Жена как средство передвижения
26 февраля, 2016 12:32 пп
Игорь Свинаренко
kinopoisk.ru
Игорь Свинаренко:
История первая: Регина. Еврейка
Постоянный автор ТУТиТАМ Игорь Свинаренко начинает серию рассказов о том, как уезжали при советской власти. Как тяжело было думать про это, решаться, когда все вокруг мешало и препятствовало, и вообще было страшно! Его собеседник — человек, скрывшийся под псевдонимом «Алик». Бывший каскадер, а теперь — крупный менеджер серьезных учреждений. Он никогда не собирался уезжать, но сделал это. И всё это случилось, как и очень многое в его жизни, на почве любви! Как личная жизнь разительно меняет всю прочую жизнь, надо же! (Он вообще был женат шесть раз, и тема все еще не закрыта). Уехал — не жалел об этом и не жалеет. А потом вернулся, и опять у него все хорошо. Вот его рассказ, в который Свинаренко изредка вставлял свои вопросы…(отсюда)
— Надо учитывать одну важную вещь. Я никогда этим делом не был избалован. И не особенно стремился к этому. Мне нужно было долго притираться, привыкать к подруге. Я не сильно погулял — не как другие. У меня было чаще так: роман-свадьба-чемодан-вокзал… Это было как в бильярде, когда шар в лузу загоняешь от дураков, а не своим мастерством. Шансов у меня было немного, и те я почти все упустил… У меня все истории некрасивые: я там не геройски выгляжу. Но зачем мне приукрашивать? Я уже в возрасте, и я не ищу работу, мне не нужно никому нравиться. И потому я могу рассказывать о себе истории совершенно неприличные. Да, все истории некрасивые, а последняя вообще мерзопакостная. Истории эти не добавят мне ничьего уважения. Ну и что? Я имею право на правду. Я ее, эту правду, купил, деньги есть. Я не нуждаюсь ни в чем…
Вся эта тема с эмиграцией открылась советской девушкой Региной, ей было 16, а мне на пару лет больше. Она была дочкой модного онколога, заканчивала школу и думала, куда поступать. Я был спортсмен, мотался на гоночных машинах, очень узких: надо было втискиваться в них и укладываться между чулками (это такие продолговатые бензобаки). Тогда как раз были построены трассы для международных гонок под Ригой и Минском, чтоб не пускать иностранцев далеко в глубь страны. Приходилось то и дело залезать под капот, копаться там, от чего у меня были грязные ногти, пальцы все в ссадинах. Мамы знакомых девушек (и Регины тоже) были всегда мной недовольны: «этот шлемазл никогда на ноги не встанет!».
Идя к Регине в гости, я на углу Каляевской и Садового покупал конфеты «Шоколадный крем» — всегда на рубль, так как больше денег не было – и с этим кульком приходил в приличную еврейскую семью. Бабушка, увидев меня, падала в обморок, мама восклицала: «Я предупреждала!», а папе было все равно — он писал очередную диссертацию для кого-то.
Это продолжалось полтора года. Я все это время сидел в уголочке и слушал разговоры: литература, искусство, медицина… У меня в семье было все иначе, разговоры попроще, да и то редко: отец был секретный, а мать молчала, потому что была подозрительного происхождения и боялась еще больше напортить мужу, которого и так долго не брали в партию. Про мать было только известно, что она из Литвы и, возможно, еврейка, но в ее семье точно ненавидели советскую власть (ну да кто ее любил?).
С Региной все было кончено, когда она с семьей уехала по израильской визе. Без меня. Был еще один проброс в ту же сторону, из России во внешний мир, с моей знакомой немкой. Ее папаша работал бок о бок с моим, он был вторым трофейным немецким ракетчиком (первого, как известно, увезли в Штаты). Ей нравилась русская дикость и воля с фанатизмом. Но об этом позже. Мои подруги вернулись на свои исторические родины. Я тогда остался на своей.
Про Регину я запомнил — столько лет прошло, а! — что у нее очень быстро стал расти нос. Они, эти девушки, все прекрасны до 16 лет, а потом начинается… Кроме того, южные девушки — они ж бреются, и это ужасно колется, это убивает нашу нежную кожу. Мне это напоминало наждак: не нулевку, а крупную, скорее даже суровую щетку, которой счищают с корабля ржавчину. Дерет страшно. Я, как человек, начитавшийся Майн Рида, думал в такие мгновения про экзотических животных: всплывали в памяти какие-то истории, про мустангов фактически. Но это не мешало моим нежным чувствам, разумеется. Я дал ей старт, а дальше ей нужна была красота, но это уже без меня… Тогда я был уверен, что Регина — это была большая любовь. А как это было на самом деле? Чтоб это понять, надо уйти в те годы, стать тем собой, каким я был в те годы. Но это невозможно и потому — ничего не понять.
Она знакомила меня со своими подругами, я ее — со своими друзьями. Например, с Димой Радкевичем. Он был, в отличие от меня, красавец, вылитый Ольбрыхский (каким польский актер был в те годы, а не в эти). Дима был мой сослуживец по седьмому классу. У него была такая беда: постоянно слезились глаза, он промокал их платочком, и это вызвало (у меня) к нему сочувствие…
Вторым нашим с Региной летом я, как гонщик и спец по автомобилям, поехал в Белоруссию. На съемки фильма «Вся королевская рать» (можно в интернете узнать какой это точно был год: возможно, 1969-й).
А Регина была на отдыхе в Ялте. Я решил все бросить и рвануть к ней. Это было все же сильное чувство. Чтобы выполнить свой план, я угнал со съемок игровой автомобиль. Это был белый «жучок»: Миша Козаков на нем ездил, играя роль в фильме. Ездил, пока не разбил лобовое. Грохнул его об шлагбаум, выезжая из кемпинга, где мы жили. Я подумал: «Где они возьмут лобовое для иномарки? В СССР-то? Точно будут искать замену этой машине! Не скоро найдут ее в стране советов! Время, значит, есть».
И я помчался на этом «жучке»… Две тысячи километров с лишним. На скорости, как известно, все равно — есть лобовое стекло или его нету. Давление уравновешивается в салоне и снаружи, и поток воздуха начинает обтекать машину с боков. Но на полпути пошел ливень: салон, конечно, залило, я был весь мокрый и грязный. В таком виде я приехал кРегине, которая жила в гостинице почему-то ялтинской киностудии, и постучал в дверь. Открыл мне «Ольбрыхский» — Дима, мой друг. Я кивнул ему, он промокнул глаз, я прикрыл дверь и сразу же помчался обратно в Минск, еще 2000 км с лишним.
Любовь, как протектор на автомобиле, стерлась. Я быстро забыл про нее.
* * *
Регину я с тех пор больше не видел, даже фотографии не осталось. А вот тот белый Volkswagen, на котором я мчался к ней, запечатлен для вечности: он прекрасно себя чувствует с Мишей Козаковым внутри в кадрах того нашего фильма «Вся королевская рать». Съемочная группа вскоре после моего рейда на Ялту переместилась из Минска в Палангу. Какая-то сила выбрасывала меня в земли, которые были заграницами. Просто мы тогда про это знали и держали их за родные: Украина, Белоруссия, Литва вот.
В Паланге были такие кафе и бары, каких (было) не найти в Москве. Ну не хуже столичных. Ну, что тогда в Москве? КМ (кафе «Молодежное»), «Синяя птица», «Аэлита». Про нее, «Аэлиту», уж никто не помнит, она находилась на островке Садового против улицы Чехова). Там было два односторонних потока и между ними старый дом: не помню уж сколько этажей в нем, а на первом — как раз «Аэлита». Эти кафе, перед которыми стояли постоянные очереди, джаз, то-сё — все были комитетские: контора создавала эти места, чтобы люди не расползались по городу и были под присмотром. Этим командовал комсомолец… как его… кем бы он ни был, он все-таки поддерживал джаз. Молодец.
Лучшим заведением в Паланге был ночной бар «Бируте». Там выступала роскошная местная танцовщица. Она считалась флагом, лицом этого города и даже республики. Я ухаживал за ней. За это на меня чуть не завели уголовное дело: красавица была малолеткой. Все думали, что я ее соблазнил, но это осталось только в моих мечтах. Все могло плохо кончиться!
Прибалтийка — это ночью. А днем на съемочной площадке блистала звезда «Современника» Таня. Она играла с Козаковым в спектакле «Двое на качелях», тоже, кстати, танцовщицу. Злые языки говорили, что у звезд роман. Однажды ночью мы попали с ней на пляж, конечно, на «жучке» (его отремонтировали), и заехали на нем далеко в море. Благо там было мелко: воды примерно по колпаки.
Там, в море, мы, разумеется, выпивали. Какой-то модный ликер, взятый в баре. Пили до тех пор, пока не заснули. Я проснулся от того что стало мокро: машина по самое свое дно ушла в песок, вода достала до сидений. Конечно, выехать на берег самому мне не удалось: хорошо, помогли проходившие по пляжу пограничники. Они вытащили нас на тросе, вызвав БТР и подставив под дно «жучка» какой-то настил (видимо, технология спасения парочек на водах у них была отработана).
А там вообще пограничная зона: не то что заезжать в море — ночью вообще выходить на пляж запрещено. А тут кто-то заехал на «запретку» на иномарке. Пограничники меня, как только Таня ушла, немедленно отмудохали. Был большой скандал… Кстати, не только пограничники, но и Миша был недоволен этим нашим пикником. В кафе, где собиралась по вечерам группа, он то и дело подходил к моему столику, чтоб задраться. А за столом сидели мы со Жженовым (он играл главную роль – сенатора США). Наши там немного перепутали костюмы, и американские полицейские, как потом выяснилось, были одеты в петлюровскую форму. Жженов, когда выпивал, становился блатным со знаком «плюс»: молчаливым и очень правильным, добрым и угрюмым, а матом он вообще никогда не ругался…
— Ну, ты не будешь отвечать Мише! Он — артист, и вдруг у него останется синяк, представляешь? — говорил он мне.
Меня это не убеждало, я лез на рожон, но Жженов придумал, чем меня отвлечь. И обезвредить. Он спросил меня строго:
— Ты умеешь водку пить?
Я, конечно, ответил утвердительно. Соврал. На самом деле я предпочитал я напитки полегче и в малых количествах. Он увидел, что я вру, но тем не менее налил мне граненый стакан всклень (где он его нашел в литовском кафе?). Я выпил, и мне стало не до драки. Кстати, то уголовное дело, которое на меня чуть не завели, Жженов и погасил своим авторитетом. Как бывший сиделец, он точно знал, что лишнее уголовное дело не сделает этот мир лучше.
— О чем вся эта история?
— О том, что женщины — это елочные игрушки ручной работы, не больше и не меньше. За свою долгую жизнь я в этом убеждался не раз.
От редакции
По требованию персонажа вставляеем тут его комментарий:
«Этот текст мы писали за уютным столиком в ресторане ЦДЛ, под самогонку в окружении любимых официанток».
В самом деле: Дом же литератора! — вот люди и занялись литературой. Самое подходящее место.
(Продолжение следует)
Игорь Свинаренко
kinopoisk.ru
Игорь Свинаренко:
История первая: Регина. Еврейка
Постоянный автор ТУТиТАМ Игорь Свинаренко начинает серию рассказов о том, как уезжали при советской власти. Как тяжело было думать про это, решаться, когда все вокруг мешало и препятствовало, и вообще было страшно! Его собеседник — человек, скрывшийся под псевдонимом «Алик». Бывший каскадер, а теперь — крупный менеджер серьезных учреждений. Он никогда не собирался уезжать, но сделал это. И всё это случилось, как и очень многое в его жизни, на почве любви! Как личная жизнь разительно меняет всю прочую жизнь, надо же! (Он вообще был женат шесть раз, и тема все еще не закрыта). Уехал — не жалел об этом и не жалеет. А потом вернулся, и опять у него все хорошо. Вот его рассказ, в который Свинаренко изредка вставлял свои вопросы…(отсюда)
— Надо учитывать одну важную вещь. Я никогда этим делом не был избалован. И не особенно стремился к этому. Мне нужно было долго притираться, привыкать к подруге. Я не сильно погулял — не как другие. У меня было чаще так: роман-свадьба-чемодан-вокзал… Это было как в бильярде, когда шар в лузу загоняешь от дураков, а не своим мастерством. Шансов у меня было немного, и те я почти все упустил… У меня все истории некрасивые: я там не геройски выгляжу. Но зачем мне приукрашивать? Я уже в возрасте, и я не ищу работу, мне не нужно никому нравиться. И потому я могу рассказывать о себе истории совершенно неприличные. Да, все истории некрасивые, а последняя вообще мерзопакостная. Истории эти не добавят мне ничьего уважения. Ну и что? Я имею право на правду. Я ее, эту правду, купил, деньги есть. Я не нуждаюсь ни в чем…
Вся эта тема с эмиграцией открылась советской девушкой Региной, ей было 16, а мне на пару лет больше. Она была дочкой модного онколога, заканчивала школу и думала, куда поступать. Я был спортсмен, мотался на гоночных машинах, очень узких: надо было втискиваться в них и укладываться между чулками (это такие продолговатые бензобаки). Тогда как раз были построены трассы для международных гонок под Ригой и Минском, чтоб не пускать иностранцев далеко в глубь страны. Приходилось то и дело залезать под капот, копаться там, от чего у меня были грязные ногти, пальцы все в ссадинах. Мамы знакомых девушек (и Регины тоже) были всегда мной недовольны: «этот шлемазл никогда на ноги не встанет!».
Идя к Регине в гости, я на углу Каляевской и Садового покупал конфеты «Шоколадный крем» — всегда на рубль, так как больше денег не было – и с этим кульком приходил в приличную еврейскую семью. Бабушка, увидев меня, падала в обморок, мама восклицала: «Я предупреждала!», а папе было все равно — он писал очередную диссертацию для кого-то.
Это продолжалось полтора года. Я все это время сидел в уголочке и слушал разговоры: литература, искусство, медицина… У меня в семье было все иначе, разговоры попроще, да и то редко: отец был секретный, а мать молчала, потому что была подозрительного происхождения и боялась еще больше напортить мужу, которого и так долго не брали в партию. Про мать было только известно, что она из Литвы и, возможно, еврейка, но в ее семье точно ненавидели советскую власть (ну да кто ее любил?).
С Региной все было кончено, когда она с семьей уехала по израильской визе. Без меня. Был еще один проброс в ту же сторону, из России во внешний мир, с моей знакомой немкой. Ее папаша работал бок о бок с моим, он был вторым трофейным немецким ракетчиком (первого, как известно, увезли в Штаты). Ей нравилась русская дикость и воля с фанатизмом. Но об этом позже. Мои подруги вернулись на свои исторические родины. Я тогда остался на своей.
Про Регину я запомнил — столько лет прошло, а! — что у нее очень быстро стал расти нос. Они, эти девушки, все прекрасны до 16 лет, а потом начинается… Кроме того, южные девушки — они ж бреются, и это ужасно колется, это убивает нашу нежную кожу. Мне это напоминало наждак: не нулевку, а крупную, скорее даже суровую щетку, которой счищают с корабля ржавчину. Дерет страшно. Я, как человек, начитавшийся Майн Рида, думал в такие мгновения про экзотических животных: всплывали в памяти какие-то истории, про мустангов фактически. Но это не мешало моим нежным чувствам, разумеется. Я дал ей старт, а дальше ей нужна была красота, но это уже без меня… Тогда я был уверен, что Регина — это была большая любовь. А как это было на самом деле? Чтоб это понять, надо уйти в те годы, стать тем собой, каким я был в те годы. Но это невозможно и потому — ничего не понять.
Она знакомила меня со своими подругами, я ее — со своими друзьями. Например, с Димой Радкевичем. Он был, в отличие от меня, красавец, вылитый Ольбрыхский (каким польский актер был в те годы, а не в эти). Дима был мой сослуживец по седьмому классу. У него была такая беда: постоянно слезились глаза, он промокал их платочком, и это вызвало (у меня) к нему сочувствие…
Вторым нашим с Региной летом я, как гонщик и спец по автомобилям, поехал в Белоруссию. На съемки фильма «Вся королевская рать» (можно в интернете узнать какой это точно был год: возможно, 1969-й).
А Регина была на отдыхе в Ялте. Я решил все бросить и рвануть к ней. Это было все же сильное чувство. Чтобы выполнить свой план, я угнал со съемок игровой автомобиль. Это был белый «жучок»: Миша Козаков на нем ездил, играя роль в фильме. Ездил, пока не разбил лобовое. Грохнул его об шлагбаум, выезжая из кемпинга, где мы жили. Я подумал: «Где они возьмут лобовое для иномарки? В СССР-то? Точно будут искать замену этой машине! Не скоро найдут ее в стране советов! Время, значит, есть».
И я помчался на этом «жучке»… Две тысячи километров с лишним. На скорости, как известно, все равно — есть лобовое стекло или его нету. Давление уравновешивается в салоне и снаружи, и поток воздуха начинает обтекать машину с боков. Но на полпути пошел ливень: салон, конечно, залило, я был весь мокрый и грязный. В таком виде я приехал кРегине, которая жила в гостинице почему-то ялтинской киностудии, и постучал в дверь. Открыл мне «Ольбрыхский» — Дима, мой друг. Я кивнул ему, он промокнул глаз, я прикрыл дверь и сразу же помчался обратно в Минск, еще 2000 км с лишним.
Любовь, как протектор на автомобиле, стерлась. Я быстро забыл про нее.
* * *
Регину я с тех пор больше не видел, даже фотографии не осталось. А вот тот белый Volkswagen, на котором я мчался к ней, запечатлен для вечности: он прекрасно себя чувствует с Мишей Козаковым внутри в кадрах того нашего фильма «Вся королевская рать». Съемочная группа вскоре после моего рейда на Ялту переместилась из Минска в Палангу. Какая-то сила выбрасывала меня в земли, которые были заграницами. Просто мы тогда про это знали и держали их за родные: Украина, Белоруссия, Литва вот.
В Паланге были такие кафе и бары, каких (было) не найти в Москве. Ну не хуже столичных. Ну, что тогда в Москве? КМ (кафе «Молодежное»), «Синяя птица», «Аэлита». Про нее, «Аэлиту», уж никто не помнит, она находилась на островке Садового против улицы Чехова). Там было два односторонних потока и между ними старый дом: не помню уж сколько этажей в нем, а на первом — как раз «Аэлита». Эти кафе, перед которыми стояли постоянные очереди, джаз, то-сё — все были комитетские: контора создавала эти места, чтобы люди не расползались по городу и были под присмотром. Этим командовал комсомолец… как его… кем бы он ни был, он все-таки поддерживал джаз. Молодец.
Лучшим заведением в Паланге был ночной бар «Бируте». Там выступала роскошная местная танцовщица. Она считалась флагом, лицом этого города и даже республики. Я ухаживал за ней. За это на меня чуть не завели уголовное дело: красавица была малолеткой. Все думали, что я ее соблазнил, но это осталось только в моих мечтах. Все могло плохо кончиться!
Прибалтийка — это ночью. А днем на съемочной площадке блистала звезда «Современника» Таня. Она играла с Козаковым в спектакле «Двое на качелях», тоже, кстати, танцовщицу. Злые языки говорили, что у звезд роман. Однажды ночью мы попали с ней на пляж, конечно, на «жучке» (его отремонтировали), и заехали на нем далеко в море. Благо там было мелко: воды примерно по колпаки.
Там, в море, мы, разумеется, выпивали. Какой-то модный ликер, взятый в баре. Пили до тех пор, пока не заснули. Я проснулся от того что стало мокро: машина по самое свое дно ушла в песок, вода достала до сидений. Конечно, выехать на берег самому мне не удалось: хорошо, помогли проходившие по пляжу пограничники. Они вытащили нас на тросе, вызвав БТР и подставив под дно «жучка» какой-то настил (видимо, технология спасения парочек на водах у них была отработана).
А там вообще пограничная зона: не то что заезжать в море — ночью вообще выходить на пляж запрещено. А тут кто-то заехал на «запретку» на иномарке. Пограничники меня, как только Таня ушла, немедленно отмудохали. Был большой скандал… Кстати, не только пограничники, но и Миша был недоволен этим нашим пикником. В кафе, где собиралась по вечерам группа, он то и дело подходил к моему столику, чтоб задраться. А за столом сидели мы со Жженовым (он играл главную роль – сенатора США). Наши там немного перепутали костюмы, и американские полицейские, как потом выяснилось, были одеты в петлюровскую форму. Жженов, когда выпивал, становился блатным со знаком «плюс»: молчаливым и очень правильным, добрым и угрюмым, а матом он вообще никогда не ругался…
— Ну, ты не будешь отвечать Мише! Он — артист, и вдруг у него останется синяк, представляешь? — говорил он мне.
Меня это не убеждало, я лез на рожон, но Жженов придумал, чем меня отвлечь. И обезвредить. Он спросил меня строго:
— Ты умеешь водку пить?
Я, конечно, ответил утвердительно. Соврал. На самом деле я предпочитал я напитки полегче и в малых количествах. Он увидел, что я вру, но тем не менее налил мне граненый стакан всклень (где он его нашел в литовском кафе?). Я выпил, и мне стало не до драки. Кстати, то уголовное дело, которое на меня чуть не завели, Жженов и погасил своим авторитетом. Как бывший сиделец, он точно знал, что лишнее уголовное дело не сделает этот мир лучше.
— О чем вся эта история?
— О том, что женщины — это елочные игрушки ручной работы, не больше и не меньше. За свою долгую жизнь я в этом убеждался не раз.
От редакции
По требованию персонажа вставляеем тут его комментарий:
«Этот текст мы писали за уютным столиком в ресторане ЦДЛ, под самогонку в окружении любимых официанток».
В самом деле: Дом же литератора! — вот люди и занялись литературой. Самое подходящее место.
(Продолжение следует)