Живая книга о Ельцине
13 января, 2023 9:04 пп
Альфред Кох
Кох Альфред:
Глава 10. Война. Часть 4
В Кремле, тем временем, начали подготовку к предстоящим парламентским выборам. Тогдашние политтехнологи пришли, наконец, к выводу, что необходимо создать мощную “партию власти”, на которую можно было бы опереться в следующей Думе. После того, как гайдаровский “Выбор России” перешел в оппозицию Ельцину в связи с войной в Чечне, в администрации президента больше не рассчитывали на лояльность “демократов первой волны”.
И хотя с со многими из них сохранились хорошие личные отношения, а некоторые (Чубайс) даже продолжали работать в правительстве, в основном члены “Выбора России” были теперь настроены по отношению к Ельцину критически, и прежнего доверия в их среде он уже не имел.
Кроме этого, создание “партии власти” имело еще одно существенное ограничение. Дело в том, что Кремль, понимая необходимость её создания, тем не менее не хотел (или не мог?) отказаться и от концепции “Ельцин – президент всех россиян”. Надпартийное позиционирование Ельцина оставалось и в 1995 году стержнем внутриполитической концепции Кремля. И никакие доводы разума не могли подвигнуть Ельцина занять чёткую партийную позицию и перестать играть “царя”.
Можно сколько угодно спекулировать на эту тему и высказывать предположения о том, почему этот подход оказался неизменным в течении всего времени правления Ельцина, и был ли он правильным и полезным как для страны, так и для самого президента. Но мы не станем этого делать и лишь констатируем это обстоятельство как факт.
Таким образом, если партию власти нельзя было строить вокруг Ельцина, то нужно было строить её вокруг Черномырдина. Тем более, что его авторитет, особенно в среде чиновников и руководителей промышленности, был достаточно высок.
Разумеется, в связи с тяжёлым экономическим положением, к тому же усугублённым начавшейся войной, у так называемого “простого” народа было много претензий к правительству и, прежде всего, к Черномырдину.
Однако другого такого (как тогда было принято говорить) “политического тяжеловеса” в окружении Ельцина не было, и поэтому выбор пал на него.
22 мая была зарегистрирована политическая партия “Наш дом – Россия” (НДР) с Черномырдиным во главе. Её аппарат возглавил недавно назначенный (вместо Полеванова) председателем Госкомимущества питерский земляк Чубайса Сергей Беляев. В эту партию естественным образом влилась и партия ПРЕС Шахрая и Шохина, которая изначально и создавалась под патронажем Черномырдина.
По замыслу провластных политтехнологов уже через полгода, в декабре, вновь созданная партия должна была составить конкуренцию коммунистам на выборах в Государственную Думу. Времени на раскрутку новой партии почти не было, и поэтому Беляев вынужден был уйти в бессрочный отпуск с тем, чтобы полностью посвятить себя партийному строительству и предвыборной компании.
Но все эти процессы проходили мимо Ельцина. Несмотря на масштабные и трагические события, происходившие в стране, его образ жизни мало изменился за последние пару лет. Он по-прежнему много времени проводил в Президентском клубе, фанатично играл в теннис, парился в бане и, конечно, общался со своими приближёнными во время бесконечных обедов-ужинов. Разумеется, они сопровождались обильными возлияниями.
Ельцин часто выезжал в регионы. Мы уже описывали строгий ритуал, в соответствии с которым были выстроены его поездки по стране. Они были довольно шумно обставлены, но в большинстве своём оставались довольно бессмысленными и сводились к пирам, которые закатывали ему местные князьки. Ну а после пиров – какая работа? В самолет – и в следующий регион.
Сами эти пиры не были встречами единомышленников. Это не был и традиционный для Запада (и Японии) “Team building”, который подразумевает встречи “без галстуков” и обязательное пиво или виски всей командой во главе с шефом. Это были довольно однообразные, похожие на обряд, пьянки с обязательными тостами и лицемерным славословием. Они не укрепляли ельцинского авторитета и никак не помогали решить проблем региона, в который он приезжал.
Также эти визиты уже не были и тем, чем они были ещё три-четыре года назад. Тогда в регионы приезжал лидер, который был на волне успеха и популярности, он вдохновлял людей, давал им надежду на лучшую жизнь, показывал перспективу и вселял уверенность в собственных силах. Все местные активисты и чиновники тянулись к нему, хотели побыть рядом с ним, искупаться в лучах его славы.
Теперь же никто не верил в то, что пребывание рядом с Ельциным могло поднять рейтинг: скорее наоборот. Его визитов боялись не только потому, что он мог что-нибудь “такое” отчебучить в “хорошем настроении”, но и потому, что не знали, что у него на уме, и чего от него ждать: нагоняя или похвалы.
Ельцинское отношение к людям в тот период мало зависело от их реальной эффективности. Он мог благоволить совершенно бездарному солдафону (типа Барсукова), а мог испытывать неприязнь и недоверие к мужественным, толковым и дельным людям (типа Рохлина).
Огромный и всё разраставшийся аппарат администрации президента пытался как-то компенсировать угасавшую активность Ельцина и работал независимо от него. Во время поездок по регионам, пока президент пировал с региональными элитами, его чиновники проводили совещания на уровне замов губернаторов и таким образом пытались придать хоть какой-то смысл этим похожим один на другой вояжам.
Мало чем от поездок в регионы отличались и ельцинские поездки на встречи глав государств СНГ или на двусторонние саммиты с лидерами бывших советских республик. Там Ельцин тоже выпивал и резвился, как умел. К тем временам относится нашумевший эпизод, когда пьяный Ельцин играл ложками на лысине киргизского президента Аскара Акаева и тому подобные его “шутки”.
Все эти ельцинские выходки невозможно было постоянно выдавать за некую милую эксцентричность. Конечно же, это воспринималось как дикость. И сколько бы ельцинская свита ни хохотала, призывая всех присоединиться к этому вымученному веселью, тот же Акаев, будучи доктором физико-математических наук и серьёзным учёным, всё прекрасно понимал. Как, впрочем, и все остальные участники этих застолий.
Вот и в этот раз, Ельцин точно так же съездил на саммит глав государств СНГ в Минск, где 28 мая был подписан ряд довольно бессмысленных документов с красивыми названиями.
После этого он улетел отдыхать в Сочи. Там его застала новость о землетрясении на Сахалине. 28 мая небольшой поселок нефтяников, насчитывавший 3 тысячи жителей, был стёрт с лица Земли.
Власти долго не могли понять, что произошло, и структуры МЧС пришли на помощь лишь на следующий день. В результате от последствий землетрясения погибли 2 тысячи человек, а почти все оставшиеся в живых жители получили серьёзные ранения. Из-за сильных разрушений было принято решение город не восстанавливать. 31 мая Ельцин объявил траурным днём.
9 июня к Ельцину в Сочи прилетел президент Украины Кучма. Прилетел для того, чтобы финализировать долгий и мучительный процесс по разделу Черноморского флота. Было принято решение, что российский Черноморский флот будет базироваться в Севастополе отдельно от украинского, и для этих целей Россия будет арендовать у Украины соответствующие бухты и всю необходимую береговую инфраструктуру. Также России передавался военный аэродром в Феодосии с находящимися на нём самолетами.
Мы уже писали, что эта договоренность была для Украины вынужденной: с одной стороны, она не могла обходится без российского газа, а с другой стороны, ей совершенно нечем было за него платить: денег, которые Россия платила Украине за транзит своего газа в Западную Европу, было явно недостаточно. Это был тупик, выход из которого хотели найти и Россия, и Украина.
Такой выход был найден премьерами Черномырдиным и Кучмой ещё за два года до этого, на встрече в Массандре. И теперь, когда Кучма стал президентом, он, наконец, финализировал эти договоренности. После долгой и тяжёлой работы переговорщиков с обеих сторон на стол Ельцину легли готовые для подписания бумаги.
Их подписание было обставлено максимально торжественно. Было поднято немало фужеров за российско-украинскую дружбу. Много говорилось о Севастополе – как о городе-герое, городе российской морской славы – и о том, что всё это пойдёт лишь на пользу сотрудничеству двух братских народов.
Но между строк почти не скрывалась тема имперского величия России, её не подлежавшего сомнению права присутствовать в качестве военной силы в Чёрном и Средиземном морях, и ещё раз подтверждалось то, что было подписано за год до этого в Будапеште: Россия являлась одним из гарантов безопасности для Украины.
Кучма погостил в Сочи ещё несколько дней, где он тесно общался с Ельциным и его окружением. Всё там продолжалось в том же цикле: теннис – баня – застолье, теннис – баня – застолье… Так Ельцин понимал отдых настоящего мужчины и главы государства. Прожив в этом цикле несколько дней (по некоторым данным он пробыл в Сочи до 14 июня) президент Украины улетел в домой.
Ночью 13 июня из Веденского ущелья на равнину вышел так называемый “разведывательно-диверсионный” батальон под командованием известного полевого командира Шамиля Басаева. Оставаясь незамеченным, он преодолел 60 километров и пришёл в Гудермес. Остаётся загадкой, как это ему удалось сделать, если вся равнинная Чечня контролировалась внутренними войсками генерала Куликова, и на каждом шагу там стояли блокпосты.
А на следующий день, 14 июня, рано утром границу Чечни и Дагестана пересекла колонна из двух военных КамАЗов, одного “Урала” и милицейского автомобиля ВАЗ-2106. На первом же блокпосту вышедший из легковушки человек в форме объяснил постовым милиционерам, что эта военная колонна везет в Россию “груз-200” – тела убитых на войне российских солдат. Постовые решили не проявлять излишнего рвения и пропустили колонну без досмотра.
На самом же деле в автомобиле было 200 чеченских коммандос этого батальона Басаева. В каждом грузовике плотно прижавшись друг к другу стояли по шестьдесят шесть вооруженных до зубов бойцов. Их было так много, что у них даже не было возможности сесть.
Их целью был аэропорт в Минеральных Водах. Но каковы были их дальнейшие планы – доподлинно неизвестно. Есть разные свидетельства на этот счёт. Некоторые из бойцов говорят, что они ехали для того, чтобы захватить самолёт и лететь в Турцию. Другие утверждают, что у них был план захватить сам аэропорт. Третьи слышали от Басаева, что тот собирался на захваченном самолёте лететь в Москву и там дать бой, чтобы “война пришла в сердце России”.
Так или иначе, но от границы Чечни до Будённовска банда Басаева проехала без досмотра 52 (!) блокпоста. Впоследствии Басаев не раз говорил, что это ему удалось только лишь благодаря продажности дежуривших на блокпостах милиционеров. Он давал им взятки – и они пропускали его колонну без досмотра.
Разумеется, сами подчинённые Куликова это отрицают и рассказывают какие-то загадочные истории про будто бы сидевших в “Жигулях” славянского вида мужчинах в милицейской форме, которые говорили без характерного акцента, а также о том, что досматривать автомобили с “грузом-200” тогда не было принято, что это считалось “кощунством” и так далее. Но факт остается фактом: от Гудермеса до Будённовска группа из 200 диверсантов, преодолев около 360 километров, доехала без каких-либо проблем.
Но в Будённовске они всё-таки нарвались на “недоверчивых” милиционеров, которые “кощунственно” решили досмотреть колонну грузовиков. О вызвавшей подозрение колонне доложили начальнику местного ОВД Николаю Ляшенко, и тот приказал колонне проехать к зданию ОВД, где и предполагалось осуществить её досмотр.
Басаев понимал, что рано или поздно это должно было произойти. Скорее всего, каких-то конкретных планов у него не было, и для той акции, что он задумал, вполне годился и Будённовск. Подъехав к зданию ОВД, грузовики остановились, и из них сразу начали выскакивать вооружённые чеченцы. Без раздумий они начали атаковать здание с укрывшимися в нём милиционерами.
Бой длился около получаса. Сразу погибли несколько застигнутых врасплох милиционеров, но целиком захватить здание басаевским боевикам так и не удалось. Взяв несколько сотрудников ОВД в качестве заложников, они направились в центр города – на площадь, где находилась местная администрация.
По дороге они вели беспорядочную стрельбу, убивая всех, кто казался им подозрительным или пытался оказать сопротивление. Через короткое время они согнали на центральную площадь города (на пересечении улиц Пушкинская и Октябрьская) около 600 заложников.
Потом они направились к городской больнице, захватив которую, они взяли в заложники ещё 650 больных и 450 врачей и сотрудников больницы. За всё это время с начала террористического акта (а это был именно он) они убили уже около 100 человек.
Басаев принял решение закрепиться в больнице и приказал своим бойцам занять круговую оборону. Вместе с захваченными в городе заложниками их количество составило теперь около 1700 человек. Чеченцы приказали заложникам звонить родственникам, рассказывать, что с ними случилось и требовать прекращения войны в Чечне.
В таком состоянии ситуация зависла до вечера. К вечеру 14 июня в Будённовск прибыли бойцы антитеррористической группы “Альфа” во главе с тогдашним их командиром Александром Гусевым. А ночью прилетели директор ФСБ Степашин, министр внутренних дел Ерин, его первый заместитель Михаил Егоров и ельцинский любимец, вице-премьер “по Чечне” Николай Егоров.
Ельцину уже в середине дня доложили о случившемся. Он знал о захвате больницы в Будённовске и о большом количестве убитых мирных жителей. Мы не знаем, насколько он ясно осознавал, что случилось, и понимал ли, что смертей может быть ещё больше. Но, выслушав доклад о террористическом акте, он, тем не менее, наутро 15 июня улетел в Канаду – в Галифакс на встречу G7, куда он был приглашён всё ещё лишь в качестве гостя: полноправным членом группы Россия станет лишь спустя два года, и тогда эта группа трансформируется в G8.
Официальная ельцинская историография пытается представить дело таким образом, что Ельцин узнал о теракте уже на пути в Канаду. Это не так. Степашин много раз в своих интервью рассказывал, что он лично докладывал Ельцину о теракте во второй половине дня 14 июня. Также известно, что Ельцин вылетел в Канаду только утром 15 июня. Таким образом, у него было по меньшей мере полдня, чтобы принять решение, лететь или нет. И он принял решение лететь.
Ситуация осложнялась ещё и тем обстоятельством, что премьер Черномырдин находился в очередном отпуске. И хотя он, конечно же, немедленно из отпуска вернулся, но полноценно заменить Ельцина он не мог: новая ельцинская конституция лишила его каких-либо рычагов воздействия на силовиков. Они откровенно саботировали любые попытки Черномырдина взять ситуацию с противодействием террористам под свой контроль.
Делать в Галифаксе Ельцину было откровенно нечего. Его пригласили лишь на некоторые (не на все) заседания, и то – лишь (как мы уже говорили) в качестве приглашенного гостя.
Но зато Ельцин не пропустил ни одного банкета и устроил что-то вроде импровизированной пресс-конференции в компании Билла Клинтона. Сохранившиеся видеозаписи ясно показывает, в каком “приподнятом” состоянии в тот момент был Ельцин. Он, не стесняясь, пил рюмку за рюмкой, говорил нарочито громким голосом, сильно размахивал руками и постоянно лез к Клинтону с объятиями и рукопожатиями.
Нет никаких сомнений в том, что он знал о происходившем в Будённовске. На тех же видеозаписях хорошо слышно, как он говорит, что с террористами не нужно церемониться, и что этот теракт –лучшее тому подтверждение. Но от руководства силовиками он в этот момент фактически устранился, пустив дело на самотёк.
В Будённовске с утра 15 июня начались переговоры между Басаевым и российскими силовиками. Первыми на переговоры пошли сотрудники местного РУОПа Владимир Попов и Шарип Абдулхаджиев. Войдя в здание больницы, они неожиданно столкнулись с правой рукой Басаева – Асланбеком Абдулхаджиевым (“Асланбек Большой”), который был старшим братом Шарипа.
Между ними произошёл тяжелый разговор. Нарушая чеченскую субординацию, младший брат сказал старшему: «Хочешь воевать, иди в горы, воюй с солдатами. А здесь женщины и дети. Что вы делаете?!» Но оба сумели совладать со своими чувствами, и дальше переговоры прошли вполне конструктивно.
Переговорщики предложили отпустить хотя бы часть заложников. Басаев, в свою очередь, потребовал, чтобы в больницу пустили прессу. И до тех пор, пока он не переговорит с прессой, он отказывался не только кого-либо освобождать, но и вообще ещё о чём-либо разговаривать. На этом первый разговор с террористами закончился. Попов вместе со своими коллегами вернулся в уверенности, что их миссия прошла более-менее удачно, и хотя бы часть заложников удастся освободить.
Однако руководители силовиков посчитали иначе, и решили не пускать прессу к Басаеву: вместо этого они начали просто тянуть время. Поняв, что он не получит желаемого, Басаев в 14:00 объявил, что если к нему не пустят журналистов, то каждый час он будет расстреливать по пять заложников. И для того, чтобы показать серьёзность своих намерений, немедленно расстрелял шесть заложников из числа захваченных накануне в ОВД милиционеров и военнослужащих.
После этого по инициативе российской стороны начался второй раунд переговоров. Теперь Басаев направил к федералам в качестве переговорщиков врачей захваченной им больницы Веру Чепурину и Петра Костюченко. Они вернулись в больницу, приведя с собой 20 корреспондентов российских и зарубежных средств массовой информации. Под видом корреспондентов и операторов в составе этой группы в больницу проникли и сотрудники ФСБ.
Однако не всё прошло гладко. Когда корреспонденты уже вошли в здание больницы, с российской стороны начали стрелять, и Вера Чепурина, которая заходила последней, получила сквозное ранение в горло, которое, к счастью, оказалось неопасным.
Басаев выступил перед корреспондентами с заявлением, в котором потребовал прекращения боевых действий в Чечне и начала мирных переговоров между Кремлем и правительством Дудаева. После чего, как и обещал, освободил часть заложников (детей и беременных женщин).
После этого стороны больше не обменивались переговорщиками, а продолжили переговоры по городскому телефону. От российской стороны переговоры вел заместитель министра внутренних дел Михаил Егоров, а от чеченцев – сам Басаев.
К вечеру в Будённовск привезли младшего брата Басаева – Ширвани. Предполагалось, что он сможет повлиять на своего брата, и он, действительно, долго и добросовестно уговаривал того отпустить заложников и сдаться. Эти переговоры, вполне предсказуемо, закончились провалом: Басаев твёрдо стоял на своём и снова грозил начать расстреливать заложников.
На следующий день, 16 июня, переговоры продолжились. В результате этих переговоров удалось уговорить Басаева отпустить несколько заложников, страдавших острыми инфекционными заболеваниями. Это было разумным шагом даже для самих террористов, и поэтому Басаев после недолгих размышлений согласился это сделать.
Но ситуация в целом в течение всего этого дня никак не изменилась, и какого-то прогресса в переговорах не наметилось. Вечером в Будённовск прибыли депутаты Госдумы Сергей Ковалёв, Юлий Рыбаков, Михаил Молоствов (все – из “Выбора России”), Валерий Борщёв (“Яблоко”), член Совета Федерации Виктор Курочкин (беспартийный) и правозащитник Олег Орлов.
Силовики не допустили их до переговоров и предложили “сначала отдохнуть с дороги и со свежими силами подключиться к ним на следующее утро”.
Такое их поведение объяснялось просто: к тому времени они уже приняли решение ночью взять больницу штурмом. Эта операция планировалась самим руководителем “Альфы” генералом Гусевым.
Затянувшаяся пауза заставила чеченцев предполагать подобное развитие событий, а тут ещё силовики совсем потеряли бдительность, и кто-то из них во время переговоров по рации открыто назвал время начала операции. Федералы даже не предполагали, что Басаев мог прослушивать эфир.
В 4 часа утра бойцы “Альфы” пошли на штурм. Сначала всё шло хорошо, и им удалось освободить заложников, которые находились в отдельно стоящем травматологическом корпусе. Но когда они подошли к главному корпусу, где были сосредоточены и основные силы Басаева, и большинство заложников, их встретил шквальный огонь из окон больницы.
Более того, басаевцы поставили в окна заложников, дали им в руки простыни и заставили ими размахивать и кричать: “Прекратите огонь!”. Сами же террористы стреляли, спрятавшись за их спины.
В результате 30 человек было убито, а 70 ранено. Это были в основном заложники. “Альфа” во время этого штурма потеряла трёх офицеров. По больнице велся шквальный огонь, в том числе из гранатомётов. Внутри здания начался пожар, однако заложникам удалось его потушить.
Вскоре атака захлебнулась, и “Альфа” отступила. Попытка штурма полностью провалилась. Гусев впоследствии дал много интервью, в которых утверждал, что они всё сделали правильно, что Басаев “дрогнул”, и что нужно было попытаться штурмовать больницу ещё раз.
Но всем остальным стало очевидно, что “Альфа” не сможет взять больницу атакой в лоб без больших потерь как среди заложников, так и среди офицеров самой “Альфы”.
После того, как стрельба затихла, Басаев снова отправил всё тех же Чепурину и Костюченко на переговоры к федералам. Размахивая импровизированным белым флагом, сделанным из простыни с нарисованным на ней помадой красным крестом, они добрались до позиций федералов и (вместе со встретившим их на пороге депутатом Рыбаковым) прошли к министру внутренних дел Ерину и передали ему предложение Басаева: в обмен на отказ от новых попыток штурма он готов отпустить беременных женщин и детей. Ерин отверг это предложение и не стал брать на себя обязательств прекратить какие-либо попытки штурма.
Однако в реальности силовики не знали, что им делать дальше. С одной стороны, они хорохорились и пытались изобразить решительность. Но, с другой стороны, они понимали, что если “Альфа” и сможет взять больницу штурмом, то жертв при этом будет очень много. Причём, не только среди штурмующих, но и среди заложников. А брать на себя ответственность за такие жертвы им не хотелось.
Они привыкли к тому, что подобную ответственность брал на себя Ельцин. Как это было, например, в октябре 1993 года в Москве. Но сейчас Ельцин вполне сознательно отсутствовал. И, возможно, именно для того, чтобы самому не принимать таких тяжёлых решений. Знаменитая ельцинская интуиция подсказала ему спасительный выход: уехать за тридевять земель и для ещё большей надежности – напиться. Позвонят по телефону, а им в ответ: “Борис Николаевич отдыхает, беспокоить не будем…” И всё…
Такой тёртый калач, как Черномырдин, всё это хорошо понимал. Он с самого начала теракта пытался взять контроль над ситуацией, отдавая себе отчёт в том, что в какой-то момент все эти генералы могли сдуться и начать искать того, кто принял бы за них непопулярные решения, и за кого они потом смогли бы спрятаться.
Пока у силовиков всё шло хорошо, они и не думали слушаться премьера. Но после провала штурма их непреклонности поубавилось, а бравый Гусев вообще как-то потерялся из виду. И хотя Ерин по-прежнему не готов был расстаться с мыслью об очередном штурме, он уже хотя бы не мешал депутатам проводить какую-то свою линию, которую они пытались выстроить.
Рыбаков, выйдя из кабинета Ерина, тут же пошел к Ковалёву, они связались с Гайдаром, и тот позвонил Черномырдину. Несмотря на всю непростую историю их взаимоотношений, и Черномырдин, и Гайдар были мужественными и ответственными людьми и понимали, что стояло на кону. Черномырдин быстро вник в ситуацию и понял, что у силовиков наступил ступор. И тогда он начал действовать через их голову, напрямую взаимодействуя с Ковалёвым.
Он отправил Ковалёва прямо к Басаеву. С полномочиями от председателя правительства для ведения прямых переговоров. Ковалёв предварительно поговорил с Басаевым по телефону, выслушал его требования и договорился о том, что наутро, 18 июня, он придёт к нему в больницу.
Утром Ковалёв вместе с Рыбаковым, Курочкиным и представителем администрации Ставропольского края Сергеем Поповым вошёл в здание больницы. К ним присоединились журналисты “Известий” Валерий Яков и “Московского комсомольца” Юлия Калинина.
У Ковалёва состоялся первый, очень непростой, разговор с Басаевым. Первоначально Басаев требовал немедленного вывода всех российских войск из Чечни. Однако Ковалёву удалось убедить его в том, что это утопия, и Басаев согласился, что сейчас было бы более реалистичным требовать прекращения огня и начала мирных переговоров.
После этого переговоры споткнулись на вопросе полномочий. Басаев вполне резонно сказал Ковалёву: “Сергей Адамович! Я-то с Вами, может быть, и найду общий язык, но почему я должен поверить, что все эти генералы, что стоят вокруг больницы, вас послушаются?”.
Справедливости ради нужно сказать, что Ковалёв и сам не знал ответа на этот вопрос. Он понимал, что блефует, и полномочия от Черномырдина не являются гарантией того, что генералы будут исполнять его указания.
Он позвонил Черномырдину и честно всё изложил. После недолгого раздумья Черномырдин решил поговорить с Басаевым сам. К тому моменту Басаев и Ковалёв уже написали примерный текст соглашения, который они согласовали. И Ковалёв сумел даже продиктовать его по телефону в секретариат Черномырдина. Около полудня этот текст уже был на столе у премьера, и он его прочёл.
Около часа дня состоялся знаменитый разговор Черномырдина с Басаевым, который вошёл в историю фразой “Шамиль Басаев, говорите громче!” Люди, бывшие в тот момент рядом с Черномырдиным, говорят, что перед этим разговором Черномырдин в очередной раз пытался дозвониться до Ельцина, который к тому времени уже приземлился в Москве. Но его не соединили: “Борис Николаевич плохо себя чувствует после перелёта и прилёг отдохнуть”. Черномырдин прекрасно знал, что означали эти слова, и понял, что ему нужно было действовать самостоятельно.
Нужно сказать, что силовики всё это время изредка постреливали по больнице, и даже когда Басаев отпустил женщин и детей из родильного и детского отделений после разговора с Черномырдиным, эта стрельба не прекращалась.
Весь разговор премьер-министра с Басаевым передавался в прямом эфире по телевидению. Ерин, Степашин, Егоров, Гусев и все остальные генералы узнали о нём непосредственно во время прямого эфира. Для них всё это было – как гром среди ясного неба. Черномырдин не стал ставить их в известность о своих намерениях. Он прекрасно понимал, что они будут ставить палки в колёса и могут даже снова предпринять попытку атаковать больницу, что привело бы лишь к новым жертвам среди заложников.
Черномырдин отнюдь не был беззубым соглашателем и не горел желанием договориться с террористами. Достаточно вспомнить его твёрдую позицию в октябре 1993 года, чтобы понять, что он готов был действовать достаточно жёстко.
Но в тот момент он резонно рассудил, что у силовиков было достаточно времени (четыре дня), чтобы подготовить и провести эффективную операцию по освобождению заложников. У них были все карты на руках, над ними, в силу сложившихся обстоятельств, никто не довлел, и они могли действовать спокойно и профессионально.
Но, если в этих обстоятельствах они не смогли придумать ничего, кроме заведомо провального лобового штурма, то значит никакой надежды на успешность “жёсткого” сценария у Черномырдина уже не было. Особенно – если присовокупить к этому 400 километров рейда басаевской группы по тылам противника и более пятидесяти блокпостов, на которых их даже не удосужились досмотреть.
После разговора с Черномырдиным, переговоры Басаева и Ковалёва пошли быстрее, и к утру 19 июня они согласовали текст соглашения о прекращении войны и решении всех вопросов о статусе Чечни на переговорах. Разумеется, там был и пункт об освобождении заложников.
Прочитав текст соглашения, Черномырдин, несмотря на протесты силовиков, дал Ковалёву поручение подписать его от имени правительства. Силовики, однако, согласились его исполнять только после того, как Черномырдин конфиденциально дал им согласие на попытку уничтожить банду Басаева на пути обратно в Чечню.
Черномырдин, здраво рассудив, что всё равно у них ничего не выйдет, сказал, что умывает руки, что этот вопрос в любом случае находился вне сферы его компетенции, и что, если силовикам нужно было “добро” на такого рода акцию, им следовало обратиться к президенту, хотя для борьбы с террористами им не нужно было ничьих распоряжений: это была их обязанность, и для этого у них были все полномочия. На том они и порешили.
Во двор больницы были поданы семь автобусов и один грузовик-рефрижератор, в который сложили тела убитых боевиков. После этого Басаев сразу отпустил около сотни женщин и детей. Однако, он тут же потребовал, чтобы в обмен на остальных заложников в автобусы к ним сели добровольцы, которые будут сопровождать его банду до самой Чечни – с тем, чтобы автобусы не попытались ликвидировать по дороге.
Тут стало окончательно ясно то, что Черномырдину было ясно ещё накануне: ничего с ликвидацией банды Басаева у силовиков не выйдет, как бы они не храбрились и не делали вид, что у них был какой-то тайный план (что, разумеется, не помешало им до самого конца такой вид делать).
Сразу добровольцами в автобусы пошли депутаты Ковалёв, Осовцов, Борщёв, Бородин, Рыбаков, Молоствов, несколько представителей местной администрации и 12 журналистов. Всего набралось 139 человек. Большинство из них были мужчины из числа заложников и даже одна женщина – Елена Бойченко.
Басаев посчитал, что этого было достаточно, они расселись по автобусам вперемешку с террористами, и только тогда он отпустил всех оставшихся заложников.
Силовики не были бы собою, если бы не попытались запугать добровольцев и тем самым сорвать план Черномырдина-Ковалёва. Они потребовали от всех подписать заявление, что они “добровольно присоединялись к бандитской группе Басаева”.
Это было чревато последующими преследованиями за содействие террористам. Поэтому, разумеется, они отказались это делать. Пришлось снова вмешаться Черномырдину, и всё ограничилось тем, что добровольцы подписали бумагу, в которой “соглашались добровольно сопроводить группу Басаева”.
(Заметим, что ни они из силовиков (включая распиаренную “Альфу”) не вызвался быть добровольцем-заложником. Хотя это именно они пропустили банду Басаева в Буденновск и именно они, а не мирные граждане, в соответствии с присягой должны были рисковать своей жизнью для того, чтобы защитить женщин и детей от террористов.)
Наконец 19 июня в 16:00 колонна тронулась из Будённовска в Чечню. Каждую минуту сидевшие в автобусе террористы и заложники ждали атаки федералов. Но её так и не случилось, несмотря на угрожающие манёвры вокруг колонны.
Первоначально предполагалось, что колонна вернётся в Чечню через Северную Осетию. Но потом маршрут изменился, и она въехала в Чечню через дагестанский Хасавюрт. Уже на чеченской границе, в первом же ауле, боевики покинули автобусы и смешались с толпой мирных жителей, которые восторженно встречали их как людей, принесших Чечне мир. Предоставленные самим себе заложники-добровольцы вернулись в Будённовск лишь к середине дня 21 июня.
Террористический акт в Будённовске длился восемь дней. В его результате погибло 129 человек, а 415 – получили ранения различной тяжести. Ельцин отсутствовал в стране лишь три дня из этих восьми. Но ни в начале, ни в конце он никак не вмешался в операцию по спасению заложников. Все спасенные заложники обязаны своим спасением Виктору Степановичу Черномырдину и Сергею Адамовичу Ковалёву.
Как только всё завершилось, силовики сломя голову побежали докладывать Ельцину свою версию событий. Потом президент заслушал и доклад премьер-министра. 30 июня своим указом Ельцин уволил вице-премьера Егорова, министра внутренних дел Ерина и директора ФСБ Степашина.
Ельцин никогда не высказывал своей оценки того, как разрешился этот инцидент. Мы так и не знаем, почему он уволил своих верных силовиков. То ли потому, что согласился с оценкой их работы, которую дал Черномырдин, то ли потому, что они позволили Басаеву уйти невредимым.
Что больше было по душе Ельцину: ликвидация террористов (пусть и ценой огромных жертв среди заложников) или сохранение жизни заложников любой ценой – мы так никогда и не узнаем.
Одно мы знаем точно: военные действия в Чечне прекратились, и уже 19 июня, когда автобусы с террористами и заложниками только ещё выезжали из Будённовска, в Грозном при содействии ОБСЕ начались переговоры между российской и чеченской сторонами. Они продлились с небольшим перерывом до 30 июня.
Их результатом стал обмен пленными по принципу “всех на всех”, разоружение чеченских отрядов и создание на их базе ограниченных по численности “отрядов самообороны”, вывод российских войск и проведение в Чечне свободных выборов.
В развитие этих соглашений в июле начались и более углублённые переговоры, которые завершились 30 июля подписанием так называемого “Соглашения по блоку военных вопросов”, которое явилось более детальным описанием рамочного соглашения от 30 июня.
Оно предусматривало: прекращение военных действий, создание специальной наблюдательной комиссии (сопредседатели – командующий объединённой группировкой федеральных войск генерал-лейтенант Анатолий Романов и начальник главного штаба ВС Ичкерии Аслан Масхадов), обмен военнопленными, разоружение незаконных вооружённых формирований, поэтапный вывод федеральных войск и пресечение терактов и диверсий. Чеченские бойцы могли вернуться в свои сёла, чтобы после сдачи оружия создать отряды самообороны.
Однако уже на следующий день, 1 августа, Джохар Дудаев выступил с критикой этого соглашения в характерной для него манере и объявил его нелегитимным. Аслан Масхадов ещё пытался спасти соглашение, но постепенно маховик конфликта начал раскручиваться с новой силой…
Однако Ельцин во всём этом уже не участвовал. 10 июля с ним случился первый инфаркт. Его организм не выдержал того образа жизни, который он выработал к шестидесяти пяти годам. Даже такой от природы могучий человек, как Ельцин, не смог справится с таким количеством стресса, спорта и алкоголя. Ельцин надолго выключился из рабочего процесса.
Альфред Кох
Кох Альфред:
Глава 10. Война. Часть 4
В Кремле, тем временем, начали подготовку к предстоящим парламентским выборам. Тогдашние политтехнологи пришли, наконец, к выводу, что необходимо создать мощную “партию власти”, на которую можно было бы опереться в следующей Думе. После того, как гайдаровский “Выбор России” перешел в оппозицию Ельцину в связи с войной в Чечне, в администрации президента больше не рассчитывали на лояльность “демократов первой волны”.
И хотя с со многими из них сохранились хорошие личные отношения, а некоторые (Чубайс) даже продолжали работать в правительстве, в основном члены “Выбора России” были теперь настроены по отношению к Ельцину критически, и прежнего доверия в их среде он уже не имел.
Кроме этого, создание “партии власти” имело еще одно существенное ограничение. Дело в том, что Кремль, понимая необходимость её создания, тем не менее не хотел (или не мог?) отказаться и от концепции “Ельцин – президент всех россиян”. Надпартийное позиционирование Ельцина оставалось и в 1995 году стержнем внутриполитической концепции Кремля. И никакие доводы разума не могли подвигнуть Ельцина занять чёткую партийную позицию и перестать играть “царя”.
Можно сколько угодно спекулировать на эту тему и высказывать предположения о том, почему этот подход оказался неизменным в течении всего времени правления Ельцина, и был ли он правильным и полезным как для страны, так и для самого президента. Но мы не станем этого делать и лишь констатируем это обстоятельство как факт.
Таким образом, если партию власти нельзя было строить вокруг Ельцина, то нужно было строить её вокруг Черномырдина. Тем более, что его авторитет, особенно в среде чиновников и руководителей промышленности, был достаточно высок.
Разумеется, в связи с тяжёлым экономическим положением, к тому же усугублённым начавшейся войной, у так называемого “простого” народа было много претензий к правительству и, прежде всего, к Черномырдину.
Однако другого такого (как тогда было принято говорить) “политического тяжеловеса” в окружении Ельцина не было, и поэтому выбор пал на него.
22 мая была зарегистрирована политическая партия “Наш дом – Россия” (НДР) с Черномырдиным во главе. Её аппарат возглавил недавно назначенный (вместо Полеванова) председателем Госкомимущества питерский земляк Чубайса Сергей Беляев. В эту партию естественным образом влилась и партия ПРЕС Шахрая и Шохина, которая изначально и создавалась под патронажем Черномырдина.
По замыслу провластных политтехнологов уже через полгода, в декабре, вновь созданная партия должна была составить конкуренцию коммунистам на выборах в Государственную Думу. Времени на раскрутку новой партии почти не было, и поэтому Беляев вынужден был уйти в бессрочный отпуск с тем, чтобы полностью посвятить себя партийному строительству и предвыборной компании.
Но все эти процессы проходили мимо Ельцина. Несмотря на масштабные и трагические события, происходившие в стране, его образ жизни мало изменился за последние пару лет. Он по-прежнему много времени проводил в Президентском клубе, фанатично играл в теннис, парился в бане и, конечно, общался со своими приближёнными во время бесконечных обедов-ужинов. Разумеется, они сопровождались обильными возлияниями.
Ельцин часто выезжал в регионы. Мы уже описывали строгий ритуал, в соответствии с которым были выстроены его поездки по стране. Они были довольно шумно обставлены, но в большинстве своём оставались довольно бессмысленными и сводились к пирам, которые закатывали ему местные князьки. Ну а после пиров – какая работа? В самолет – и в следующий регион.
Сами эти пиры не были встречами единомышленников. Это не был и традиционный для Запада (и Японии) “Team building”, который подразумевает встречи “без галстуков” и обязательное пиво или виски всей командой во главе с шефом. Это были довольно однообразные, похожие на обряд, пьянки с обязательными тостами и лицемерным славословием. Они не укрепляли ельцинского авторитета и никак не помогали решить проблем региона, в который он приезжал.
Также эти визиты уже не были и тем, чем они были ещё три-четыре года назад. Тогда в регионы приезжал лидер, который был на волне успеха и популярности, он вдохновлял людей, давал им надежду на лучшую жизнь, показывал перспективу и вселял уверенность в собственных силах. Все местные активисты и чиновники тянулись к нему, хотели побыть рядом с ним, искупаться в лучах его славы.
Теперь же никто не верил в то, что пребывание рядом с Ельциным могло поднять рейтинг: скорее наоборот. Его визитов боялись не только потому, что он мог что-нибудь “такое” отчебучить в “хорошем настроении”, но и потому, что не знали, что у него на уме, и чего от него ждать: нагоняя или похвалы.
Ельцинское отношение к людям в тот период мало зависело от их реальной эффективности. Он мог благоволить совершенно бездарному солдафону (типа Барсукова), а мог испытывать неприязнь и недоверие к мужественным, толковым и дельным людям (типа Рохлина).
Огромный и всё разраставшийся аппарат администрации президента пытался как-то компенсировать угасавшую активность Ельцина и работал независимо от него. Во время поездок по регионам, пока президент пировал с региональными элитами, его чиновники проводили совещания на уровне замов губернаторов и таким образом пытались придать хоть какой-то смысл этим похожим один на другой вояжам.
Мало чем от поездок в регионы отличались и ельцинские поездки на встречи глав государств СНГ или на двусторонние саммиты с лидерами бывших советских республик. Там Ельцин тоже выпивал и резвился, как умел. К тем временам относится нашумевший эпизод, когда пьяный Ельцин играл ложками на лысине киргизского президента Аскара Акаева и тому подобные его “шутки”.
Все эти ельцинские выходки невозможно было постоянно выдавать за некую милую эксцентричность. Конечно же, это воспринималось как дикость. И сколько бы ельцинская свита ни хохотала, призывая всех присоединиться к этому вымученному веселью, тот же Акаев, будучи доктором физико-математических наук и серьёзным учёным, всё прекрасно понимал. Как, впрочем, и все остальные участники этих застолий.
Вот и в этот раз, Ельцин точно так же съездил на саммит глав государств СНГ в Минск, где 28 мая был подписан ряд довольно бессмысленных документов с красивыми названиями.
После этого он улетел отдыхать в Сочи. Там его застала новость о землетрясении на Сахалине. 28 мая небольшой поселок нефтяников, насчитывавший 3 тысячи жителей, был стёрт с лица Земли.
Власти долго не могли понять, что произошло, и структуры МЧС пришли на помощь лишь на следующий день. В результате от последствий землетрясения погибли 2 тысячи человек, а почти все оставшиеся в живых жители получили серьёзные ранения. Из-за сильных разрушений было принято решение город не восстанавливать. 31 мая Ельцин объявил траурным днём.
9 июня к Ельцину в Сочи прилетел президент Украины Кучма. Прилетел для того, чтобы финализировать долгий и мучительный процесс по разделу Черноморского флота. Было принято решение, что российский Черноморский флот будет базироваться в Севастополе отдельно от украинского, и для этих целей Россия будет арендовать у Украины соответствующие бухты и всю необходимую береговую инфраструктуру. Также России передавался военный аэродром в Феодосии с находящимися на нём самолетами.
Мы уже писали, что эта договоренность была для Украины вынужденной: с одной стороны, она не могла обходится без российского газа, а с другой стороны, ей совершенно нечем было за него платить: денег, которые Россия платила Украине за транзит своего газа в Западную Европу, было явно недостаточно. Это был тупик, выход из которого хотели найти и Россия, и Украина.
Такой выход был найден премьерами Черномырдиным и Кучмой ещё за два года до этого, на встрече в Массандре. И теперь, когда Кучма стал президентом, он, наконец, финализировал эти договоренности. После долгой и тяжёлой работы переговорщиков с обеих сторон на стол Ельцину легли готовые для подписания бумаги.
Их подписание было обставлено максимально торжественно. Было поднято немало фужеров за российско-украинскую дружбу. Много говорилось о Севастополе – как о городе-герое, городе российской морской славы – и о том, что всё это пойдёт лишь на пользу сотрудничеству двух братских народов.
Но между строк почти не скрывалась тема имперского величия России, её не подлежавшего сомнению права присутствовать в качестве военной силы в Чёрном и Средиземном морях, и ещё раз подтверждалось то, что было подписано за год до этого в Будапеште: Россия являлась одним из гарантов безопасности для Украины.
Кучма погостил в Сочи ещё несколько дней, где он тесно общался с Ельциным и его окружением. Всё там продолжалось в том же цикле: теннис – баня – застолье, теннис – баня – застолье… Так Ельцин понимал отдых настоящего мужчины и главы государства. Прожив в этом цикле несколько дней (по некоторым данным он пробыл в Сочи до 14 июня) президент Украины улетел в домой.
Ночью 13 июня из Веденского ущелья на равнину вышел так называемый “разведывательно-диверсионный” батальон под командованием известного полевого командира Шамиля Басаева. Оставаясь незамеченным, он преодолел 60 километров и пришёл в Гудермес. Остаётся загадкой, как это ему удалось сделать, если вся равнинная Чечня контролировалась внутренними войсками генерала Куликова, и на каждом шагу там стояли блокпосты.
А на следующий день, 14 июня, рано утром границу Чечни и Дагестана пересекла колонна из двух военных КамАЗов, одного “Урала” и милицейского автомобиля ВАЗ-2106. На первом же блокпосту вышедший из легковушки человек в форме объяснил постовым милиционерам, что эта военная колонна везет в Россию “груз-200” – тела убитых на войне российских солдат. Постовые решили не проявлять излишнего рвения и пропустили колонну без досмотра.
На самом же деле в автомобиле было 200 чеченских коммандос этого батальона Басаева. В каждом грузовике плотно прижавшись друг к другу стояли по шестьдесят шесть вооруженных до зубов бойцов. Их было так много, что у них даже не было возможности сесть.
Их целью был аэропорт в Минеральных Водах. Но каковы были их дальнейшие планы – доподлинно неизвестно. Есть разные свидетельства на этот счёт. Некоторые из бойцов говорят, что они ехали для того, чтобы захватить самолёт и лететь в Турцию. Другие утверждают, что у них был план захватить сам аэропорт. Третьи слышали от Басаева, что тот собирался на захваченном самолёте лететь в Москву и там дать бой, чтобы “война пришла в сердце России”.
Так или иначе, но от границы Чечни до Будённовска банда Басаева проехала без досмотра 52 (!) блокпоста. Впоследствии Басаев не раз говорил, что это ему удалось только лишь благодаря продажности дежуривших на блокпостах милиционеров. Он давал им взятки – и они пропускали его колонну без досмотра.
Разумеется, сами подчинённые Куликова это отрицают и рассказывают какие-то загадочные истории про будто бы сидевших в “Жигулях” славянского вида мужчинах в милицейской форме, которые говорили без характерного акцента, а также о том, что досматривать автомобили с “грузом-200” тогда не было принято, что это считалось “кощунством” и так далее. Но факт остается фактом: от Гудермеса до Будённовска группа из 200 диверсантов, преодолев около 360 километров, доехала без каких-либо проблем.
Но в Будённовске они всё-таки нарвались на “недоверчивых” милиционеров, которые “кощунственно” решили досмотреть колонну грузовиков. О вызвавшей подозрение колонне доложили начальнику местного ОВД Николаю Ляшенко, и тот приказал колонне проехать к зданию ОВД, где и предполагалось осуществить её досмотр.
Басаев понимал, что рано или поздно это должно было произойти. Скорее всего, каких-то конкретных планов у него не было, и для той акции, что он задумал, вполне годился и Будённовск. Подъехав к зданию ОВД, грузовики остановились, и из них сразу начали выскакивать вооружённые чеченцы. Без раздумий они начали атаковать здание с укрывшимися в нём милиционерами.
Бой длился около получаса. Сразу погибли несколько застигнутых врасплох милиционеров, но целиком захватить здание басаевским боевикам так и не удалось. Взяв несколько сотрудников ОВД в качестве заложников, они направились в центр города – на площадь, где находилась местная администрация.
По дороге они вели беспорядочную стрельбу, убивая всех, кто казался им подозрительным или пытался оказать сопротивление. Через короткое время они согнали на центральную площадь города (на пересечении улиц Пушкинская и Октябрьская) около 600 заложников.
Потом они направились к городской больнице, захватив которую, они взяли в заложники ещё 650 больных и 450 врачей и сотрудников больницы. За всё это время с начала террористического акта (а это был именно он) они убили уже около 100 человек.
Басаев принял решение закрепиться в больнице и приказал своим бойцам занять круговую оборону. Вместе с захваченными в городе заложниками их количество составило теперь около 1700 человек. Чеченцы приказали заложникам звонить родственникам, рассказывать, что с ними случилось и требовать прекращения войны в Чечне.
В таком состоянии ситуация зависла до вечера. К вечеру 14 июня в Будённовск прибыли бойцы антитеррористической группы “Альфа” во главе с тогдашним их командиром Александром Гусевым. А ночью прилетели директор ФСБ Степашин, министр внутренних дел Ерин, его первый заместитель Михаил Егоров и ельцинский любимец, вице-премьер “по Чечне” Николай Егоров.
Ельцину уже в середине дня доложили о случившемся. Он знал о захвате больницы в Будённовске и о большом количестве убитых мирных жителей. Мы не знаем, насколько он ясно осознавал, что случилось, и понимал ли, что смертей может быть ещё больше. Но, выслушав доклад о террористическом акте, он, тем не менее, наутро 15 июня улетел в Канаду – в Галифакс на встречу G7, куда он был приглашён всё ещё лишь в качестве гостя: полноправным членом группы Россия станет лишь спустя два года, и тогда эта группа трансформируется в G8.
Официальная ельцинская историография пытается представить дело таким образом, что Ельцин узнал о теракте уже на пути в Канаду. Это не так. Степашин много раз в своих интервью рассказывал, что он лично докладывал Ельцину о теракте во второй половине дня 14 июня. Также известно, что Ельцин вылетел в Канаду только утром 15 июня. Таким образом, у него было по меньшей мере полдня, чтобы принять решение, лететь или нет. И он принял решение лететь.
Ситуация осложнялась ещё и тем обстоятельством, что премьер Черномырдин находился в очередном отпуске. И хотя он, конечно же, немедленно из отпуска вернулся, но полноценно заменить Ельцина он не мог: новая ельцинская конституция лишила его каких-либо рычагов воздействия на силовиков. Они откровенно саботировали любые попытки Черномырдина взять ситуацию с противодействием террористам под свой контроль.
Делать в Галифаксе Ельцину было откровенно нечего. Его пригласили лишь на некоторые (не на все) заседания, и то – лишь (как мы уже говорили) в качестве приглашенного гостя.
Но зато Ельцин не пропустил ни одного банкета и устроил что-то вроде импровизированной пресс-конференции в компании Билла Клинтона. Сохранившиеся видеозаписи ясно показывает, в каком “приподнятом” состоянии в тот момент был Ельцин. Он, не стесняясь, пил рюмку за рюмкой, говорил нарочито громким голосом, сильно размахивал руками и постоянно лез к Клинтону с объятиями и рукопожатиями.
Нет никаких сомнений в том, что он знал о происходившем в Будённовске. На тех же видеозаписях хорошо слышно, как он говорит, что с террористами не нужно церемониться, и что этот теракт –лучшее тому подтверждение. Но от руководства силовиками он в этот момент фактически устранился, пустив дело на самотёк.
В Будённовске с утра 15 июня начались переговоры между Басаевым и российскими силовиками. Первыми на переговоры пошли сотрудники местного РУОПа Владимир Попов и Шарип Абдулхаджиев. Войдя в здание больницы, они неожиданно столкнулись с правой рукой Басаева – Асланбеком Абдулхаджиевым (“Асланбек Большой”), который был старшим братом Шарипа.
Между ними произошёл тяжелый разговор. Нарушая чеченскую субординацию, младший брат сказал старшему: «Хочешь воевать, иди в горы, воюй с солдатами. А здесь женщины и дети. Что вы делаете?!» Но оба сумели совладать со своими чувствами, и дальше переговоры прошли вполне конструктивно.
Переговорщики предложили отпустить хотя бы часть заложников. Басаев, в свою очередь, потребовал, чтобы в больницу пустили прессу. И до тех пор, пока он не переговорит с прессой, он отказывался не только кого-либо освобождать, но и вообще ещё о чём-либо разговаривать. На этом первый разговор с террористами закончился. Попов вместе со своими коллегами вернулся в уверенности, что их миссия прошла более-менее удачно, и хотя бы часть заложников удастся освободить.
Однако руководители силовиков посчитали иначе, и решили не пускать прессу к Басаеву: вместо этого они начали просто тянуть время. Поняв, что он не получит желаемого, Басаев в 14:00 объявил, что если к нему не пустят журналистов, то каждый час он будет расстреливать по пять заложников. И для того, чтобы показать серьёзность своих намерений, немедленно расстрелял шесть заложников из числа захваченных накануне в ОВД милиционеров и военнослужащих.
После этого по инициативе российской стороны начался второй раунд переговоров. Теперь Басаев направил к федералам в качестве переговорщиков врачей захваченной им больницы Веру Чепурину и Петра Костюченко. Они вернулись в больницу, приведя с собой 20 корреспондентов российских и зарубежных средств массовой информации. Под видом корреспондентов и операторов в составе этой группы в больницу проникли и сотрудники ФСБ.
Однако не всё прошло гладко. Когда корреспонденты уже вошли в здание больницы, с российской стороны начали стрелять, и Вера Чепурина, которая заходила последней, получила сквозное ранение в горло, которое, к счастью, оказалось неопасным.
Басаев выступил перед корреспондентами с заявлением, в котором потребовал прекращения боевых действий в Чечне и начала мирных переговоров между Кремлем и правительством Дудаева. После чего, как и обещал, освободил часть заложников (детей и беременных женщин).
После этого стороны больше не обменивались переговорщиками, а продолжили переговоры по городскому телефону. От российской стороны переговоры вел заместитель министра внутренних дел Михаил Егоров, а от чеченцев – сам Басаев.
К вечеру в Будённовск привезли младшего брата Басаева – Ширвани. Предполагалось, что он сможет повлиять на своего брата, и он, действительно, долго и добросовестно уговаривал того отпустить заложников и сдаться. Эти переговоры, вполне предсказуемо, закончились провалом: Басаев твёрдо стоял на своём и снова грозил начать расстреливать заложников.
На следующий день, 16 июня, переговоры продолжились. В результате этих переговоров удалось уговорить Басаева отпустить несколько заложников, страдавших острыми инфекционными заболеваниями. Это было разумным шагом даже для самих террористов, и поэтому Басаев после недолгих размышлений согласился это сделать.
Но ситуация в целом в течение всего этого дня никак не изменилась, и какого-то прогресса в переговорах не наметилось. Вечером в Будённовск прибыли депутаты Госдумы Сергей Ковалёв, Юлий Рыбаков, Михаил Молоствов (все – из “Выбора России”), Валерий Борщёв (“Яблоко”), член Совета Федерации Виктор Курочкин (беспартийный) и правозащитник Олег Орлов.
Силовики не допустили их до переговоров и предложили “сначала отдохнуть с дороги и со свежими силами подключиться к ним на следующее утро”.
Такое их поведение объяснялось просто: к тому времени они уже приняли решение ночью взять больницу штурмом. Эта операция планировалась самим руководителем “Альфы” генералом Гусевым.
Затянувшаяся пауза заставила чеченцев предполагать подобное развитие событий, а тут ещё силовики совсем потеряли бдительность, и кто-то из них во время переговоров по рации открыто назвал время начала операции. Федералы даже не предполагали, что Басаев мог прослушивать эфир.
В 4 часа утра бойцы “Альфы” пошли на штурм. Сначала всё шло хорошо, и им удалось освободить заложников, которые находились в отдельно стоящем травматологическом корпусе. Но когда они подошли к главному корпусу, где были сосредоточены и основные силы Басаева, и большинство заложников, их встретил шквальный огонь из окон больницы.
Более того, басаевцы поставили в окна заложников, дали им в руки простыни и заставили ими размахивать и кричать: “Прекратите огонь!”. Сами же террористы стреляли, спрятавшись за их спины.
В результате 30 человек было убито, а 70 ранено. Это были в основном заложники. “Альфа” во время этого штурма потеряла трёх офицеров. По больнице велся шквальный огонь, в том числе из гранатомётов. Внутри здания начался пожар, однако заложникам удалось его потушить.
Вскоре атака захлебнулась, и “Альфа” отступила. Попытка штурма полностью провалилась. Гусев впоследствии дал много интервью, в которых утверждал, что они всё сделали правильно, что Басаев “дрогнул”, и что нужно было попытаться штурмовать больницу ещё раз.
Но всем остальным стало очевидно, что “Альфа” не сможет взять больницу атакой в лоб без больших потерь как среди заложников, так и среди офицеров самой “Альфы”.
После того, как стрельба затихла, Басаев снова отправил всё тех же Чепурину и Костюченко на переговоры к федералам. Размахивая импровизированным белым флагом, сделанным из простыни с нарисованным на ней помадой красным крестом, они добрались до позиций федералов и (вместе со встретившим их на пороге депутатом Рыбаковым) прошли к министру внутренних дел Ерину и передали ему предложение Басаева: в обмен на отказ от новых попыток штурма он готов отпустить беременных женщин и детей. Ерин отверг это предложение и не стал брать на себя обязательств прекратить какие-либо попытки штурма.
Однако в реальности силовики не знали, что им делать дальше. С одной стороны, они хорохорились и пытались изобразить решительность. Но, с другой стороны, они понимали, что если “Альфа” и сможет взять больницу штурмом, то жертв при этом будет очень много. Причём, не только среди штурмующих, но и среди заложников. А брать на себя ответственность за такие жертвы им не хотелось.
Они привыкли к тому, что подобную ответственность брал на себя Ельцин. Как это было, например, в октябре 1993 года в Москве. Но сейчас Ельцин вполне сознательно отсутствовал. И, возможно, именно для того, чтобы самому не принимать таких тяжёлых решений. Знаменитая ельцинская интуиция подсказала ему спасительный выход: уехать за тридевять земель и для ещё большей надежности – напиться. Позвонят по телефону, а им в ответ: “Борис Николаевич отдыхает, беспокоить не будем…” И всё…
Такой тёртый калач, как Черномырдин, всё это хорошо понимал. Он с самого начала теракта пытался взять контроль над ситуацией, отдавая себе отчёт в том, что в какой-то момент все эти генералы могли сдуться и начать искать того, кто принял бы за них непопулярные решения, и за кого они потом смогли бы спрятаться.
Пока у силовиков всё шло хорошо, они и не думали слушаться премьера. Но после провала штурма их непреклонности поубавилось, а бравый Гусев вообще как-то потерялся из виду. И хотя Ерин по-прежнему не готов был расстаться с мыслью об очередном штурме, он уже хотя бы не мешал депутатам проводить какую-то свою линию, которую они пытались выстроить.
Рыбаков, выйдя из кабинета Ерина, тут же пошел к Ковалёву, они связались с Гайдаром, и тот позвонил Черномырдину. Несмотря на всю непростую историю их взаимоотношений, и Черномырдин, и Гайдар были мужественными и ответственными людьми и понимали, что стояло на кону. Черномырдин быстро вник в ситуацию и понял, что у силовиков наступил ступор. И тогда он начал действовать через их голову, напрямую взаимодействуя с Ковалёвым.
Он отправил Ковалёва прямо к Басаеву. С полномочиями от председателя правительства для ведения прямых переговоров. Ковалёв предварительно поговорил с Басаевым по телефону, выслушал его требования и договорился о том, что наутро, 18 июня, он придёт к нему в больницу.
Утром Ковалёв вместе с Рыбаковым, Курочкиным и представителем администрации Ставропольского края Сергеем Поповым вошёл в здание больницы. К ним присоединились журналисты “Известий” Валерий Яков и “Московского комсомольца” Юлия Калинина.
У Ковалёва состоялся первый, очень непростой, разговор с Басаевым. Первоначально Басаев требовал немедленного вывода всех российских войск из Чечни. Однако Ковалёву удалось убедить его в том, что это утопия, и Басаев согласился, что сейчас было бы более реалистичным требовать прекращения огня и начала мирных переговоров.
После этого переговоры споткнулись на вопросе полномочий. Басаев вполне резонно сказал Ковалёву: “Сергей Адамович! Я-то с Вами, может быть, и найду общий язык, но почему я должен поверить, что все эти генералы, что стоят вокруг больницы, вас послушаются?”.
Справедливости ради нужно сказать, что Ковалёв и сам не знал ответа на этот вопрос. Он понимал, что блефует, и полномочия от Черномырдина не являются гарантией того, что генералы будут исполнять его указания.
Он позвонил Черномырдину и честно всё изложил. После недолгого раздумья Черномырдин решил поговорить с Басаевым сам. К тому моменту Басаев и Ковалёв уже написали примерный текст соглашения, который они согласовали. И Ковалёв сумел даже продиктовать его по телефону в секретариат Черномырдина. Около полудня этот текст уже был на столе у премьера, и он его прочёл.
Около часа дня состоялся знаменитый разговор Черномырдина с Басаевым, который вошёл в историю фразой “Шамиль Басаев, говорите громче!” Люди, бывшие в тот момент рядом с Черномырдиным, говорят, что перед этим разговором Черномырдин в очередной раз пытался дозвониться до Ельцина, который к тому времени уже приземлился в Москве. Но его не соединили: “Борис Николаевич плохо себя чувствует после перелёта и прилёг отдохнуть”. Черномырдин прекрасно знал, что означали эти слова, и понял, что ему нужно было действовать самостоятельно.
Нужно сказать, что силовики всё это время изредка постреливали по больнице, и даже когда Басаев отпустил женщин и детей из родильного и детского отделений после разговора с Черномырдиным, эта стрельба не прекращалась.
Весь разговор премьер-министра с Басаевым передавался в прямом эфире по телевидению. Ерин, Степашин, Егоров, Гусев и все остальные генералы узнали о нём непосредственно во время прямого эфира. Для них всё это было – как гром среди ясного неба. Черномырдин не стал ставить их в известность о своих намерениях. Он прекрасно понимал, что они будут ставить палки в колёса и могут даже снова предпринять попытку атаковать больницу, что привело бы лишь к новым жертвам среди заложников.
Черномырдин отнюдь не был беззубым соглашателем и не горел желанием договориться с террористами. Достаточно вспомнить его твёрдую позицию в октябре 1993 года, чтобы понять, что он готов был действовать достаточно жёстко.
Но в тот момент он резонно рассудил, что у силовиков было достаточно времени (четыре дня), чтобы подготовить и провести эффективную операцию по освобождению заложников. У них были все карты на руках, над ними, в силу сложившихся обстоятельств, никто не довлел, и они могли действовать спокойно и профессионально.
Но, если в этих обстоятельствах они не смогли придумать ничего, кроме заведомо провального лобового штурма, то значит никакой надежды на успешность “жёсткого” сценария у Черномырдина уже не было. Особенно – если присовокупить к этому 400 километров рейда басаевской группы по тылам противника и более пятидесяти блокпостов, на которых их даже не удосужились досмотреть.
После разговора с Черномырдиным, переговоры Басаева и Ковалёва пошли быстрее, и к утру 19 июня они согласовали текст соглашения о прекращении войны и решении всех вопросов о статусе Чечни на переговорах. Разумеется, там был и пункт об освобождении заложников.
Прочитав текст соглашения, Черномырдин, несмотря на протесты силовиков, дал Ковалёву поручение подписать его от имени правительства. Силовики, однако, согласились его исполнять только после того, как Черномырдин конфиденциально дал им согласие на попытку уничтожить банду Басаева на пути обратно в Чечню.
Черномырдин, здраво рассудив, что всё равно у них ничего не выйдет, сказал, что умывает руки, что этот вопрос в любом случае находился вне сферы его компетенции, и что, если силовикам нужно было “добро” на такого рода акцию, им следовало обратиться к президенту, хотя для борьбы с террористами им не нужно было ничьих распоряжений: это была их обязанность, и для этого у них были все полномочия. На том они и порешили.
Во двор больницы были поданы семь автобусов и один грузовик-рефрижератор, в который сложили тела убитых боевиков. После этого Басаев сразу отпустил около сотни женщин и детей. Однако, он тут же потребовал, чтобы в обмен на остальных заложников в автобусы к ним сели добровольцы, которые будут сопровождать его банду до самой Чечни – с тем, чтобы автобусы не попытались ликвидировать по дороге.
Тут стало окончательно ясно то, что Черномырдину было ясно ещё накануне: ничего с ликвидацией банды Басаева у силовиков не выйдет, как бы они не храбрились и не делали вид, что у них был какой-то тайный план (что, разумеется, не помешало им до самого конца такой вид делать).
Сразу добровольцами в автобусы пошли депутаты Ковалёв, Осовцов, Борщёв, Бородин, Рыбаков, Молоствов, несколько представителей местной администрации и 12 журналистов. Всего набралось 139 человек. Большинство из них были мужчины из числа заложников и даже одна женщина – Елена Бойченко.
Басаев посчитал, что этого было достаточно, они расселись по автобусам вперемешку с террористами, и только тогда он отпустил всех оставшихся заложников.
Силовики не были бы собою, если бы не попытались запугать добровольцев и тем самым сорвать план Черномырдина-Ковалёва. Они потребовали от всех подписать заявление, что они “добровольно присоединялись к бандитской группе Басаева”.
Это было чревато последующими преследованиями за содействие террористам. Поэтому, разумеется, они отказались это делать. Пришлось снова вмешаться Черномырдину, и всё ограничилось тем, что добровольцы подписали бумагу, в которой “соглашались добровольно сопроводить группу Басаева”.
(Заметим, что ни они из силовиков (включая распиаренную “Альфу”) не вызвался быть добровольцем-заложником. Хотя это именно они пропустили банду Басаева в Буденновск и именно они, а не мирные граждане, в соответствии с присягой должны были рисковать своей жизнью для того, чтобы защитить женщин и детей от террористов.)
Наконец 19 июня в 16:00 колонна тронулась из Будённовска в Чечню. Каждую минуту сидевшие в автобусе террористы и заложники ждали атаки федералов. Но её так и не случилось, несмотря на угрожающие манёвры вокруг колонны.
Первоначально предполагалось, что колонна вернётся в Чечню через Северную Осетию. Но потом маршрут изменился, и она въехала в Чечню через дагестанский Хасавюрт. Уже на чеченской границе, в первом же ауле, боевики покинули автобусы и смешались с толпой мирных жителей, которые восторженно встречали их как людей, принесших Чечне мир. Предоставленные самим себе заложники-добровольцы вернулись в Будённовск лишь к середине дня 21 июня.
Террористический акт в Будённовске длился восемь дней. В его результате погибло 129 человек, а 415 – получили ранения различной тяжести. Ельцин отсутствовал в стране лишь три дня из этих восьми. Но ни в начале, ни в конце он никак не вмешался в операцию по спасению заложников. Все спасенные заложники обязаны своим спасением Виктору Степановичу Черномырдину и Сергею Адамовичу Ковалёву.
Как только всё завершилось, силовики сломя голову побежали докладывать Ельцину свою версию событий. Потом президент заслушал и доклад премьер-министра. 30 июня своим указом Ельцин уволил вице-премьера Егорова, министра внутренних дел Ерина и директора ФСБ Степашина.
Ельцин никогда не высказывал своей оценки того, как разрешился этот инцидент. Мы так и не знаем, почему он уволил своих верных силовиков. То ли потому, что согласился с оценкой их работы, которую дал Черномырдин, то ли потому, что они позволили Басаеву уйти невредимым.
Что больше было по душе Ельцину: ликвидация террористов (пусть и ценой огромных жертв среди заложников) или сохранение жизни заложников любой ценой – мы так никогда и не узнаем.
Одно мы знаем точно: военные действия в Чечне прекратились, и уже 19 июня, когда автобусы с террористами и заложниками только ещё выезжали из Будённовска, в Грозном при содействии ОБСЕ начались переговоры между российской и чеченской сторонами. Они продлились с небольшим перерывом до 30 июня.
Их результатом стал обмен пленными по принципу “всех на всех”, разоружение чеченских отрядов и создание на их базе ограниченных по численности “отрядов самообороны”, вывод российских войск и проведение в Чечне свободных выборов.
В развитие этих соглашений в июле начались и более углублённые переговоры, которые завершились 30 июля подписанием так называемого “Соглашения по блоку военных вопросов”, которое явилось более детальным описанием рамочного соглашения от 30 июня.
Оно предусматривало: прекращение военных действий, создание специальной наблюдательной комиссии (сопредседатели – командующий объединённой группировкой федеральных войск генерал-лейтенант Анатолий Романов и начальник главного штаба ВС Ичкерии Аслан Масхадов), обмен военнопленными, разоружение незаконных вооружённых формирований, поэтапный вывод федеральных войск и пресечение терактов и диверсий. Чеченские бойцы могли вернуться в свои сёла, чтобы после сдачи оружия создать отряды самообороны.
Однако уже на следующий день, 1 августа, Джохар Дудаев выступил с критикой этого соглашения в характерной для него манере и объявил его нелегитимным. Аслан Масхадов ещё пытался спасти соглашение, но постепенно маховик конфликта начал раскручиваться с новой силой…
Однако Ельцин во всём этом уже не участвовал. 10 июля с ним случился первый инфаркт. Его организм не выдержал того образа жизни, который он выработал к шестидесяти пяти годам. Даже такой от природы могучий человек, как Ельцин, не смог справится с таким количеством стресса, спорта и алкоголя. Ельцин надолго выключился из рабочего процесса.