Женщина по-абхазски, часть 3
23 мая, 2017 8:58 дп
Олег Утицин
Олег Утицин:
…У мамы Любы, мамы моего друга, есть посох.
— Она, когда молодая была, — говорит друг, — без посоха из дома не выходила. Потому что очень красивая была, и все мужики деревни на улицу выскакивали, чтобы на её красоту посмотреть. И она этим посохом лупила им по головам, чтобы не глазели…
…Посох её мне, конечно, нравится.
Но взгляд ещё больше. Разговаривая с людьми, она взора почти не поднимает. Она смотрит в глаза на секунду, на долю секунды даже, и мне ясно, что ей ясно, что за человек сидит перед ней и что кроется за его словами, поведением, имиджем, если хотите…
Иногда она смотрит в глаза собеседнику даже несколько секунд — тогда она, на мой взгляд, пытается вложить этим взглядом в душу собеседника то, что кроется в её словах. И понять этим взглядом — понятно принимающей стороной или нет.
А потом на небо смотрит, на котят, и цыпленков подрастающих, которые, наглея, научились забираться по арматурной лестнице в дом и и поискать здесь крошки или вызвать маму Любу, чтобы покормила на халяву не травой на улице и не червяками…
«Пшли!» — шёпотом кричит наглецам мама Люба и и предлагает кофе попить вместе… Мне…
Её сестра, тётка моего друга, вот какой женщиной была. Как мне друг рассказывал, пытаясь объяснить, кто такая — абхазская женщина. Вот история…
«Красавица, конечно, тоже. Замуж вышла. Жили в селе, тут, в горах. Муж, как и каждый мужчина, весь в делах — с утра — черкесску, саблю, кинжал, бурку, ружьё и — поскакал! Целый день в переговорах (за чашкой кофе), целый день в гостях по приглашению, как известный человек, целый день в делах. Под ночь домой возвращается, замотанный, усталый. Жена встречает, коня под уздцы, помогает мужу с седла слезть, в дом проводит. Бурку снимает, сапоги, ноги моет… Стол накрыт, ужин ждёт, горячее приносит из очага, вина наливает… Укладывает мужа отдохнуть до следующего утра трудного дня. Убирает со стола. Проверяет, спят ли дети, переодевается в мужскую одежду — черкесску с газырями, пояс с кинжалом и саблей, бурку с папахой, лицо до глаз закрывает и — вперёд грабить соседние села по ночам. Детей же кормить надо, а в доме денег нет, муж занят…
Семь лет её ловили. Еле-еле вычислили, никто не мог поверить, что женщина. Поймали, дали срок в семь лет. А тогда зоны были не то, что совмещённые, а через забор из колючей проволоки между мужской и женской. Какой-то хмырь во время прогулки её подозвал поговорить к проволоке, она думала, что-то серьёзное, а он ей интим предложил. У неё в рукаве был колышек деревянный, она ему в сердце и воткнула. Ещё пять лет за убийство получила….
Но ты понимаешь теперь, что такое абхазская верность, и абхазская женщина — кто такая?..»
Олег Утицин
Олег Утицин:
…У мамы Любы, мамы моего друга, есть посох.
— Она, когда молодая была, — говорит друг, — без посоха из дома не выходила. Потому что очень красивая была, и все мужики деревни на улицу выскакивали, чтобы на её красоту посмотреть. И она этим посохом лупила им по головам, чтобы не глазели…
…Посох её мне, конечно, нравится.
Но взгляд ещё больше. Разговаривая с людьми, она взора почти не поднимает. Она смотрит в глаза на секунду, на долю секунды даже, и мне ясно, что ей ясно, что за человек сидит перед ней и что кроется за его словами, поведением, имиджем, если хотите…
Иногда она смотрит в глаза собеседнику даже несколько секунд — тогда она, на мой взгляд, пытается вложить этим взглядом в душу собеседника то, что кроется в её словах. И понять этим взглядом — понятно принимающей стороной или нет.
А потом на небо смотрит, на котят, и цыпленков подрастающих, которые, наглея, научились забираться по арматурной лестнице в дом и и поискать здесь крошки или вызвать маму Любу, чтобы покормила на халяву не травой на улице и не червяками…
«Пшли!» — шёпотом кричит наглецам мама Люба и и предлагает кофе попить вместе… Мне…
Её сестра, тётка моего друга, вот какой женщиной была. Как мне друг рассказывал, пытаясь объяснить, кто такая — абхазская женщина. Вот история…
«Красавица, конечно, тоже. Замуж вышла. Жили в селе, тут, в горах. Муж, как и каждый мужчина, весь в делах — с утра — черкесску, саблю, кинжал, бурку, ружьё и — поскакал! Целый день в переговорах (за чашкой кофе), целый день в гостях по приглашению, как известный человек, целый день в делах. Под ночь домой возвращается, замотанный, усталый. Жена встречает, коня под уздцы, помогает мужу с седла слезть, в дом проводит. Бурку снимает, сапоги, ноги моет… Стол накрыт, ужин ждёт, горячее приносит из очага, вина наливает… Укладывает мужа отдохнуть до следующего утра трудного дня. Убирает со стола. Проверяет, спят ли дети, переодевается в мужскую одежду — черкесску с газырями, пояс с кинжалом и саблей, бурку с папахой, лицо до глаз закрывает и — вперёд грабить соседние села по ночам. Детей же кормить надо, а в доме денег нет, муж занят…
Семь лет её ловили. Еле-еле вычислили, никто не мог поверить, что женщина. Поймали, дали срок в семь лет. А тогда зоны были не то, что совмещённые, а через забор из колючей проволоки между мужской и женской. Какой-то хмырь во время прогулки её подозвал поговорить к проволоке, она думала, что-то серьёзное, а он ей интим предложил. У неё в рукаве был колышек деревянный, она ему в сердце и воткнула. Ещё пять лет за убийство получила….
Но ты понимаешь теперь, что такое абхазская верность, и абхазская женщина — кто такая?..»