Живая книга о Ельцине. 10 долларов за баррель
12 января, 2025 6:24 пп
Альфред Кох
Кох Альфред:
Глава 14. До и после дефолта-1998
Часть 7
Правительство Примакова приступило к работе в условиях, которые смело можно было назвать катастрофическими. Ослабевшая власть Ельцина соединилась в тот момент с мощнейшим финансовым и, как следствие, бюджетным кризисами. Достаточно сказать, что с лета цены на нефть марки Brent редко поднимались выше 10 долларов за баррель, а в начале декабре опустились до “рекордных” 9 долларов.
Кроме этого, Россия находилась в тисках долгового кризиса: вынужденная реструктуризация валютных долгов и дефолт по рублёвым вызвал серьёзный дефицит доверия к российским властям у всех инвесторов: как российских, так и иностранных.
Однако свободный курс рубля быстро привёл к его коррекции. Прекращение валютных интервенций ЦБ заметно его ослабило, и рубль стал стоить столько, сколько он реально стоил. Искусственная эффективность импорта исчезла, и это дало толчок к развитию внутреннего производства. Кроме этого, Минфин (в лице заместителя министра Михаила Касьянова) достаточно успешно провёл переговоры о реструктуризации валютной части госдолга, и тиски долгового кризиса чуть-чуть отпустили…
Очень быстро стало заметно, что несмотря на негативные внешние факторы, только за счёт освобождения бюджета от необходимости обслуживать ГКО и прекращения политики ЦБ по поддержке искусственно “сильного” рубля, можно было добиться хоть робкого, но экономического роста.
К концу 1998 года российская экономика вернулась к росту, который уже было начался год назад, но прекратился из-за правительственного кризиса, устроенного администрацией президента под диктовку Березовского и Гусинского.
Многие наблюдатели с тех пор говорят об успешной работе правительства Примакова. Но, как гласит латинская пословица, “post hoc, non est propter hoc” – “после этого, не значит вследствие этого”. Экономический рост, начавшийся в конце 1998 года, был предопределён всеми предыдущими реформами Гайдара-Черномырдина, а августовский дефолт дал этому росту тот старт, которого хватило на всё последующее десятилетие. Рыночные механизмы и институты, наконец, заработали, и это стало главной причиной “успеха” правительства Примакова.
С другой стороны, нужно признать, что Примакову хватило мудрости не мешать этим процессам и не влезать в экономику с бездумным “волевым” администрированием. Благо желающих этим заняться в тот момент было более чем достаточно.
Левая (а по сути – прокоммунистическая) оппозиция не знала никаких других методов управления, кроме советских, и их она считала образцом для подражания. Потребовался весь авторитет Примакова, чтобы оградить экономику от попыток возрождения старых советских практик. Можно только представить себе, чего это ему стоило, если учесть, что левая оппозиция в Госдуме искренне считала его своим ставленником (что, отчасти, так и было).
Кстати, именно потому, что Примаков считался естественным проводником левых идей, в его правительство отказались войти Немцов и Сысуев. Примаков даже предлагал Черномырдину стать его первым замом, но и тот отказался от этого поста. По тем же основаниям отказался и Шохин. Зато в его правительстве остался назначенный ещё Кириенко министром промышленности и торговли бывший член Политбюро ЦК КПСС, последний председатель Госплана СССР, Юрий Маслюков. Он даже был повышен до первого вице-премьера.
Так или иначе, но по мере стабилизации экономического положения начался и вполне закономерный рост популярности самого Примакова (которая, вообще-то, должна была достаться Черномырдину). А с ростом рейтинга у Примакова и его окружения (в том числе у Лужкова) появились политические амбиции, выходившие за рамки должности премьер-министра.
Тут нужно заметить, что после того, как Явлинский предложил Примакова на должность председателя правительства, но прежде, чем Ельцин внес его кандидатуру в Государственную Думу, у Примакова состоялся разговор с Юмашевым. (О том, что такой разговор состоялся, мы знаем лишь со слов самого Юмашева. Примаков никогда его не подтверждал, но и не опровергал).
В этом разговоре Юмашев выдвинул Примакову условие: Ельцин внесёт его кандидатуру в Государственную Думу, но при условии, что Примаков даст ему, Юмашеву, обещание не выдвигать свою кандидатуру на пост президента на выборах 2000 года. И будто бы (опять же со слов Юмашева) Примаков ему такое согласие дал.
Скорее всего, Юмашев резонно предполагал, что посткризисный экономический рост неизбежен, а вместе с ним вполне вероятен и рост рейтинга того, с чьим именем будет в народе этот рост ассоциироваться. И Юмашев не хотел, чтобы Примаков воспользовался этим подарком судьбы. Теперь-то мы уже хорошо знаем, что у главы ельцинской администрации была стойкая уверенность в том, что именно он должен подобрать преемника президента. В этом, помимо прочего, он видел свой долг перед Ельциным.
У нас нет оснований ставить под сомнение достоверность этого свидетельства Юмашева. Однако кулуарный, непубличный и, что особенно важно, устный характер этой договорённости позволял обеим сторонам трактовать её так, как им в тот или иной момент было удобно. Мы же просто зафиксируем этот эпизод без всяких комментариев.
И вот на фоне относительной экономической стабилизации в полную силу развернулся начавшийся ещё весной скандал, который вошёл в историю под названием “Дело Mabetex”.
Дело было в том, что управляющий делами президента Бородин (ещё недавно, в 1996-1997 годах, начальник Путина) с 1993 года вёл одновременно реконструкцию и/или строительство сгоревшего Белого дома, Госдумы, Совета Федерации, Счётной палаты, налоговой инспекции и, наконец, первого корпуса Кремля и президентской резиденции «Шуйская Чупа».
Для этих целей Бородин, безо всяких тендеров (к чему все эти глупости?) выбрал подрядчика – швейцарскую компанию “Mabetex”, принадлежавшую его давнему приятелю (ещё со времен его работы мэром Якутска), швейцарцу албанского (косовского) происхождения. Этого человека тогда называли – Беджет Паколли (правильно – Бехджет Пацолли: Behgjet Pacolli). Сегодня он – миллиардер, самый богатый албанец в мире.
Это довольно колоритный персонаж. Помимо бурной и блестящей бизнес-карьеры, которую сначала его отец, а потом и он сам сделали на контрактах со странами советского блока, а потом, после его развала, с Россией и другими постсоветскими республиками, он ещё является и видным косовским политиком, короткое время он был даже президентом Республики Косово и долгое время – её министром иностранных дел. (К тому же он полиглот, помимо албанского и сербско-хорватского, он свободно владеет немецким, английским и итальянским. Кроме этого, он неплохо говорит по-русски и даже давал на нём интервью российским СМИ).
Итак, в благодарность за выгодные подряды (по данным прокуратуры стоимость контрактов была завышена на 30-60%) Пацолли оказывал Бородину множественные услуги, в том числе – и финансового характера. Но нас не интересует чистоплотность господина Бородина, пусть ею занимаются его биографы.
Однако для нашей книги о Ельцине важно то, что господин Пацолли выдал швейцарскому банку Banca del Gottardo финансовые гарантии, под которые то ли сам этот банк, то ли приближённый к Бородину российский Межпромбанк (принадлежавший бизнесмену Сергею Пугачёву) открыл счета и выпустил кредитные карты членам семьи Ельцина: двум его дочерям, Елене и Татьяне, и его жене Наине.
Весной 1998 года советник Banca del Gottardo, бывший советский гражданин, а в тот момент – израильтянин Филипп Туровер дал швейцарской прокуратуре показания о том, что между компанией Mabetex и возглавляемым Бородиным Управлением делами президента РФ имелась очевидная коррупционная связь. С учётом важности дела Туровера даже приняла генеральный прокурор Швейцарии Карла дель Понте. Практически сразу Карла дель Понте связалась с генеральным прокурором России Юрием Скуратовым и сообщила ему о наличии такого рода материала.
Основные события начали разворачиваться уже в сентябре. По приглашению Скуратова Туровер приехал в Москву, дал соответствующие показания и передал в Генпрокуратуру подтверждающие их документы. Практически сразу было возбуждено уголовное дело. А в ноябре Генпрокуратура России направила своим коллегам в Швейцарию запрос о правовой помощи.
К тому моменту Семья начала уже в общих чертах понимать, куда дул ветер и против кого было направлено это дело. Они понимали, чем было чревато для Ельцина и всей Семьи обнародование этих данных. Достаточно лишь показать распечатки трат с кредитной карты, например, Татьяны, чтобы понять, что она только в один день пребывания в Италии потратила 20 миллионов итальянских лир (около 12 тысяч долларов). В это время Ельцин имел уже настолько слабую поддержку в народе, что случись такое – это был бы прямой путь к импичменту, и тогда ничто уже не могло бы его (их?) спасти. Разумеется, Семья кинулась к Путину, как единственному человеку, обладавшему хоть какими-то возможностями ей помочь. Важно также и то, что Семья верила в его лояльность и в то, что ей он был обязан своим возвышением.
Путин в тот момент уже вовсю занимался кадровой “революцией” в ФСБ. Он активно заменял старых “московских” – неизвестных и нелояльных ему – генералов на своих, лично преданных ему друзей, с которыми он работал в ФСБ ещё в Ленинграде. Своими заместителями он сделал Виктора Черкесова, Николая Патрушева, Сергея Иванова, а Виктора Иванова назначил начальником управления собственной безопасности ФСБ.
Очевидно, что он создавал орган, который был бы лоялен лично ему, Путину, и никому другому. Причём это была организация, имевшая давние и “славные” традиции слежки, манипулирования общественным мнением, преследования за инакомыслие и репрессий. ФСБ была наделена всеми атрибутами силовой структуры: правом носить и применять оружие, возбуждать уголовные дела, вести оперативную разработку и следственные действия, задерживать подозреваемых, выходить в прокуратуру с ходатайствами на их арест и так далее.
Впрочем, мы думаем, что нашим читателям нет необходимости рассказывать, что такое ФСБ – наследница КГБ-НКВД-ОГПУ-ВЧК. Единственное, что нужно добавить: ФСБ в путинском варианте ещё и становилась организацией, которая подчинялась только ему и никому больше. Что происходило внутри этой закрытой, как её часто называют, “конторы”, никому не положено было знать. Всякий раз, когда кто-то изнутри ФСБ пытался донести до общественности информацию о том, какие нравы там царят, он подвергался жестоким преследованиям.
В этой связи характерна судьба подполковника Александра Литвиненко, который в 1998-1999 годах выступал с публичной критикой деятельности ФСБ, в частности, рассказывая о существовании в ФСБ отдела, который должен был совершать убийства неугодных “конторе” людей. Литвиненко сначала посадили в тюрьму, после освобождения из которой ему удалось бежать за границу. Но его бывшие коллеги нашли его и в 2006 году отравили полонием в Лондоне.
Разумеется, Путин имел от Юмашева полный карт-бланш на строительство именно такого ФСБ: эффективного, жестокого, дисциплинированного и полностью лояльного репрессивного орудия, не очень озабоченного соблюдением любых писаных и неписаных норм.
ФСБ постепенно становилась тем кистенём, который должен был раскроить череп любому противнику, на которого укажет директор службы. С той только оговоркой, что Юмашев в тот период воспринимал личную лояльность ему Путина как лояльность всего ФСБ президенту Ельцину и, следовательно, отчасти и ему – Юмашеву.
Первым смекнул что к чему старый служака Примаков. Его давнишние друзья, матёрые московские генералы госбезопасности (уволенные Путиным в ходе описанной выше чистки ФСБ) быстро до него добежали и в красках рассказали ему, что происходило и куда всё это могло привести. Примаков начал ходить то к Ельцину, то в Юмашеву с предложением уволить Путина с должности директора ФСБ.
Путин, разумеется, начал свою контригру. Она была проста, если не сказать – примитивна. Но именно поэтому она и сработала. Суть её состояла в том, что он приходил, допустим, к Юмашеву, и говорил: “Меня вызывал Примаков и требовал, чтобы я установил слежку за Березовским!”. Юмашев, естественно, его спрашивал: “А ты что?”.
“Как что? Сказал ему, что это неконституционно! Разве я мог поступить иначе? Всё должно быть в рамках действующего законодательства!” – отвечал ему Путин, преданно пожирая его глазами. В этот момент его обычно невыразительное лицо приобретало благородные черты честного и мужественного русского офицера…
Трюк действовал безотказно: Юмашев таял от умиления и восторга. “Вот, наконец-то, у нас появились офицеры-силовики новой формации. Воспитанные в духе демократии и уважения к закону. Молодец, Володя! Хорошо, что я в тебе не ошибся!”.
Юмашеву даже в голову не приходило, что Примаков, который много лет проработал агентом советских спецслужб на Ближнем Востоке и вел тайные переговоры с Израилем, Сирией, Ираком и т.д., а потом еще шесть лет возглавлял российскую внешнюю разведку, прекрасно знал все методы оперативной игры и был в этом деле довольно искушенным человеком.
К тому же к осени 1998 года наверное только дети в яслях не знали о том, что Путин — ставленник Семьи и дружит с Юмашевым и Березовским. Не было никаких сомнений, что получив такой приказ от премьера (к слову сказать не имеющего полномочий давать директору ФСБ какие-то приказы), Путин первым делом расскажет об этом Юмашеву и Березовскому.
Примакова можно было считать каким угодно ретроградом и обскурантом, но он точно не был идиотом и легко мог бы просчитать последствия такого своего приказа. Таким образом, похоже, что все это было довольно топорной выдумкой самого Путина, которая хорошо характеризует то, как он тогда оценивал интеллектуальный уровень своих “благодетелей”.
Сколько раз Путин разыгрывал подобный спектакль – одному Богу известно. Но и Явлинский рассказывает что-то подобное. И Березовский вспоминал, что с ним Путин тоже повторял этот же прием…
Такого рода “общение” вкупе с “делом Mabetex” всё сильнее сближало Семью и Путина. Постепенно он стал её частью и вошёл в число самого узкого круга людей, которые в тот момент фактически и были коллективным президентом, реально управлявшим страной. Ельцин же всё больше и больше уходил в свою болезнь, и это становилось всё заметнее и заметнее…
Характерен в этой связи эпизод, который вошёл в историю под ироничным названием “Ельцинская загогулина”. Это случилось 8 октября, во время торжественной встречи Ельцина с генералами всех силовых структур, получивших новые назначения. На видеоролике с этой церемонии мы видим практически всех путинских назначенцев: Сергея Иванова, Николая Патрушева и Виктора Черкесова. В том числе и их Ельцин поздравил с назначением в руководство ФСБ.
Ельцин медленно вошёл в Екатерининский зал Сенатского дворца в Кремле, в котором выстроились в ряд все приглашённые им генералы. Подойдя к сверкающей золотыми погонами шеренге, он отчетливо сказал: “Здравствуйте!” и продолжил неуверенно продвигаться вперед. Молчание было ему ответом. Повисла неловкая пауза.
Ельцин растерянно произнёс: “Ну, как-то бы… ответили бы…”. Генералы продолжали молчать. Через несколько секунд кто-то один неуверенно пробормотал: “Здравия желаю товарищ…”. Слова “Верховный Главнокомандующий” застряли у него в горле. Так было и непонятно кого же поприветствовал этот одинокий смельчак. Остальные продолжали упорно молчать и с Ельциным так и не поздоровались.
Снова повисла тягостная пауза. Чтобы как-то сгладить неловкость, Ельцин задумчиво пробормотал: “Это испуг… Я не собираюсь каждого увольнять…”, и продолжил мелкими шажками приближаться к генералам. После того, как он подошёл к ним достаточно близко, они стали по очереди представляться ему. С некоторыми (кого узнавал) он подолгу разговаривал, а остальным просто пожимал руки.
Наконец, он произнес речь. Неизвестно, насколько сильное впечатление произвело на него демонстративно прохладное отношение к нему новоиспеченных руководителей силовых структур, но он сразу взял быка за рога: “Силовые структуры традиционно подчинялись и всегда будут подчиняться непосредственно президенту”. После этого он исподлобья многозначительно посмотрел на выстроившихся перед ним генералов. “По крайней мере, пока я здесь. То есть – до 2000 года будет так, как я сказал”.
После этого он дал понять, что для него не являются секретом причины этой очевидной генеральской фронды: “Недоплачивать людям в погонах нельзя. Экономить на безопасности России – недопустимо”. Делая паузу после каждого слова, Ельцин отчетливо произнес: “Поддержка. Вас. Тоже. Приоритетная. Но и с вас мой спрос – тоже в приоритете. Вот такая загогулина получается”.
На последних кадрах видно, как Ельцин дружелюбно разговаривает с одетым в штатский костюм Сергеем Степашиным (в тот момент – министром внутренних дел). Видимо, это был единственный на этой церемонии человек, которого Ельцин давно знал и которому мог хотя бы отчасти доверять. Что-то подсказывает нам, что тем единственным генералом, который всё же поприветствовал Ельцина, как раз и был Сергей Степашин.
Даже несведущий человек, посмотрев на эти кадры, всё прекрасно бы понял. Силовики не видели в Ельцине своего начальника. У каждого из них был свой начальник, которому он служил в меру понимания им своего служебного долга. Так на практике постепенно начал реализовываться в России старый, ещё средневековый принцип “вассал моего вассала – не мой вассал”. И, взамен верности присяге российскому государству каждого, например, офицера и генерала госбезопасности, Кремль (Ельцин?) получил лишь личную лояльность директора этой службы.
Через несколько дней после этого Ельцин отправился в первую за много месяцев заграничную поездку – в Казахстан и Узбекистан. И опять мы обратимся к газете “Коммерсантъ”. Нет смысла пересказывать то, что можно прочитать в первоисточнике (тем более что автор этого материала – будущий многолетний пресс-секретарь Путина и Медведева, а тогда специальный корреспондент “Коммерсанта”, Наталья Тимакова). Характерно само название репортажа: «С папой всё в порядке». Вот его полный текст:
“13.10.98. Первый после долгого перерыва зарубежный визит Бориса Ельцина окончился плачевно. Программа его пребывания и в Узбекистане, и в Казахстане была резко сокращена. Официальная версия — трахеобронхит, неофициальная — «все хуже, чем в Швеции».
То, что состояние президента оставляет желать лучшего, стало ясно ещё в воскресенье, уже буквально с первых минут его пребывания в Узбекистане. Тяжело спустившись с трапа самолета, Ельцин попал в объятия Ислама Каримова, который был вынужден поддерживать российского президента, пока он преодолевал 50 метров, отделявших самолет от здания аэропорта.
Ельцин буквально вцепился в руку Каримова и, явно с трудом переставляя ноги, прошёл мимо журналистов. Шеф президентского протокола Владимир Шевченко отсёк корреспондентов, не обращая внимания на попытки самого Ельцина остановиться, чтобы с ними пообщаться.
Запланированная церемония возложения венков к памятнику Алишера Навои — можно сказать, обязательная для всех государственных деятелей, прибывающих в страну, — была отменена. Неудивительно: для того, чтобы почтить память поэта, Ельцину пришлось бы преодолеть более 20 ступеней.
А торжественную встречу двух президентов в резиденции «Дурмень» пришлось сократить. От восхождения на подиум, с которого в Узбекистане обычно высшие лица приветствуют почетный караул, отказались. Оба президента прошлись просто по ковру. Тем не менее без опасных моментов не обошлось.
Когда командир почётного караула отдал салют саблей Борису Ельцину и двинулся к нему навстречу, президент тоже решил поприветствовать его и хотел было сделать шаг навстречу. Но, запнувшись ногой за ковер, начал буквально валиться вперед. Опытный теннисист Ислам Каримов боковым зрением увидел падающего российского президента и подхватил его под руку. Едва начальник почётного караула отрапортовал, Каримов, взяв Ельцина за руку, сразу увёл его в помещение государственной резиденции. Выстроившиеся рядом на роскошном ковре дипломаты так и остались без рукопожатия российского президента.
Опытные узбекские и российские телеоператоры сразу же повытаскивали из камер кассеты и отдали их в толпу своим помощникам, после чего продолжили съемки новыми кассетами: «А то служба безопасности отберёт». Впрочем, на узбекском телевидении кадры с падающим Ельциным всё равно были вырезаны.
Вечером на обеде в честь президента России, как рассказывают очевидцы, Ельцин выглядел ещё хуже. В ответ на по-восточному долгий тост Каримова он не смог сказать заготовленный заранее тост, несколько раз сбивался, несмотря на подсказки жены, и в итоге почему-то заявил, что «остался доволен осмотром объектов и магазинов».
Вечером в воскресенье появилась первая официальная версия случившегося: простуда. Пресс-секретарь президента Дмитрий Якушкин заявил, что на самочувствии Ельцина сказался «тяжелый перелёт и конец рабочей недели». После чего принялся заверять, что «ничего экстраординарного не произошло». Но уже утром следующего дня стало ясно, что это не так. Причём первыми, кто это понял, были люди из ближайшего окружения Ельцина. По рассказу источника Ъ, проснувшись в резиденции «Дурмень» в семь утра, Ельцин устроил окружающим разнос: почему никто не готов, он уже опаздывает на работу! Президент явно не осознавал, что находится не в Москве.
Те немногие фразы, которые тихо и неуверенно произносил президент во время российско-узбекских переговоров в расширенном составе, большей частью представляли собой бессвязные замечания по разным проблемам двусторонних отношений. Несколько раз они прерывались тяжелым сухим кашлем. Но когда шеф протокола Шевченко подошёл к Ельцину, чтобы сказать, что время переговоров подходит к концу, президент вдруг грубо оборвал его: «Это моё дело, а не ваше».
С официальным заявлением для прессы Ельцин справился не отрываясь от бумажки. Естественно, ни о каких вопросах журналистов не могло идти и речи. Более того, когда после подписания документов официанты внесли шампанское для протокольного тоста, Владимир Шевченко буквально силой развернул их назад. Тем не менее официальные лица продолжали утверждать, что никаких изменений в дальнейшей программе не предвидится.
И только когда президент прилетел в Алма-Ату и сразу после аэропорта отправился в официальную резиденцию Назарбаева, стало ясно, что программа не просто сильно сокращена, а сведена к минимуму.
Вместо суток Ельцин пробыл в Казахстане 6 часов. Он провёл сорокаминутные переговоры с Нурсултаном Назарбаевым, после чего поучаствовал в церемонии подписания договора о дружбе и сотрудничестве. Наградив президента Казахстана орденом Андрея Первозванного, Ельцин сказал: «Желаю вам долгой жизни, большого счастья, счастья казахстанскому народу…» Обычное протокольное приветствие было, однако, произнесено столь грустным тоном, что кто-то из присутствовавших даже прошептал: «Как будто прощается…»
Первоначальный диагноз — простуда — был уточнён руководителем медицинского центра управления делами президента Сергеем Мироновым (который, кстати, после почти полугодового отсутствия вновь стал сопровождать президента в его поездках): «У президента трахеобронхит, температура 37,2-37,4». Пресс-секретарь президента Дмитрий Якушкин был вынужден признать, что причины спешного возвращения Ельцина в Москву связаны исключительно с состоянием здоровья. Он заявил, что сокращение визита вызвано «медицинской необходимостью». По словам Якушкина, именно врачи во время перелёта Ташкент—Алма-Ата убедили президента сократить время пребывания в Казахстане.
Пожалуй, единственным человеком в окружении президента, который сохранял бодрость духа и продолжал улыбаться, была Татьяна Дьяченко. На замечания сочувствующих, что президент плохо выглядит и что не стоит в таком состоянии его показывать, она отвечала: «Не надо паники, с папой всё в порядке». Но один из сотрудников в администрации президента в беседе с корреспондентом Ъ констатировал: «Это гораздо хуже Швеции. Просто, слава Богу, журналисты ничего не слышали».
Напомним: в декабре прошлого года в Швеции Борис Ельцин, например, прилюдно причислил к ядерным державам Японию и Германию. Тогдашнему пресс-секретарю президента Сергею Ястржембскому пришлось смущённо просить журналистов «заменить» Японию на Великобританию, а Германию вообще «опустить». Так что можно сказать, новому пресс-секретарю Якушкину ещё повезло.”
Не мудрено, что на фоне экономической стабилизации и такого, мягко выражаясь, “вялого” Ельцина, рейтинг Примакова начал быстро расти и к декабрю достиг небывалого уровня в 54%. В тогдашней России, пропитанной нигилизмом и разочарованием во всех без исключения политиках, это был настоящий рекорд. Разумеется, что все в окружении Примакова начали подталкивать его к тому, чтобы заявить о самостоятельных политических амбициях и претензиях на президентское кресло на выборах 2000 года.
Дальнейший ход событий мы знаем только в изложении Юмашева. Он рассказывает, что в какой-то момент, в декабре, Примаков позвонил ему и попросил приехать к нему в Белый дом. Когда Юмашев приехал к Примакову, тот сообщил ему, что, несмотря на прежние договорённости, он всё же решил принять участие в президентских выборах. Примаков мотивировал это тем, что никаких других проходных кандидатов нет, а отдавать власть случайному человеку, тем более если это будет какой-то левый популист, было бы очень опасно.
Вот как в книге “Ход царём” (написанной, в том числе, по итогам бесед с Юмашевым) журналист Илья Жигулёв изложил ответ Юмашева: «Евгений Максимович, я хотел бы, чтобы вы твёрдо знали, Борис Николаевич никогда этого не поддержит. Я очень хорошо знаю его позицию, он много со мной по этому поводу разговаривал. Он пригласил вас ровно потому, что вы ему сказали, что в президенты не пойдёте. Вы помните, вы собирались вместе с ним кандидатуру будущего президента найти? У вас конфликт с Ельциным начнётся, зачем вам это надо?
Вы нормально работаете, мы вам помогаем, администрация президента делает всё возможное, чтобы вас поддерживать… Администрация работает в связке с правительством и всячески ему помогает. Если вдруг вы будете настаивать на том, чтобы пойти на выборы, администрация президента будет работать против вас, мы просто страну разрушим».
Однако Юмашеву не удалось переубедить Примакова, и тот остался при своем мнении. Тогда Юмашев сам подал в отставку, поскольку считал себя виноватым в том, что случилось. Нам это объяснение не кажется убедительным, но именно так сам Юмашев объясняет этот свой поступок.
Юмашев по какой-то неведомой причине считал, что Ельцин должен сам, лично, найти себе преемника, который и стал бы следующим президентом России. То, что Примаков таким преемником не являлся, было очевидно хотя бы потому, что Примакову было в тот момент уже 69 лет (он был старше Ельцина на полтора года).
В рассуждениях Юмашева всё было очень логично и убедительно, за исключением того, что в соответствии с конституцией России должность президента не передаётся по наследству, а выбирает его народ на всеобщих, прямых, равных и тайных выборах.
Кроме этого, конструкция с преемником имела бы право на существование, если это был бы человек, предложенный народу безусловным моральным лидером нации, руководителем, авторитет которого не подлежал бы сомнению, а популярность зашкаливала.
Но если своего преемника народу предлагал президент, рейтинг которого в тот момент был равен нулю (в пределах статистической погрешности), и который превратился в персонажа для не самых остроумных анекдотов, то почему нужно было так упорно настаивать на его праве назначить себе преемника? Как это могло помочь такому кандидату на предстоявших президентских выборах? Не стала бы такая поддержка Ельцина, наоборот, вредить ему?
Все эти парадоксы в своих многочисленных комментариях о договорённостях с Примаковым Юмашев никак не объясняет, а больше мы ни от кого (включая самого Примакова) никаких рассказов об этих договорённостях не слышали. Все же так называемые “независимые” журналистские расследования, так или иначе, имеют своим источником всё те же воспоминания Юмашева и больше – никого.
Возможно, правы те, близкие в то время к Семье чиновники и бизнесмены, которые утверждают, что в тот момент, в конце 1998 года, тема преемника ещё не стояла на повестке дня, а главной проблемой, которая занимала тогда всё окружение Ельцина, являлось “дело Mabetex” и те угрозы, которое оно в себе несло.
Путин в этот момент стал для Юмашева фактически единственным источником конфиденциальной информации о том, как шло расследование этого дела, и насколько близко генеральный прокурор Скуратов уже подобрался к членам семьи Ельцина. Разумеется, Путин быстро увидел все преимущества такого своего положения и не преминул этим воспользоваться.
Во-первых, он нарисовал картину масштабного заговора против Ельцина, во главе которого стояли Примаков и Лужков. Он убедил Юмашева в том, что они манипулировали не только Генеральной прокуратурой, но и всей левой оппозицией в Думе и большинством глав регионов (а значит – и Советом Федерации).
Он предоставил Юмашеву доказательства того, что Скуратов регулярно встречался с Примаковым и Лужковым и имел от них твёрдые заверения в поддержке (иначе он не стал бы так активно вести расследование против Семьи). Кроме этого, Путин объяснил Юмашеву, что все медиаресурсы Гусинского работали теперь против Семьи, причём в тесной координации с Примаковым, Лужковым и Скуратовым.
Возможно, что так оно и было в действительности. А может быть и не вполне так. Но, как говорится, нет дыма без огня. Тут важны акценты. Не секрет, что руководители Генпрокуратуры (включая и её главу) во все времена были частыми гостями в правительстве России и мэрии Москвы. У Генпрокуратуры, как у любого другого ведомства, всегда были вопросы относительно своего финансирования, обеспечения помещениями и тому подобного. Кроме этого, Генпрокуратуру нередко приглашали на заседания правительства для обсуждения вопросов борьбы с преступностью, с коррупцией, по поводу международной правовой деятельности и так далее.
Поэтому сам факт встреч, допустим, Скуратова с Примаковым, ещё вовсе не означал, что они плели заговор против Ельцина и его Семьи. Но тут Путин, видимо, ссылаясь на “оперативную информацию”, уже направлял Юмашева в то русло, в которое ему было нужно. Не прошло и пары месяцев, как Юмашев уже был абсолютно уверен в том, что Примаков нелоялен, метит в президенты и готов пересажать ради этого всё окружение Ельцина. Кроме того, теперь он был уверен, что единственный, кто мог всех их спасти – это Путин. И именно по этой причине Примаков, резонно опасаясь Путина, настаивал на его увольнении.
К декабрю Юмашев уже совсем созрел и, когда Примаков сообщил ему о своём решение баллотироваться на пост президента на предстоявших в 2000 году выборах, решил, что пора уходить в тень, и 7 декабря подал в отставку. С этого момента юридической ответственности за все последующие решения он уже нести не будет, но своё реальное влияние на Ельцина сохранит и будет продолжать оставаться серым кардиналом при Ельцине в формальном статусе всего лишь его советника.
На своё место Юмашев предложил Ельцину назначить генерал-полковника Николая Бордюжу, который в тот момент был секретарём Совета Безопасности РФ, а до этого командовал Федеральной пограничной службой. Ельцин безо всяких колебаний с этим предложением согласился.
Бордюжа производил впечатления решительного лишённого интеллигентской рефлексии военного человека, который не станет разводить церемонии и быстро приведет “заговорщиков” в чувство. Его первостепенной задачей было сделать так, чтобы у Примакова пропало всякое желание баллотироваться в президенты, а у Скуратова – вести какие-либо расследования в отношении Семьи. Судя по тому, что Бордюжа согласился на эту должность, он считал себя в силах справиться с этим делом.
Начинался новый, 1999 год…
Альфред Кох
Кох Альфред:
Глава 14. До и после дефолта-1998
Часть 7
Правительство Примакова приступило к работе в условиях, которые смело можно было назвать катастрофическими. Ослабевшая власть Ельцина соединилась в тот момент с мощнейшим финансовым и, как следствие, бюджетным кризисами. Достаточно сказать, что с лета цены на нефть марки Brent редко поднимались выше 10 долларов за баррель, а в начале декабре опустились до “рекордных” 9 долларов.
Кроме этого, Россия находилась в тисках долгового кризиса: вынужденная реструктуризация валютных долгов и дефолт по рублёвым вызвал серьёзный дефицит доверия к российским властям у всех инвесторов: как российских, так и иностранных.
Однако свободный курс рубля быстро привёл к его коррекции. Прекращение валютных интервенций ЦБ заметно его ослабило, и рубль стал стоить столько, сколько он реально стоил. Искусственная эффективность импорта исчезла, и это дало толчок к развитию внутреннего производства. Кроме этого, Минфин (в лице заместителя министра Михаила Касьянова) достаточно успешно провёл переговоры о реструктуризации валютной части госдолга, и тиски долгового кризиса чуть-чуть отпустили…
Очень быстро стало заметно, что несмотря на негативные внешние факторы, только за счёт освобождения бюджета от необходимости обслуживать ГКО и прекращения политики ЦБ по поддержке искусственно “сильного” рубля, можно было добиться хоть робкого, но экономического роста.
К концу 1998 года российская экономика вернулась к росту, который уже было начался год назад, но прекратился из-за правительственного кризиса, устроенного администрацией президента под диктовку Березовского и Гусинского.
Многие наблюдатели с тех пор говорят об успешной работе правительства Примакова. Но, как гласит латинская пословица, “post hoc, non est propter hoc” – “после этого, не значит вследствие этого”. Экономический рост, начавшийся в конце 1998 года, был предопределён всеми предыдущими реформами Гайдара-Черномырдина, а августовский дефолт дал этому росту тот старт, которого хватило на всё последующее десятилетие. Рыночные механизмы и институты, наконец, заработали, и это стало главной причиной “успеха” правительства Примакова.
С другой стороны, нужно признать, что Примакову хватило мудрости не мешать этим процессам и не влезать в экономику с бездумным “волевым” администрированием. Благо желающих этим заняться в тот момент было более чем достаточно.
Левая (а по сути – прокоммунистическая) оппозиция не знала никаких других методов управления, кроме советских, и их она считала образцом для подражания. Потребовался весь авторитет Примакова, чтобы оградить экономику от попыток возрождения старых советских практик. Можно только представить себе, чего это ему стоило, если учесть, что левая оппозиция в Госдуме искренне считала его своим ставленником (что, отчасти, так и было).
Кстати, именно потому, что Примаков считался естественным проводником левых идей, в его правительство отказались войти Немцов и Сысуев. Примаков даже предлагал Черномырдину стать его первым замом, но и тот отказался от этого поста. По тем же основаниям отказался и Шохин. Зато в его правительстве остался назначенный ещё Кириенко министром промышленности и торговли бывший член Политбюро ЦК КПСС, последний председатель Госплана СССР, Юрий Маслюков. Он даже был повышен до первого вице-премьера.
Так или иначе, но по мере стабилизации экономического положения начался и вполне закономерный рост популярности самого Примакова (которая, вообще-то, должна была достаться Черномырдину). А с ростом рейтинга у Примакова и его окружения (в том числе у Лужкова) появились политические амбиции, выходившие за рамки должности премьер-министра.
Тут нужно заметить, что после того, как Явлинский предложил Примакова на должность председателя правительства, но прежде, чем Ельцин внес его кандидатуру в Государственную Думу, у Примакова состоялся разговор с Юмашевым. (О том, что такой разговор состоялся, мы знаем лишь со слов самого Юмашева. Примаков никогда его не подтверждал, но и не опровергал).
В этом разговоре Юмашев выдвинул Примакову условие: Ельцин внесёт его кандидатуру в Государственную Думу, но при условии, что Примаков даст ему, Юмашеву, обещание не выдвигать свою кандидатуру на пост президента на выборах 2000 года. И будто бы (опять же со слов Юмашева) Примаков ему такое согласие дал.
Скорее всего, Юмашев резонно предполагал, что посткризисный экономический рост неизбежен, а вместе с ним вполне вероятен и рост рейтинга того, с чьим именем будет в народе этот рост ассоциироваться. И Юмашев не хотел, чтобы Примаков воспользовался этим подарком судьбы. Теперь-то мы уже хорошо знаем, что у главы ельцинской администрации была стойкая уверенность в том, что именно он должен подобрать преемника президента. В этом, помимо прочего, он видел свой долг перед Ельциным.
У нас нет оснований ставить под сомнение достоверность этого свидетельства Юмашева. Однако кулуарный, непубличный и, что особенно важно, устный характер этой договорённости позволял обеим сторонам трактовать её так, как им в тот или иной момент было удобно. Мы же просто зафиксируем этот эпизод без всяких комментариев.
И вот на фоне относительной экономической стабилизации в полную силу развернулся начавшийся ещё весной скандал, который вошёл в историю под названием “Дело Mabetex”.
Дело было в том, что управляющий делами президента Бородин (ещё недавно, в 1996-1997 годах, начальник Путина) с 1993 года вёл одновременно реконструкцию и/или строительство сгоревшего Белого дома, Госдумы, Совета Федерации, Счётной палаты, налоговой инспекции и, наконец, первого корпуса Кремля и президентской резиденции «Шуйская Чупа».
Для этих целей Бородин, безо всяких тендеров (к чему все эти глупости?) выбрал подрядчика – швейцарскую компанию “Mabetex”, принадлежавшую его давнему приятелю (ещё со времен его работы мэром Якутска), швейцарцу албанского (косовского) происхождения. Этого человека тогда называли – Беджет Паколли (правильно – Бехджет Пацолли: Behgjet Pacolli). Сегодня он – миллиардер, самый богатый албанец в мире.
Это довольно колоритный персонаж. Помимо бурной и блестящей бизнес-карьеры, которую сначала его отец, а потом и он сам сделали на контрактах со странами советского блока, а потом, после его развала, с Россией и другими постсоветскими республиками, он ещё является и видным косовским политиком, короткое время он был даже президентом Республики Косово и долгое время – её министром иностранных дел. (К тому же он полиглот, помимо албанского и сербско-хорватского, он свободно владеет немецким, английским и итальянским. Кроме этого, он неплохо говорит по-русски и даже давал на нём интервью российским СМИ).
Итак, в благодарность за выгодные подряды (по данным прокуратуры стоимость контрактов была завышена на 30-60%) Пацолли оказывал Бородину множественные услуги, в том числе – и финансового характера. Но нас не интересует чистоплотность господина Бородина, пусть ею занимаются его биографы.
Однако для нашей книги о Ельцине важно то, что господин Пацолли выдал швейцарскому банку Banca del Gottardo финансовые гарантии, под которые то ли сам этот банк, то ли приближённый к Бородину российский Межпромбанк (принадлежавший бизнесмену Сергею Пугачёву) открыл счета и выпустил кредитные карты членам семьи Ельцина: двум его дочерям, Елене и Татьяне, и его жене Наине.
Весной 1998 года советник Banca del Gottardo, бывший советский гражданин, а в тот момент – израильтянин Филипп Туровер дал швейцарской прокуратуре показания о том, что между компанией Mabetex и возглавляемым Бородиным Управлением делами президента РФ имелась очевидная коррупционная связь. С учётом важности дела Туровера даже приняла генеральный прокурор Швейцарии Карла дель Понте. Практически сразу Карла дель Понте связалась с генеральным прокурором России Юрием Скуратовым и сообщила ему о наличии такого рода материала.
Основные события начали разворачиваться уже в сентябре. По приглашению Скуратова Туровер приехал в Москву, дал соответствующие показания и передал в Генпрокуратуру подтверждающие их документы. Практически сразу было возбуждено уголовное дело. А в ноябре Генпрокуратура России направила своим коллегам в Швейцарию запрос о правовой помощи.
К тому моменту Семья начала уже в общих чертах понимать, куда дул ветер и против кого было направлено это дело. Они понимали, чем было чревато для Ельцина и всей Семьи обнародование этих данных. Достаточно лишь показать распечатки трат с кредитной карты, например, Татьяны, чтобы понять, что она только в один день пребывания в Италии потратила 20 миллионов итальянских лир (около 12 тысяч долларов). В это время Ельцин имел уже настолько слабую поддержку в народе, что случись такое – это был бы прямой путь к импичменту, и тогда ничто уже не могло бы его (их?) спасти. Разумеется, Семья кинулась к Путину, как единственному человеку, обладавшему хоть какими-то возможностями ей помочь. Важно также и то, что Семья верила в его лояльность и в то, что ей он был обязан своим возвышением.
Путин в тот момент уже вовсю занимался кадровой “революцией” в ФСБ. Он активно заменял старых “московских” – неизвестных и нелояльных ему – генералов на своих, лично преданных ему друзей, с которыми он работал в ФСБ ещё в Ленинграде. Своими заместителями он сделал Виктора Черкесова, Николая Патрушева, Сергея Иванова, а Виктора Иванова назначил начальником управления собственной безопасности ФСБ.
Очевидно, что он создавал орган, который был бы лоялен лично ему, Путину, и никому другому. Причём это была организация, имевшая давние и “славные” традиции слежки, манипулирования общественным мнением, преследования за инакомыслие и репрессий. ФСБ была наделена всеми атрибутами силовой структуры: правом носить и применять оружие, возбуждать уголовные дела, вести оперативную разработку и следственные действия, задерживать подозреваемых, выходить в прокуратуру с ходатайствами на их арест и так далее.
Впрочем, мы думаем, что нашим читателям нет необходимости рассказывать, что такое ФСБ – наследница КГБ-НКВД-ОГПУ-ВЧК. Единственное, что нужно добавить: ФСБ в путинском варианте ещё и становилась организацией, которая подчинялась только ему и никому больше. Что происходило внутри этой закрытой, как её часто называют, “конторы”, никому не положено было знать. Всякий раз, когда кто-то изнутри ФСБ пытался донести до общественности информацию о том, какие нравы там царят, он подвергался жестоким преследованиям.
В этой связи характерна судьба подполковника Александра Литвиненко, который в 1998-1999 годах выступал с публичной критикой деятельности ФСБ, в частности, рассказывая о существовании в ФСБ отдела, который должен был совершать убийства неугодных “конторе” людей. Литвиненко сначала посадили в тюрьму, после освобождения из которой ему удалось бежать за границу. Но его бывшие коллеги нашли его и в 2006 году отравили полонием в Лондоне.
Разумеется, Путин имел от Юмашева полный карт-бланш на строительство именно такого ФСБ: эффективного, жестокого, дисциплинированного и полностью лояльного репрессивного орудия, не очень озабоченного соблюдением любых писаных и неписаных норм.
ФСБ постепенно становилась тем кистенём, который должен был раскроить череп любому противнику, на которого укажет директор службы. С той только оговоркой, что Юмашев в тот период воспринимал личную лояльность ему Путина как лояльность всего ФСБ президенту Ельцину и, следовательно, отчасти и ему – Юмашеву.
Первым смекнул что к чему старый служака Примаков. Его давнишние друзья, матёрые московские генералы госбезопасности (уволенные Путиным в ходе описанной выше чистки ФСБ) быстро до него добежали и в красках рассказали ему, что происходило и куда всё это могло привести. Примаков начал ходить то к Ельцину, то в Юмашеву с предложением уволить Путина с должности директора ФСБ.
Путин, разумеется, начал свою контригру. Она была проста, если не сказать – примитивна. Но именно поэтому она и сработала. Суть её состояла в том, что он приходил, допустим, к Юмашеву, и говорил: “Меня вызывал Примаков и требовал, чтобы я установил слежку за Березовским!”. Юмашев, естественно, его спрашивал: “А ты что?”.
“Как что? Сказал ему, что это неконституционно! Разве я мог поступить иначе? Всё должно быть в рамках действующего законодательства!” – отвечал ему Путин, преданно пожирая его глазами. В этот момент его обычно невыразительное лицо приобретало благородные черты честного и мужественного русского офицера…
Трюк действовал безотказно: Юмашев таял от умиления и восторга. “Вот, наконец-то, у нас появились офицеры-силовики новой формации. Воспитанные в духе демократии и уважения к закону. Молодец, Володя! Хорошо, что я в тебе не ошибся!”.
Юмашеву даже в голову не приходило, что Примаков, который много лет проработал агентом советских спецслужб на Ближнем Востоке и вел тайные переговоры с Израилем, Сирией, Ираком и т.д., а потом еще шесть лет возглавлял российскую внешнюю разведку, прекрасно знал все методы оперативной игры и был в этом деле довольно искушенным человеком.
К тому же к осени 1998 года наверное только дети в яслях не знали о том, что Путин — ставленник Семьи и дружит с Юмашевым и Березовским. Не было никаких сомнений, что получив такой приказ от премьера (к слову сказать не имеющего полномочий давать директору ФСБ какие-то приказы), Путин первым делом расскажет об этом Юмашеву и Березовскому.
Примакова можно было считать каким угодно ретроградом и обскурантом, но он точно не был идиотом и легко мог бы просчитать последствия такого своего приказа. Таким образом, похоже, что все это было довольно топорной выдумкой самого Путина, которая хорошо характеризует то, как он тогда оценивал интеллектуальный уровень своих “благодетелей”.
Сколько раз Путин разыгрывал подобный спектакль – одному Богу известно. Но и Явлинский рассказывает что-то подобное. И Березовский вспоминал, что с ним Путин тоже повторял этот же прием…
Такого рода “общение” вкупе с “делом Mabetex” всё сильнее сближало Семью и Путина. Постепенно он стал её частью и вошёл в число самого узкого круга людей, которые в тот момент фактически и были коллективным президентом, реально управлявшим страной. Ельцин же всё больше и больше уходил в свою болезнь, и это становилось всё заметнее и заметнее…
Характерен в этой связи эпизод, который вошёл в историю под ироничным названием “Ельцинская загогулина”. Это случилось 8 октября, во время торжественной встречи Ельцина с генералами всех силовых структур, получивших новые назначения. На видеоролике с этой церемонии мы видим практически всех путинских назначенцев: Сергея Иванова, Николая Патрушева и Виктора Черкесова. В том числе и их Ельцин поздравил с назначением в руководство ФСБ.
Ельцин медленно вошёл в Екатерининский зал Сенатского дворца в Кремле, в котором выстроились в ряд все приглашённые им генералы. Подойдя к сверкающей золотыми погонами шеренге, он отчетливо сказал: “Здравствуйте!” и продолжил неуверенно продвигаться вперед. Молчание было ему ответом. Повисла неловкая пауза.
Ельцин растерянно произнёс: “Ну, как-то бы… ответили бы…”. Генералы продолжали молчать. Через несколько секунд кто-то один неуверенно пробормотал: “Здравия желаю товарищ…”. Слова “Верховный Главнокомандующий” застряли у него в горле. Так было и непонятно кого же поприветствовал этот одинокий смельчак. Остальные продолжали упорно молчать и с Ельциным так и не поздоровались.
Снова повисла тягостная пауза. Чтобы как-то сгладить неловкость, Ельцин задумчиво пробормотал: “Это испуг… Я не собираюсь каждого увольнять…”, и продолжил мелкими шажками приближаться к генералам. После того, как он подошёл к ним достаточно близко, они стали по очереди представляться ему. С некоторыми (кого узнавал) он подолгу разговаривал, а остальным просто пожимал руки.
Наконец, он произнес речь. Неизвестно, насколько сильное впечатление произвело на него демонстративно прохладное отношение к нему новоиспеченных руководителей силовых структур, но он сразу взял быка за рога: “Силовые структуры традиционно подчинялись и всегда будут подчиняться непосредственно президенту”. После этого он исподлобья многозначительно посмотрел на выстроившихся перед ним генералов. “По крайней мере, пока я здесь. То есть – до 2000 года будет так, как я сказал”.
После этого он дал понять, что для него не являются секретом причины этой очевидной генеральской фронды: “Недоплачивать людям в погонах нельзя. Экономить на безопасности России – недопустимо”. Делая паузу после каждого слова, Ельцин отчетливо произнес: “Поддержка. Вас. Тоже. Приоритетная. Но и с вас мой спрос – тоже в приоритете. Вот такая загогулина получается”.
На последних кадрах видно, как Ельцин дружелюбно разговаривает с одетым в штатский костюм Сергеем Степашиным (в тот момент – министром внутренних дел). Видимо, это был единственный на этой церемонии человек, которого Ельцин давно знал и которому мог хотя бы отчасти доверять. Что-то подсказывает нам, что тем единственным генералом, который всё же поприветствовал Ельцина, как раз и был Сергей Степашин.
Даже несведущий человек, посмотрев на эти кадры, всё прекрасно бы понял. Силовики не видели в Ельцине своего начальника. У каждого из них был свой начальник, которому он служил в меру понимания им своего служебного долга. Так на практике постепенно начал реализовываться в России старый, ещё средневековый принцип “вассал моего вассала – не мой вассал”. И, взамен верности присяге российскому государству каждого, например, офицера и генерала госбезопасности, Кремль (Ельцин?) получил лишь личную лояльность директора этой службы.
Через несколько дней после этого Ельцин отправился в первую за много месяцев заграничную поездку – в Казахстан и Узбекистан. И опять мы обратимся к газете “Коммерсантъ”. Нет смысла пересказывать то, что можно прочитать в первоисточнике (тем более что автор этого материала – будущий многолетний пресс-секретарь Путина и Медведева, а тогда специальный корреспондент “Коммерсанта”, Наталья Тимакова). Характерно само название репортажа: «С папой всё в порядке». Вот его полный текст:
“13.10.98. Первый после долгого перерыва зарубежный визит Бориса Ельцина окончился плачевно. Программа его пребывания и в Узбекистане, и в Казахстане была резко сокращена. Официальная версия — трахеобронхит, неофициальная — «все хуже, чем в Швеции».
То, что состояние президента оставляет желать лучшего, стало ясно ещё в воскресенье, уже буквально с первых минут его пребывания в Узбекистане. Тяжело спустившись с трапа самолета, Ельцин попал в объятия Ислама Каримова, который был вынужден поддерживать российского президента, пока он преодолевал 50 метров, отделявших самолет от здания аэропорта.
Ельцин буквально вцепился в руку Каримова и, явно с трудом переставляя ноги, прошёл мимо журналистов. Шеф президентского протокола Владимир Шевченко отсёк корреспондентов, не обращая внимания на попытки самого Ельцина остановиться, чтобы с ними пообщаться.
Запланированная церемония возложения венков к памятнику Алишера Навои — можно сказать, обязательная для всех государственных деятелей, прибывающих в страну, — была отменена. Неудивительно: для того, чтобы почтить память поэта, Ельцину пришлось бы преодолеть более 20 ступеней.
А торжественную встречу двух президентов в резиденции «Дурмень» пришлось сократить. От восхождения на подиум, с которого в Узбекистане обычно высшие лица приветствуют почетный караул, отказались. Оба президента прошлись просто по ковру. Тем не менее без опасных моментов не обошлось.
Когда командир почётного караула отдал салют саблей Борису Ельцину и двинулся к нему навстречу, президент тоже решил поприветствовать его и хотел было сделать шаг навстречу. Но, запнувшись ногой за ковер, начал буквально валиться вперед. Опытный теннисист Ислам Каримов боковым зрением увидел падающего российского президента и подхватил его под руку. Едва начальник почётного караула отрапортовал, Каримов, взяв Ельцина за руку, сразу увёл его в помещение государственной резиденции. Выстроившиеся рядом на роскошном ковре дипломаты так и остались без рукопожатия российского президента.
Опытные узбекские и российские телеоператоры сразу же повытаскивали из камер кассеты и отдали их в толпу своим помощникам, после чего продолжили съемки новыми кассетами: «А то служба безопасности отберёт». Впрочем, на узбекском телевидении кадры с падающим Ельциным всё равно были вырезаны.
Вечером на обеде в честь президента России, как рассказывают очевидцы, Ельцин выглядел ещё хуже. В ответ на по-восточному долгий тост Каримова он не смог сказать заготовленный заранее тост, несколько раз сбивался, несмотря на подсказки жены, и в итоге почему-то заявил, что «остался доволен осмотром объектов и магазинов».
Вечером в воскресенье появилась первая официальная версия случившегося: простуда. Пресс-секретарь президента Дмитрий Якушкин заявил, что на самочувствии Ельцина сказался «тяжелый перелёт и конец рабочей недели». После чего принялся заверять, что «ничего экстраординарного не произошло». Но уже утром следующего дня стало ясно, что это не так. Причём первыми, кто это понял, были люди из ближайшего окружения Ельцина. По рассказу источника Ъ, проснувшись в резиденции «Дурмень» в семь утра, Ельцин устроил окружающим разнос: почему никто не готов, он уже опаздывает на работу! Президент явно не осознавал, что находится не в Москве.
Те немногие фразы, которые тихо и неуверенно произносил президент во время российско-узбекских переговоров в расширенном составе, большей частью представляли собой бессвязные замечания по разным проблемам двусторонних отношений. Несколько раз они прерывались тяжелым сухим кашлем. Но когда шеф протокола Шевченко подошёл к Ельцину, чтобы сказать, что время переговоров подходит к концу, президент вдруг грубо оборвал его: «Это моё дело, а не ваше».
С официальным заявлением для прессы Ельцин справился не отрываясь от бумажки. Естественно, ни о каких вопросах журналистов не могло идти и речи. Более того, когда после подписания документов официанты внесли шампанское для протокольного тоста, Владимир Шевченко буквально силой развернул их назад. Тем не менее официальные лица продолжали утверждать, что никаких изменений в дальнейшей программе не предвидится.
И только когда президент прилетел в Алма-Ату и сразу после аэропорта отправился в официальную резиденцию Назарбаева, стало ясно, что программа не просто сильно сокращена, а сведена к минимуму.
Вместо суток Ельцин пробыл в Казахстане 6 часов. Он провёл сорокаминутные переговоры с Нурсултаном Назарбаевым, после чего поучаствовал в церемонии подписания договора о дружбе и сотрудничестве. Наградив президента Казахстана орденом Андрея Первозванного, Ельцин сказал: «Желаю вам долгой жизни, большого счастья, счастья казахстанскому народу…» Обычное протокольное приветствие было, однако, произнесено столь грустным тоном, что кто-то из присутствовавших даже прошептал: «Как будто прощается…»
Первоначальный диагноз — простуда — был уточнён руководителем медицинского центра управления делами президента Сергеем Мироновым (который, кстати, после почти полугодового отсутствия вновь стал сопровождать президента в его поездках): «У президента трахеобронхит, температура 37,2-37,4». Пресс-секретарь президента Дмитрий Якушкин был вынужден признать, что причины спешного возвращения Ельцина в Москву связаны исключительно с состоянием здоровья. Он заявил, что сокращение визита вызвано «медицинской необходимостью». По словам Якушкина, именно врачи во время перелёта Ташкент—Алма-Ата убедили президента сократить время пребывания в Казахстане.
Пожалуй, единственным человеком в окружении президента, который сохранял бодрость духа и продолжал улыбаться, была Татьяна Дьяченко. На замечания сочувствующих, что президент плохо выглядит и что не стоит в таком состоянии его показывать, она отвечала: «Не надо паники, с папой всё в порядке». Но один из сотрудников в администрации президента в беседе с корреспондентом Ъ констатировал: «Это гораздо хуже Швеции. Просто, слава Богу, журналисты ничего не слышали».
Напомним: в декабре прошлого года в Швеции Борис Ельцин, например, прилюдно причислил к ядерным державам Японию и Германию. Тогдашнему пресс-секретарю президента Сергею Ястржембскому пришлось смущённо просить журналистов «заменить» Японию на Великобританию, а Германию вообще «опустить». Так что можно сказать, новому пресс-секретарю Якушкину ещё повезло.”
Не мудрено, что на фоне экономической стабилизации и такого, мягко выражаясь, “вялого” Ельцина, рейтинг Примакова начал быстро расти и к декабрю достиг небывалого уровня в 54%. В тогдашней России, пропитанной нигилизмом и разочарованием во всех без исключения политиках, это был настоящий рекорд. Разумеется, что все в окружении Примакова начали подталкивать его к тому, чтобы заявить о самостоятельных политических амбициях и претензиях на президентское кресло на выборах 2000 года.
Дальнейший ход событий мы знаем только в изложении Юмашева. Он рассказывает, что в какой-то момент, в декабре, Примаков позвонил ему и попросил приехать к нему в Белый дом. Когда Юмашев приехал к Примакову, тот сообщил ему, что, несмотря на прежние договорённости, он всё же решил принять участие в президентских выборах. Примаков мотивировал это тем, что никаких других проходных кандидатов нет, а отдавать власть случайному человеку, тем более если это будет какой-то левый популист, было бы очень опасно.
Вот как в книге “Ход царём” (написанной, в том числе, по итогам бесед с Юмашевым) журналист Илья Жигулёв изложил ответ Юмашева: «Евгений Максимович, я хотел бы, чтобы вы твёрдо знали, Борис Николаевич никогда этого не поддержит. Я очень хорошо знаю его позицию, он много со мной по этому поводу разговаривал. Он пригласил вас ровно потому, что вы ему сказали, что в президенты не пойдёте. Вы помните, вы собирались вместе с ним кандидатуру будущего президента найти? У вас конфликт с Ельциным начнётся, зачем вам это надо?
Вы нормально работаете, мы вам помогаем, администрация президента делает всё возможное, чтобы вас поддерживать… Администрация работает в связке с правительством и всячески ему помогает. Если вдруг вы будете настаивать на том, чтобы пойти на выборы, администрация президента будет работать против вас, мы просто страну разрушим».
Однако Юмашеву не удалось переубедить Примакова, и тот остался при своем мнении. Тогда Юмашев сам подал в отставку, поскольку считал себя виноватым в том, что случилось. Нам это объяснение не кажется убедительным, но именно так сам Юмашев объясняет этот свой поступок.
Юмашев по какой-то неведомой причине считал, что Ельцин должен сам, лично, найти себе преемника, который и стал бы следующим президентом России. То, что Примаков таким преемником не являлся, было очевидно хотя бы потому, что Примакову было в тот момент уже 69 лет (он был старше Ельцина на полтора года).
В рассуждениях Юмашева всё было очень логично и убедительно, за исключением того, что в соответствии с конституцией России должность президента не передаётся по наследству, а выбирает его народ на всеобщих, прямых, равных и тайных выборах.
Кроме этого, конструкция с преемником имела бы право на существование, если это был бы человек, предложенный народу безусловным моральным лидером нации, руководителем, авторитет которого не подлежал бы сомнению, а популярность зашкаливала.
Но если своего преемника народу предлагал президент, рейтинг которого в тот момент был равен нулю (в пределах статистической погрешности), и который превратился в персонажа для не самых остроумных анекдотов, то почему нужно было так упорно настаивать на его праве назначить себе преемника? Как это могло помочь такому кандидату на предстоявших президентских выборах? Не стала бы такая поддержка Ельцина, наоборот, вредить ему?
Все эти парадоксы в своих многочисленных комментариях о договорённостях с Примаковым Юмашев никак не объясняет, а больше мы ни от кого (включая самого Примакова) никаких рассказов об этих договорённостях не слышали. Все же так называемые “независимые” журналистские расследования, так или иначе, имеют своим источником всё те же воспоминания Юмашева и больше – никого.
Возможно, правы те, близкие в то время к Семье чиновники и бизнесмены, которые утверждают, что в тот момент, в конце 1998 года, тема преемника ещё не стояла на повестке дня, а главной проблемой, которая занимала тогда всё окружение Ельцина, являлось “дело Mabetex” и те угрозы, которое оно в себе несло.
Путин в этот момент стал для Юмашева фактически единственным источником конфиденциальной информации о том, как шло расследование этого дела, и насколько близко генеральный прокурор Скуратов уже подобрался к членам семьи Ельцина. Разумеется, Путин быстро увидел все преимущества такого своего положения и не преминул этим воспользоваться.
Во-первых, он нарисовал картину масштабного заговора против Ельцина, во главе которого стояли Примаков и Лужков. Он убедил Юмашева в том, что они манипулировали не только Генеральной прокуратурой, но и всей левой оппозицией в Думе и большинством глав регионов (а значит – и Советом Федерации).
Он предоставил Юмашеву доказательства того, что Скуратов регулярно встречался с Примаковым и Лужковым и имел от них твёрдые заверения в поддержке (иначе он не стал бы так активно вести расследование против Семьи). Кроме этого, Путин объяснил Юмашеву, что все медиаресурсы Гусинского работали теперь против Семьи, причём в тесной координации с Примаковым, Лужковым и Скуратовым.
Возможно, что так оно и было в действительности. А может быть и не вполне так. Но, как говорится, нет дыма без огня. Тут важны акценты. Не секрет, что руководители Генпрокуратуры (включая и её главу) во все времена были частыми гостями в правительстве России и мэрии Москвы. У Генпрокуратуры, как у любого другого ведомства, всегда были вопросы относительно своего финансирования, обеспечения помещениями и тому подобного. Кроме этого, Генпрокуратуру нередко приглашали на заседания правительства для обсуждения вопросов борьбы с преступностью, с коррупцией, по поводу международной правовой деятельности и так далее.
Поэтому сам факт встреч, допустим, Скуратова с Примаковым, ещё вовсе не означал, что они плели заговор против Ельцина и его Семьи. Но тут Путин, видимо, ссылаясь на “оперативную информацию”, уже направлял Юмашева в то русло, в которое ему было нужно. Не прошло и пары месяцев, как Юмашев уже был абсолютно уверен в том, что Примаков нелоялен, метит в президенты и готов пересажать ради этого всё окружение Ельцина. Кроме того, теперь он был уверен, что единственный, кто мог всех их спасти – это Путин. И именно по этой причине Примаков, резонно опасаясь Путина, настаивал на его увольнении.
К декабрю Юмашев уже совсем созрел и, когда Примаков сообщил ему о своём решение баллотироваться на пост президента на предстоявших в 2000 году выборах, решил, что пора уходить в тень, и 7 декабря подал в отставку. С этого момента юридической ответственности за все последующие решения он уже нести не будет, но своё реальное влияние на Ельцина сохранит и будет продолжать оставаться серым кардиналом при Ельцине в формальном статусе всего лишь его советника.
На своё место Юмашев предложил Ельцину назначить генерал-полковника Николая Бордюжу, который в тот момент был секретарём Совета Безопасности РФ, а до этого командовал Федеральной пограничной службой. Ельцин безо всяких колебаний с этим предложением согласился.
Бордюжа производил впечатления решительного лишённого интеллигентской рефлексии военного человека, который не станет разводить церемонии и быстро приведет “заговорщиков” в чувство. Его первостепенной задачей было сделать так, чтобы у Примакова пропало всякое желание баллотироваться в президенты, а у Скуратова – вести какие-либо расследования в отношении Семьи. Судя по тому, что Бордюжа согласился на эту должность, он считал себя в силах справиться с этим делом.
Начинался новый, 1999 год…