперь ситуацию было уже не исправить, а лучше всего было дистанцироваться от них, поскольку началась открытая травля правительства, и сделать ничего было нельзя.
Разумеется, Ельцину не было сказано, что этот “конфликт с прессой” был тщательно срежиссирован и управлялся теми самыми олигархами, которых сам Ельцин наделил огромной властью в СМИ. Что причиной конфликта стал аукцион по “Связьинвесту”, результаты которого их не устроили, и что за всем этим сюжетом стояло стремление Березовского и Гусинского поставить правительство под свой контроль.
Судя по тому, как Ельцин реагировал на этот конфликт, Юмашев представил ему дело таким образом, что “молодые реформаторы” слишком близко сошлись с некоторыми банкирами, что “нет дыма без огня”, и что не такие уж они были бессребрениками, какими хотели казаться. Их шашни с одними олигархами вызвали ревность других, и всё это стало достоянием гласности и так далее.
Впрочем, Ельцин вряд ли был настолько наивен, чтобы принять это за чистую монету. Он был достаточно опытен и прагматичен и отдавал себе отчёт в том, что такого рода “конфликты с прессой” не возникают на пустом месте. Видимо, он просто не очень дорожил этим правительством. Во всяком случае, “Семье” он доверял намного сильнее и уж точно не хотел лишаться её поддержки.
К тому же, наверняка “Семья” убедила его в том, что в России было достаточно профессионалов-технократов, из которых можно было сформировать ещё десяток таких правительств, и не было нужды рисковать своим реноме и углубляться в этот конфликт, защищая людей, которые сами себе всё испортили.
Однако Ельцин всё же предпринял попытку прекратить этот конфликт. 15 сентября он пригласил к себе в Кремль Михаила Ходорковского, Владимира Гусинского, Александра Смоленского, Владимира Потанина, Владимира Виноградова и Михаила Фридмана. И обратился к ним с предложением прекратить нападки на правительство.
Судя по составу участников, Ельцину так толком и не объяснили цель этой встречи, поскольку на ней отсутствовал главный драйвер этой войны – Березовский. А из остальных ельцинских гостей в войне против правительства активно участвовал только один Гусинский. В результате встреча превратилась в пустую формальность и никакой цели не достигла.
Тут важно отметить, что к тому времени все приглашённые на эту встречу бизнесмены уже имели достаточно ясное представление о том, какова степень вовлечённости Ельцина в текущие внутренние проблемы страны, и отдавали себе отчёт в том, кто формировал позицию Ельцина и в чью пользу. Они прекрасно понимали, что участвовали в спектакле, устроенном Юмашевым для демонстрации собственной “объективности”. И они также понимали, кто в реальности должен был дать команду прекратить эту войну. И прекрасно знали, что такой команды не последует.
Так или иначе, но Ельцин предпочёл дистанцироваться от этого конфликта и полностью перепоручил этот вопрос “Семье”, то есть тем людям, которые доказали ему свою верность и эффективность, которые обеспечили ему победу на выборах и вот уже больше года помогали ему управлять страной в ситуации, когда по состоянию здоровья у него не было возможности с прежней энергией заниматься этой тяжёлой работой.
Сразу после отставки Березовского разразился скандал, который вошел в историю под названием “дело писателей”. Фактическая сторона дела не стоила выеденного яйца. Как известно, Чубайс после отставки с должности первого вице-премьера в январе 1996 года был нанят на работу в избирательный штаб Ельцина. Ему за эту работу хорошо заплатили (недавно Ходорковский говорил о сумме в два-три миллиона долларов).
У Чубайса возникла идея заказать тем своим коллегам, с которыми он делал приватизацию, книгу о том, как всё это происходило, и заплатить им за это гонорар, большую часть которого они должны были бы внести в качестве взноса в создаваемый Чубайсом “Фонд защиты частной собственности”, который должен был возглавить Егор Гайдар. Источником для гонораров были те самые деньги, которые Чубайс заработал в ходе избирательной кампании Ельцина.
Каждый из авторов будущей книги (сам Чубайс, ушедший ещё в августе в отставку Кох, пришедший на его место Максим Бойко, первый заместитель Юмашева Александр Казаков и глава Федеральной службы по несостоятельности и банкротствам Петр Мостовой) получил 100 тысяч долларов в качестве гонорара, с которых сразу же было уплачено 35 тысяч подоходного налога (в то время ещё не было “плоской шкалы” НДФЛ в размере 12%), а 55 тысяч – перечислены в “Фонд защиты частной собственности” в качестве пожертвования. Фактически в распоряжении авторов осталось по 10 тысяч долларов, которые и были реальным гонораром за их работу.
Авторы были совершенно уверены в том, что в их действиях не было ничего предосудительного, и указали эти гонорары в своих декларациях о доходах (откуда, собственно, Гусинский с Березовским и узнали о самом факте выплаты этих гонораров).
Но, разумеется, прессу не интересовали настоящие обстоятельства дела. Более того, никто из “независимых” журналистов даже не удосужился взять интервью у самих фигурантов этого скандала и поинтересоваться их оценкой того, что произошло. Вмиг были забыты все стандарты честной журналистики: двойной фактчекинг, слово обеим сторонам и так далее.
Более того, когда Кох обратился даже не к руководству ОРТ и НТВ (тут он прекрасно понимал, что эфира ему не дали бы), а к государственному каналу РТР с просьбой предоставить ему возможность публично выступить и объяснится, то руководитель канала Николай Сванидзе отправил его к своему тогдашнему заместителю Михаилу Лесину, а тот, будучи хорошим знакомым Коха, доверительно сообщил ему, что это попросту невозможно: на этот счёт есть прямой запрет Юмашева.
Кох ещё попытался сопротивляться и дал интервью газете “Коммерсант”, в котором высказал недоумение по поводу двойных стандартов российских прессы. Почему, мол, Ельцину и Лужкову можно было выпускать одну книжку за другой и получать за них гонорары, а когда дело коснулось его и его товарищей, то вдруг выяснилось, что это коррупция и кошмар?
Но эту попытку Коха резко пресёк Чубайс. В приватном разговоре он сказал Коху, что упоминание в контексте “дела писателей” гонораров Ельцина – это прямой путь в тюрьму. И что, если Кох хотел попробовать сыграть в эту игру, то он, Чубайс, в этом ему не помощник, и пусть в таком случае Кох пеняет на себя. После этого Чубайс начал публично каяться и говорить, что теперь-то он понял: гонорар был слишком высок, и он, получив его, совершил необдуманный поступок, в котором глубоко раскаивался.
Команда Чубайса в этом противостоянии была обречена. Силовики, давно с подозрением относившиеся к “молодым реформаторам”, с удовольствием приняли сторону олигархов. Березовский, освободившись от обязанностей госчиновника, смог полностью посвятить себя борьбе с Чубайсом и Ко. Все подконтрольные Гусинскому и Березовскому медиа начали азартно травить правительство.
Досталось всем. Не были забыты и Черномырдин с Немцовым: Березовский не мог простить им историю с несостоявшимся назначением его на пост председателя совета директоров Газпрома. А уж команде Чубайса за “Связьинвест” – и подавно: тут и медиа Гусинского, и его связи в московских властных коридорах (прежде всего – в московской прокуратуре) заработали на полную мощность.
Тем не менее, всю осень правительство (и прежде всего – его экономический блок) продолжали ту работу, которую оно начало ещё задолго до всех скандалов. 17 сентября Россия вступила, наконец, в Парижский клуб – организацию государств, предоставляющую кредиты другим странам и координирующую свои действия по их возврату.
Это был важный шаг к интеграции в международную финансовую систему и для возврата долгов СССР, которые Россия приняла на себя. Членство в Парижском клубе было почти обязательным атрибутом влиятельности в мире. Все страны «большой семёрки» были членами Парижского клуба, а наиболее важные решения этого клуба должны были получать её (“семёрки”) одобрение. Только после вступления России в клуб российский президент стал равноправным участником саммитов, а сама «семёрка» была официально переименована в «восьмёрку».
Также Минфин во главе с Чубайсом добился 25-летней отсрочки по выплате Россией 32 млрд долларов долга Лондонскому клубу. (В отличие от Парижского, в который входят государства-кредиторы, Лондонский клуб объединяет частные коммерческие банки из развитых стран. На выдаваемые ими кредиты не распространяются государственные гарантии, поэтому они вынуждены сами, сообща, решать проблемы, возникающие из-за неспособности стран-должников своевременно обслуживать внешнюю задолженность).
Всё это тоже, разумеется, позитивно сказалось на общем экономическом положении России. Инфляция заметно снижалась, и появилась надежда на то, что экономический спад, начавшийся ещё на рубеже 80-х и 90-х, будет, наконец, преодолён.
Но все эти очевидные успехи правительства по понятным причинам не были освещены в прессе. Пресса неделями только и делала, что рассказывала про “дело писателей” и про то, какой кошмар творился в правительстве.
Уже через пару дней после начала скандала Ельцин с подачи Юмашева уволил всех фигурантов “дела писателей” (за исключением Коха, который уволился ещё в августе, и Чубайса). Но он уволил Чубайса с должности министра финансов. Это при том, что за пару недель до этого журнал Euromoney на основе экспертного опроса ведущих финансистов мира признал Чубайса “лучшим министром финансов в мире”.
Вместо Чубайса министром финансов был назначен депутат Думы от фракции “Яблоко” Михаил Задорнов, который вряд ли был лоялен черномырдинской команде и скорее являлся компромиссной фигурой между Думой и администрацией президента. Так же Ельцин уволил Немцова с должности министра топлива и энергетики, назначив на неё немцовского протеже Кириенко (видимо, Кириенко за полгода работы в Москве успел убедить “Семью” в своей лояльности и готовности ради карьеры отказаться от своего покровителя – Немцова).
И Чубайс, и Немцов всё ещё оставались первыми заместителями Черномырдина, но их авторитет в чиновничьей среде оказался сильно подорван. Все поняли, что они больше не пользовались поддержкой и покровительством президента. Немцов окончательно утратил статус “преемника”, и пресса по этому поводу открыто злорадствовала и говорила о нём как о “наследнике” уже в прошедшем времени.
Неудивительно, что в рамках уже возбужденного в отношении Коха уголовного дела, всех фигурантов “дела писателей” начали вызывать на допросы. И даже сам факт их хождения в прокуратуру подробно смаковали в прессе. Всерьёз обсуждался вопрос об их аресте, и всё это вызывало неподдельный восторг у журналистов, которые, видимо, искренне считали, что они находились на переднем крае борьбы с коррупцией.
“Дело писателей”, конечно же, через пару месяцев заглохло, поскольку при всём желании там невозможно было найти следов каких-либо злоупотреблений. Но свою задачу Березовский и Гусинский решили – в сознании народа до сих пор Чубайс и его команда остаются синонимом жульничества и коррупции.
Нужно заметить, что с момента аукциона по “Связьинвесту” и до “дела писателей” Юмашев пытался выставить себя нейтральным арбитром, который стремился только к тому, чтобы конфликтовавшие стороны примирились, и война между медиа-олигархами и правительством прекратилась. Периодически он даже порывался уйти в отставку, как бы демонстрируя, что он вовсе не держался за своё место и, если это приведёт к миру, готов был его лишиться.
Но все понимали, что это была всего лишь поза. Во-первых, потому что его уход никак не помог бы правительству в борьбе с ангажированными медиа, а во-вторых, было очевидно, что его влияние на президента определялось не должностью, которую он занимал, а той личной близостью к Ельцину, которая фактически сделала его членом президентской семьи.
В реальности Юмашев, конечно же, был активным игроком на стороне Березовского и Гусинского, и наиболее ярко это выразилось в случае с созданием канала “Культура”. Дело было в том, что к 1997 году Пятый (питерский) федеральный телевизионный канал оказался банкротом. Власти Санкт-Петербурга финансировать его не хотели, да и не имели такой возможности, а федеральные власти тоже не горели желанием тратить бюджетные деньги на поддержку низкорейтингового телевидения.
В среде крупных предпринимателей к тому моменту тоже созрело понимание, что информационная олигополия Березовского и Гусинского угрожала не только правительству, но и им тоже. Поэтому Потанин, встретившись с Черномырдиным, предложил ему проект, аналогичный тому, который в 1994 году реализовал Березовский с Первым каналом, превратив его в ОРТ. Черномырдин, разумеется, поделился этой идеей с Газпромом и привлёк к его обсуждению Чубайса с Немцовым.
Действительно, если Березовский мог взять метровый канал и начать его финансировать, то почему этого нельзя было сделать его оппоненту Потанину? Таким образом разрушалась пресловутая олигополия двух медиа-олигархов, и на информационном рынке начиналась конкуренция. Причём не только конкуренция денег, но и конкуренция идей и мнений.
Юмашеву трудно было оппонировать этой очевидно здравой идее. Но он также понимал, что Березовский с Гусинским будут категорически против этого. Однако, будучи атакован с двух сторон Чубайсом и Немцовым, он сделал вид, что согласен, и дал зелёный свет для подготовки соответствующего указа президента. Достаточно быстро такой указ был подготовлен, все необходимые визы собраны, и он пошёл на подпись Ельцину.
Однако 25 августа из-под пера Ельцина вышел совсем другой указ. В соответствии с ним учреждался федеральный телевизионный канал “Культура”, как ещё один метровый канал ВГТРК, наряду с РТР. А уже 1 ноября он начал вещание на частоте бывшего Пятого канала.
Но поскольку его финансировать было нечем, то основным контентом телеканала «Культура» в первые годы работы были архивы Госфильмофонда, а также отдельные передачи и документальные фильмы, ранее шедшие на РТР и «Российских университетах». Причинами этого являлись хроническая недофинансированность канала, а также в целом небольшие объёмы производства передач о культуре в 90-е годы.
Также в программной сетке присутствовали выпуски информационной программы РТР “Вести”. Они были короткими по хронометражу, имели своих ведущих и анонсировались как «Новости». Немаловажную роль в первоначальной сетке вещания играл блок программ петербургского производства, главным подрядчиком которого стала ТРК «Петербург».
Очевидно, что этот канал был создан лишь для того, чтобы исключить появление метрового канала, конкурирующего с созданной Юмашевым (при полной поддержке Ельцина) медийной олигополии, которая позволяла сохранять контроль над информационным пространством страны. И все в правительстве и в деловых кругах это хорошо поняли.
Альфред Кох
Кох Альфред:
Глава 13. Болезни и олигархи-1997
Часть 7
18 августа в Москву, уже во второй раз после майского визита, прилетел президент Чечни-Ичкерии Масхадов. Этому визиту предшествовала поездка секретаря Совета Безопасности РФ Рыбкина (естественно, в компании со своим заместителем Березовским) в Грозный.
Фон для визита Рыбкина и Березовского в Чечню был не самый удачный. Накануне, 5 августа, Масхадов потребовал от России компенсацию за ущерб, причинённый военными действиями. Он оценил его в 25,8 млрд. долларов.
Безотносительно справедливости или несправедливости этого требования, момент для него был выбран не самый подходящий. Разумеется, в той политической обстановке никто в России не собирался ничего чеченцам компенсировать, и этот демарш Масхадова ничего, кроме ненужной напряжённости, не создал.
Детали переговоров руководства Совбеза России с чеченскими властями в Грозном неизвестны, но, судя по его поведению, Масхадов во время этого своего визита в Москву был полон надежд и рассчитывал на какой-то прорыв. И Ельцин во время своей встречи с Масхадовым дал достаточно поводов считать, что эти надежды не были беспочвенны. (Разумеется, речь шла о признании независимости Ичкерии. Похоже, что именно этому была посвящена поездка руководства Совета Безопасности в Чечню).
Подготовка визита Масхадова в Москву была омрачена так и не решённой проблемой похищенных в Чечне российских журналистов. Дело было в том, что ещё 10 мая 1997 года специальный корреспондент принадлежавшей Гусинскому телекомпании НТВ Елена Масюк была похищена в Чечне вместе с оператором Ильей Мордюковым и звукооператором Дмитрием Ольчевым. Через месяц в Чечне таже похитили журналистов телепрограммы «Взгляд» Владислава Черняева и Ильяса Богатырёва, приехавших в республику снимать фильм «Торговля людьми».
Но за день до приезда Масхадова все журналисты чудесным образом были освобождены. Выкуп в размере 1,5 млн долларов США за команду Масюк выплатил Мост-банк Владимира Гусинского. Президент НТВ Игорь Малашенко заявлял, что за всеми похищениями в Чечне стоит вице-президент республики Ваха Арсанов, а Арсанов, в свою очередь, обвинял в этом похищении … Бориса Березовского!
Переговоры за закрытыми дверями один на один между Ельциным и Масхадовым продолжались полтора часа. Официальный их итог – договорённость о создании комиссии по подготовке двустороннего политического соглашения между Россией и Чечнёй. Неофициальный итог подвел Борис Ельцин: «Договорились не упираться, а идти навстречу друг другу». Судя по всему, Ельцин был готов зайти достаточно далеко: он даже согласился обсуждать «независимость там, или ещё, значит, что… как там её назвать…».
Характерно, что Ельцин, рассказывая об итогах переговоров, не упомянул 2001 год (к этому сроку, согласно майскому договору о мире, должен был решиться вопрос о статусе Чечни). В тоне Ельцина уже не было былой резкости. Не было категоричности хозяина, пригласившего Масхадова «отчитаться, как он там справляется с экстремистами в правительстве» (месяц назад президент говорил именно так).
Подводя итог переговорам, Ельцин сказал: “Надо совместную группу создать. Чтобы они сели и этот документ, этот договор вместе подготовили. Если эта группа о чём-то не договориться, как помните, это было у нас с Шаймиевым, Татарстаном, мы в конце сели вдвоём с Шаймиевым и, в конце концов, разрубили эти вопросы.
Так и мы с Асланом Алиевичем: эта группа что-то подготовит, что-то у них там не будет выходить, один, два, три вопроса, мы вдвоём сядем, и я думаю, что мы решим. Я, по крайней мере, готов идти на эти шаги. Готов! Просто так упрямиться, упираться – нельзя!”.
Тут важно то, что Ельцин исподволь проводил параллель между переговорами с Ичкерией и прошедшими за несколько лет до этого переговорами с Татарстаном, как бы пытаясь убедить Масхадова идти по тому же сценарию. По-видимому, это была домашняя заготовка. Вообще, Ельцин был значительно бодрее, чем во время майской встречи, и было видно, что в этот раз он к ней хорошо подготовился: он даже (в отличие от прошлого раза) не перепутал имя-отчество Масхадова.
Но вариант Татарстана не был для него догмой. Потому что дальше Ельцин сказал: “… конечно, всё равно это будет совместное экономическое пространство, это будет совместное оборонное пространство, авиационное пространство, … ну… и другие. Вот что самое главное!
Россия и Чеченская Республика Ичкерия… я хочу это движение повторить, что… и Аслан Алиевич сказал… всё равно будут вот так жить!” (Ельцин, поджав губы, сцепил свои ладони вместе и несколько раз потряс ими перед камерой).
Характерно, что Масхадов в ответном слове не стал отказываться от параллелей с Татарстаном и назвал переговоры “уважительными”. Он сказал: “Хватит воевать! Надо включить дипломатию!” и констатировал, что “у нас есть стратегический интерес” (в этот момент Ельцин одобрительно кивнул).
Ключевой, конечно, была фраза Ельцина о том, что “…всё равно останется совместное экономическое пространство…” и так далее. Очевидно, что это его “всё равно” не могло относится ни к чему другому, кроме как к признанию независимости Ичкерии. По всему было видно, что он внутренне смирился с тем, что признание независимости Чеченской Республики Ичкерия неизбежно. И что только так можно было раз и навсегда “разрубить этот вопрос”.
Есть много свидетельств тому, что на встрече Ельцин и Масхадов договорились именно об этом и приняли решение начать готовить соответствующие документы. Для этого, собственно, и была создана совместная рабочая группа. Подписание документов предполагалось провести во время ответного визита Ельцина в Чечню осенью этого же года.
Но, похоже, что тогдашние чеченские власти в силу неопытности посчитали, что всё уже случилось, и поэтому начали вести себя по отношению к Москве слишком задиристо. 3 сентября в Грозном провели первый расстрел по приговору шариатского суда, в то время как в России к тому времени уже не было смертной казни. Не удивительно, что Генпрокуратура РФ тут же возбудила уголовное дело по статье “убийство”.
Чеченские власти явно не хотели чуть-чуть потерпеть и проявить выдержку. Они решили, что было бы правильным реализовать свой суверенитет в одностороннем порядке, не дожидаясь официального признания Москвой их независимости. Разумеется, в Москве на это реагировали очень болезненно.
Дальше – больше. 9 сентября вице-президент Ичкерии Ваха Арсанов в прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» пообещал публично расстрелять руководство России, обвинив его в «геноциде чеченского народа». Российское правительство спустя два дня потребовало от руководства Чечни официального опровержения высказываний Арсанова. Но их не последовало. Вместо этого 13 сентября Масхадов наградил боевиков, участвовавших в рейде на Будённовск (включая самого Басаева), орденами “Герой нации”. Это при том, что в России их вполне справедливо считали террористами.
Тем не менее, в тот же день, 13 сентября, в Дагомысе провела первое заседание та самая рабочая группа, которая была создана на встрече Масхадова и Ельцина в Москве 18 августа. Перед этой группой была официально поставлена задача подготовить текст всеобъемлющего политического договора между Чеченской Республикой Ичкерия и Российской Федерацией.
Очевидно, что Масхадов был вынужден балансировать между Кремлём и радикалами внутри самой Чечни. Москва настоятельно предлагала ему двигаться по “татарстанскому” сценарию, а радикалы – прекратить вообще все контакты с “бывшей метрополией” и начать в одностороннем порядке строить независимое шариатское государство. Поэтому он попеременно пытался найти компромисс то с одной партией, то с другой.
Но все его попытки двигать процесс нормализации отношений с Россией и, в конечном итоге, без конфронтации и излишней напряжённости привести Ичкерию к независимости, обе партии расценивали как его слабость.
Масхадов, несомненно, был выдающимся полководцем. И, скорее всего, неплохим политиком. Но беда состояла в том, что компромисса, которого он искал, попросту не существовало. Даже пойди Ельцин на признание независимости Ичкерии, радикалы начали бы требовать от России многомиллиардной компенсации, признания 400-летнего геноцида и других подобного рода вещей, которые, конечно же, не привели бы к нормализации отношений.
Внутри Чечни они бы вынудили Масхадова начать строительство исламского государства, к тому же ещё и густо замешанного на общинном праве – адатах. И всё вместе это, рано или поздно, всё равно кончилось бы внутренними конфликтами с прозападной или даже просто светской частью чеченского общества, конфронтацией с Россией и катастрофой.
Нужно понимать, что и в Москве тоже не было консолидированной позиции по отношению к Чечне. Отнюдь не все стремились во что бы то ни стало решить проблему взаимоотношений с ней. И уж точно – не любой ценой. Многие в среде военных и силовиков не считали признание независимости Чечни хорошей платой за мир. Напротив, это трактовалось не иначе, как начало “развала России”. Генералитет (как армейский, так и милицейский) по-прежнему считал Хасавюрт унижением армии, а Лебедя – предателем.
И все эти чеченские “фокусы” с требованием репараций и демонстративными расстрелами по приговору шариатских судов лишь подливали масла в огонь, давали московским критикам идеи независимости Ичкерии дополнительные козыри и только укрепляли их позиции.
Настораживала Москву и внешнеполитическая активность Масхадова. После встречи с Ельциным он выехал “на отдых” в Турцию, где имел встречи с людьми, имевшими отношение к руководству страны, а оттуда вылетел в США по приглашению турецкого бизнесмена Беркана Яшара и фонда Карнеги. В Вашингтоне 14 ноября он встретился со специальным советником госсекретаря США Стивеном Сестановичем.
Характерно, что для организации этой встречи он обратился за помощью к послу России в США Юлию Воронцову. И тот, по согласованию с Кремлём, оказал ему необходимое содействие, но (это специально акцентировалось) как руководителю российского субъекта федерации.
Сам факт поездки Масхадова в Турцию и США был довольно настороженно воспринят в Кремле и на Смоленской площади. Но если бы визиты Масхадова в Анкару и Вашингтон этим и ограничились, то это не вызвало бы слишком болезненной реакции, поскольку в Турции он не имел каких-либо встреч с официальными лицами, а со Сестановичем он осуждал вполне нейтральные вопросы, вроде статуса миссии ОБСЕ в Чечне и тому подобные.
Но, кроме этого, Масхадов по приглашению министра обороны США Уильяма Коэна посетил Пентагон (а по неподтверждённым данным – ещё и штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли). И о чём он там беседовал – неизвестно. В прессе была лишь информация о том, что в Пентагоне он “делился своим боевым опытом”. Более-менее понятно о каком боевом опыте шла там речь.
После таких демаршей, все московские сторонники жёсткой линии по отношению к Чечне подняли голову. Информация о визитах Масхадова легла Ельцину на стол, и это переполнило чашу его терпения. Его визит в Чечню был отменён, а работа над всеобъемлющим договором постепенно прекратилась.
В сети есть интервью сына Аслана Масхадова Анзора, в котором он утверждает, что отец ему рассказывал, будто бы Березовский был тем человеком, который отговорил Ельцина от признания независимости Чечни. Что, мол, текст договора был уже готов, и оставалось только его подписать.
Если это и так, то это лишь означает, что Березовский просто признал очевидное: после столь обнадёживавшей августовской встречи Ельцина с Масхадовым чеченская сторона совершила слишком много опрометчивых и недружественных шагов по отношению к Москве и, таким образом, ослабила позиции тех людей в окружении Ельцина, которые стремились решить вопрос в пользу признания чеченской независимости.
Вряд ли Совбез РФ в лице Березовского и Рыбкина (которые были сторонниками признания чеченской независимости) готов был в тот момент противостоять одновременно примаковскому МИДу, Минобороны, МВД, ФСБ и СВР. Тем более, что Березовский 5 ноября указом президента был уволен с должности заместителя секретаря Совбеза РФ и дальше осуществлял свою деятельность лишь как советник Юмашева.
Его увольнению предшествовал ряд важных событий. Начиная со второй половины августа Березовский и Гусинский начали открытую борьбу с правительством Черномырдина. Для начала они опубликовали несколько компрометировавших Немцова и Коха материалов. Это была информация о том, что они заключили контракты на написание книг и получили за это гонорары.
Разумеется, в этом не было ничего противоправного. Писательская и преподавательская деятельность была официально разрешена для госслужащих. Но контролируемые этими двумя олигархами СМИ подняли беспрецедентную шумиху вокруг этого, пытаясь представить дело таким образом, что речь тут шла о какой-то грандиозной афере.
В сентябре они добились возбуждения против Коха уголовного дела якобы по поводу незаконного приобретения им квартиры. (Речь шла о квартире в 70 квадратных метров на семью из четырех человек). Это тоже подавалось как доказательство чудовищной коррупции, которая проникла в правительство России. (Забегая вперед, скажем, что это дело быстро заглохло и не имело никакого продолжения. А в конце 1999 года оно и вовсе было тихо прекращено прокуратурой в связи с подоспевший к тому моменту амнистией).
Немцов, памятуя об обещании Ельцина всегда его принимать, решил пойти к президенту и всё ему объяснить. Но тут вдруг оказалось, что это было совсем не так просто. Немцов банально не мог дозвониться до Ельцина. А когда он обратился к Юмашеву с просьбой организовать такую встречу, Юмашев начал выдвигать свои условия. Он предложил Немцову все вопросы, которые тот собирается понять на встрече с Ельциным, предварительно обсудить с ним. Разумеется, это объяснялось исключительно заботой о здоровье президента.
Когда Немцов сообщил Юмашеву, что он собирается обратится к Ельцину с предложением уволить Березовского с должности заместителя секретаря Совбеза РФ, Юмашев выступил категорически против. Он также предупредил его, что в случае увольнения с государственной должности у Березовского будут развязаны руки, и тогда он с удвоенной энергией начнёт борьбу с правительством, а после этого никакие компромиссы будут уже невозможны.
Тем не менее, после почти двухмесячных препирательств Немцов и Чубайс добились аудиенции у Ельцина. И хотя Ельцин на удивление легко согласился на увольнение Березовского, сама встреча не дала того эффекта, на которых они рассчитывали.
Было заметно, что Юмашев и Татьяна соответствующим образом подготовили Ельцина, и тот стал относится к Немцову и Чубайсу с недоверием. Доподлинно неизвестно, как Юмашев и Татьяна подали Ельцину суть конфликта между правительством, с одной стороны, и Гусинским и Березовским – с другой, но ещё 6 августа при открытии часовни Бориса и Глеба на Арбатской площади Ельцин сказал Немцову: “Я устал вас защищать”.
По всей видимости, Ельцину вся эта история была подана как конфликт “молодых реформаторов” с прессой. Что они не смогли найти общий язык с журналистами, и теперь ситуацию было уже не исправить, а лучше всего было дистанцироваться от них, поскольку началась открытая травля правительства, и сделать ничего было нельзя.
Разумеется, Ельцину не было сказано, что этот “конфликт с прессой” был тщательно срежиссирован и управлялся теми самыми олигархами, которых сам Ельцин наделил огромной властью в СМИ. Что причиной конфликта стал аукцион по “Связьинвесту”, результаты которого их не устроили, и что за всем этим сюжетом стояло стремление Березовского и Гусинского поставить правительство под свой контроль.
Судя по тому, как Ельцин реагировал на этот конфликт, Юмашев представил ему дело таким образом, что “молодые реформаторы” слишком близко сошлись с некоторыми банкирами, что “нет дыма без огня”, и что не такие уж они были бессребрениками, какими хотели казаться. Их шашни с одними олигархами вызвали ревность других, и всё это стало достоянием гласности и так далее.
Впрочем, Ельцин вряд ли был настолько наивен, чтобы принять это за чистую монету. Он был достаточно опытен и прагматичен и отдавал себе отчёт в том, что такого рода “конфликты с прессой” не возникают на пустом месте. Видимо, он просто не очень дорожил этим правительством. Во всяком случае, “Семье” он доверял намного сильнее и уж точно не хотел лишаться её поддержки.
К тому же, наверняка “Семья” убедила его в том, что в России было достаточно профессионалов-технократов, из которых можно было сформировать ещё десяток таких правительств, и не было нужды рисковать своим реноме и углубляться в этот конфликт, защищая людей, которые сами себе всё испортили.
Однако Ельцин всё же предпринял попытку прекратить этот конфликт. 15 сентября он пригласил к себе в Кремль Михаила Ходорковского, Владимира Гусинского, Александра Смоленского, Владимира Потанина, Владимира Виноградова и Михаила Фридмана. И обратился к ним с предложением прекратить нападки на правительство.
Судя по составу участников, Ельцину так толком и не объяснили цель этой встречи, поскольку на ней отсутствовал главный драйвер этой войны – Березовский. А из остальных ельцинских гостей в войне против правительства активно участвовал только один Гусинский. В результате встреча превратилась в пустую формальность и никакой цели не достигла.
Тут важно отметить, что к тому времени все приглашённые на эту встречу бизнесмены уже имели достаточно ясное представление о том, какова степень вовлечённости Ельцина в текущие внутренние проблемы страны, и отдавали себе отчёт в том, кто формировал позицию Ельцина и в чью пользу. Они прекрасно понимали, что участвовали в спектакле, устроенном Юмашевым для демонстрации собственной “объективности”. И они также понимали, кто в реальности должен был дать команду прекратить эту войну. И прекрасно знали, что такой команды не последует.
Так или иначе, но Ельцин предпочёл дистанцироваться от этого конфликта и полностью перепоручил этот вопрос “Семье”, то есть тем людям, которые доказали ему свою верность и эффективность, которые обеспечили ему победу на выборах и вот уже больше года помогали ему управлять страной в ситуации, когда по состоянию здоровья у него не было возможности с прежней энергией заниматься этой тяжёлой работой.
Сразу после отставки Березовского разразился скандал, который вошел в историю под названием “дело писателей”. Фактическая сторона дела не стоила выеденного яйца. Как известно, Чубайс после отставки с должности первого вице-премьера в январе 1996 года был нанят на работу в избирательный штаб Ельцина. Ему за эту работу хорошо заплатили (недавно Ходорковский говорил о сумме в два-три миллиона долларов).
У Чубайса возникла идея заказать тем своим коллегам, с которыми он делал приватизацию, книгу о том, как всё это происходило, и заплатить им за это гонорар, большую часть которого они должны были бы внести в качестве взноса в создаваемый Чубайсом “Фонд защиты частной собственности”, который должен был возглавить Егор Гайдар. Источником для гонораров были те самые деньги, которые Чубайс заработал в ходе избирательной кампании Ельцина.
Каждый из авторов будущей книги (сам Чубайс, ушедший ещё в августе в отставку Кох, пришедший на его место Максим Бойко, первый заместитель Юмашева Александр Казаков и глава Федеральной службы по несостоятельности и банкротствам Петр Мостовой) получил 100 тысяч долларов в качестве гонорара, с которых сразу же было уплачено 35 тысяч подоходного налога (в то время ещё не было “плоской шкалы” НДФЛ в размере 12%), а 55 тысяч – перечислены в “Фонд защиты частной собственности” в качестве пожертвования. Фактически в распоряжении авторов осталось по 10 тысяч долларов, которые и были реальным гонораром за их работу.
Авторы были совершенно уверены в том, что в их действиях не было ничего предосудительного, и указали эти гонорары в своих декларациях о доходах (откуда, собственно, Гусинский с Березовским и узнали о самом факте выплаты этих гонораров).
Но, разумеется, прессу не интересовали настоящие обстоятельства дела. Более того, никто из “независимых” журналистов даже не удосужился взять интервью у самих фигурантов этого скандала и поинтересоваться их оценкой того, что произошло. Вмиг были забыты все стандарты честной журналистики: двойной фактчекинг, слово обеим сторонам и так далее.
Более того, когда Кох обратился даже не к руководству ОРТ и НТВ (тут он прекрасно понимал, что эфира ему не дали бы), а к государственному каналу РТР с просьбой предоставить ему возможность публично выступить и объяснится, то руководитель канала Николай Сванидзе отправил его к своему тогдашнему заместителю Михаилу Лесину, а тот, будучи хорошим знакомым Коха, доверительно сообщил ему, что это попросту невозможно: на этот счёт есть прямой запрет Юмашева.
Кох ещё попытался сопротивляться и дал интервью газете “Коммерсант”, в котором высказал недоумение по поводу двойных стандартов российских прессы. Почему, мол, Ельцину и Лужкову можно было выпускать одну книжку за другой и получать за них гонорары, а когда дело коснулось его и его товарищей, то вдруг выяснилось, что это коррупция и кошмар?
Но эту попытку Коха резко пресёк Чубайс. В приватном разговоре он сказал Коху, что упоминание в контексте “дела писателей” гонораров Ельцина – это прямой путь в тюрьму. И что, если Кох хотел попробовать сыграть в эту игру, то он, Чубайс, в этом ему не помощник, и пусть в таком случае Кох пеняет на себя. После этого Чубайс начал публично каяться и говорить, что теперь-то он понял: гонорар был слишком высок, и он, получив его, совершил необдуманный поступок, в котором глубоко раскаивался.
Команда Чубайса в этом противостоянии была обречена. Силовики, давно с подозрением относившиеся к “молодым реформаторам”, с удовольствием приняли сторону олигархов. Березовский, освободившись от обязанностей госчиновника, смог полностью посвятить себя борьбе с Чубайсом и Ко. Все подконтрольные Гусинскому и Березовскому медиа начали азартно травить правительство.
Досталось всем. Не были забыты и Черномырдин с Немцовым: Березовский не мог простить им историю с несостоявшимся назначением его на пост председателя совета директоров Газпрома. А уж команде Чубайса за “Связьинвест” – и подавно: тут и медиа Гусинского, и его связи в московских властных коридорах (прежде всего – в московской прокуратуре) заработали на полную мощность.
Тем не менее, всю осень правительство (и прежде всего – его экономический блок) продолжали ту работу, которую оно начало ещё задолго до всех скандалов. 17 сентября Россия вступила, наконец, в Парижский клуб – организацию государств, предоставляющую кредиты другим странам и координирующую свои действия по их возврату.
Это был важный шаг к интеграции в международную финансовую систему и для возврата долгов СССР, которые Россия приняла на себя. Членство в Парижском клубе было почти обязательным атрибутом влиятельности в мире. Все страны «большой семёрки» были членами Парижского клуба, а наиболее важные решения этого клуба должны были получать её (“семёрки”) одобрение. Только после вступления России в клуб российский президент стал равноправным участником саммитов, а сама «семёрка» была официально переименована в «восьмёрку».
Также Минфин во главе с Чубайсом добился 25-летней отсрочки по выплате Россией 32 млрд долларов долга Лондонскому клубу. (В отличие от Парижского, в который входят государства-кредиторы, Лондонский клуб объединяет частные коммерческие банки из развитых стран. На выдаваемые ими кредиты не распространяются государственные гарантии, поэтому они вынуждены сами, сообща, решать проблемы, возникающие из-за неспособности стран-должников своевременно обслуживать внешнюю задолженность).
Всё это тоже, разумеется, позитивно сказалось на общем экономическом положении России. Инфляция заметно снижалась, и появилась надежда на то, что экономический спад, начавшийся ещё на рубеже 80-х и 90-х, будет, наконец, преодолён.
Но все эти очевидные успехи правительства по понятным причинам не были освещены в прессе. Пресса неделями только и делала, что рассказывала про “дело писателей” и про то, какой кошмар творился в правительстве.
Уже через пару дней после начала скандала Ельцин с подачи Юмашева уволил всех фигурантов “дела писателей” (за исключением Коха, который уволился ещё в августе, и Чубайса). Но он уволил Чубайса с должности министра финансов. Это при том, что за пару недель до этого журнал Euromoney на основе экспертного опроса ведущих финансистов мира признал Чубайса “лучшим министром финансов в мире”.
Вместо Чубайса министром финансов был назначен депутат Думы от фракции “Яблоко” Михаил Задорнов, который вряд ли был лоялен черномырдинской команде и скорее являлся компромиссной фигурой между Думой и администрацией президента. Так же Ельцин уволил Немцова с должности министра топлива и энергетики, назначив на неё немцовского протеже Кириенко (видимо, Кириенко за полгода работы в Москве успел убедить “Семью” в своей лояльности и готовности ради карьеры отказаться от своего покровителя – Немцова).
И Чубайс, и Немцов всё ещё оставались первыми заместителями Черномырдина, но их авторитет в чиновничьей среде оказался сильно подорван. Все поняли, что они больше не пользовались поддержкой и покровительством президента. Немцов окончательно утратил статус “преемника”, и пресса по этому поводу открыто злорадствовала и говорила о нём как о “наследнике” уже в прошедшем времени.
Неудивительно, что в рамках уже возбужденного в отношении Коха уголовного дела, всех фигурантов “дела писателей” начали вызывать на допросы. И даже сам факт их хождения в прокуратуру подробно смаковали в прессе. Всерьёз обсуждался вопрос об их аресте, и всё это вызывало неподдельный восторг у журналистов, которые, видимо, искренне считали, что они находились на переднем крае борьбы с коррупцией.
“Дело писателей”, конечно же, через пару месяцев заглохло, поскольку при всём желании там невозможно было найти следов каких-либо злоупотреблений. Но свою задачу Березовский и Гусинский решили – в сознании народа до сих пор Чубайс и его команда остаются синонимом жульничества и коррупции.
Нужно заметить, что с момента аукциона по “Связьинвесту” и до “дела писателей” Юмашев пытался выставить себя нейтральным арбитром, который стремился только к тому, чтобы конфликтовавшие стороны примирились, и война между медиа-олигархами и правительством прекратилась. Периодически он даже порывался уйти в отставку, как бы демонстрируя, что он вовсе не держался за своё место и, если это приведёт к миру, готов был его лишиться.
Но все понимали, что это была всего лишь поза. Во-первых, потому что его уход никак не помог бы правительству в борьбе с ангажированными медиа, а во-вторых, было очевидно, что его влияние на президента определялось не должностью, которую он занимал, а той личной близостью к Ельцину, которая фактически сделала его членом президентской семьи.
В реальности Юмашев, конечно же, был активным игроком на стороне Березовского и Гусинского, и наиболее ярко это выразилось в случае с созданием канала “Культура”. Дело было в том, что к 1997 году Пятый (питерский) федеральный телевизионный канал оказался банкротом. Власти Санкт-Петербурга финансировать его не хотели, да и не имели такой возможности, а федеральные власти тоже не горели желанием тратить бюджетные деньги на поддержку низкорейтингового телевидения.
В среде крупных предпринимателей к тому моменту тоже созрело понимание, что информационная олигополия Березовского и Гусинского угрожала не только правительству, но и им тоже. Поэтому Потанин, встретившись с Черномырдиным, предложил ему проект, аналогичный тому, который в 1994 году реализовал Березовский с Первым каналом, превратив его в ОРТ. Черномырдин, разумеется, поделился этой идеей с Газпромом и привлёк к его обсуждению Чубайса с Немцовым.
Действительно, если Березовский мог взять метровый канал и начать его финансировать, то почему этого нельзя было сделать его оппоненту Потанину? Таким образом разрушалась пресловутая олигополия двух медиа-олигархов, и на информационном рынке начиналась конкуренция. Причём не только конкуренция денег, но и конкуренция идей и мнений.
Юмашеву трудно было оппонировать этой очевидно здравой идее. Но он также понимал, что Березовский с Гусинским будут категорически против этого. Однако, будучи атакован с двух сторон Чубайсом и Немцовым, он сделал вид, что согласен, и дал зелёный свет для подготовки соответствующего указа президента. Достаточно быстро такой указ был подготовлен, все необходимые визы собраны, и он пошёл на подпись Ельцину.
Однако 25 августа из-под пера Ельцина вышел совсем другой указ. В соответствии с ним учреждался федеральный телевизионный канал “Культура”, как ещё один метровый канал ВГТРК, наряду с РТР. А уже 1 ноября он начал вещание на частоте бывшего Пятого канала.
Но поскольку его финансировать было нечем, то основным контентом телеканала «Культура» в первые годы работы были архивы Госфильмофонда, а также отдельные передачи и документальные фильмы, ранее шедшие на РТР и «Российских университетах». Причинами этого являлись хроническая недофинансированность канала, а также в целом небольшие объёмы производства передач о культуре в 90-е годы.
Также в программной сетке присутствовали выпуски информационной программы РТР “Вести”. Они были короткими по хронометражу, имели своих ведущих и анонсировались как «Новости». Немаловажную роль в первоначальной сетке вещания играл блок программ петербургского производства, главным подрядчиком которого стала ТРК «Петербург».
Очевидно, что этот канал был создан лишь для того, чтобы исключить появление метрового канала, конкурирующего с созданной Юмашевым (при полной поддержке Ельцина) медийной олигополии, которая позволяла сохранять контроль над информационным пространством страны. И все в правительстве и в деловых кругах это хорошо поняли.