Жандармы на смерть Цоя
17 августа, 2020 7:33 дп
Лена Пчёлкина
Лена Пчелкина:
Раньше все было понятно. Четыре программы телевизора. Новости про то, что перевыполнили, испанский язык, симфонический концерт и АБВГДейка. Для переключения было два девайса — кулак и плоскогубцы. Хорошие были телевизоры- они бы и сейчас работали, если бы их не выбросили. Вернулся домой с работы, посмотрел АБВГДейку в повторе или новости заново, разницы не было, съел чего дают и пошел спать, чтобы завтра что-то перевыполнить. Понятно и просто. Во сне приходит ковер, на который ты записался в предыдущей пятилетке. Из угроз немного: явная бабка у подъезда и заоблачная — ястребы Пентагона. Лично я ставила на бабку. Эвфемизмов, метафор и гипербол бояться нельзя, бабку — можно.
Потом неожиданно случилась свобода. И русский рок. и Цой. И «Перемен!». Это было значительно более волнующе, чем АБВГДейка. Потом он погиб. Молодым, что он, собственно и воспевал. Потому что в 27 лет сложно думать о том, что захочешь жить в 50.
Прошло тридцать лет. Случилось многое, даже лень перечислять. Ну вы знаете…
И тут я, налив себе стаканчик, взялась в интернете пересматривать передачи (осилила половину одной), посвященные Виктору Цою. Мой просмотр начался с сильного: выступления Надежды Кадышевой, исполняющей композицию «Перемен! Мы ждем перемен». Это, я вам доложу, посильнее Фауста Гете. А параллельной склейкой у меня шла реклама: сильная сексуальная привязка навсегда. Прямо бегущей строкой. Мне кажется, что если показать исполнительницу любому мужчине, то можно с этой точки зрения о нем больше не беспокоиться, поэтому я оценила маркетинговый ход. Но дальше еще какие-то люди, вполне обласканные властью стали тоже рассуждать о его творчестве. Это был такой круглый стол обер — жандарма Бенкендорфа на смерть Пушкина тридцать лет спустя. Цой, конечно, не Пушкин, и Бенкендорф не так был плох, как вошел в энциклопедию. Но я поняла как нам отомстили, за ту свободу, которую мы ошибочно почувствовали. Поскольку я из писательской среды, то в «обществе больших поэтов» считалось самым страшным попасть в школьную программу.
— Тогда читать больше не будут никогда, — сетовали члены Союза писателей. — Там убьют все, что мы вкладывали.
И вот сейчас мы почти на краю. Скоро Виктор Цой будет в хрестоматии.
А еще я услышала, что Лукашенко будет управлять страной после смерти. Смею заметить собственной.
Я хочу, чтобы мне ночью приснилась открытка на ковер, а не Кадышева с переменами.
Лена Пчёлкина
Лена Пчелкина:
Раньше все было понятно. Четыре программы телевизора. Новости про то, что перевыполнили, испанский язык, симфонический концерт и АБВГДейка. Для переключения было два девайса — кулак и плоскогубцы. Хорошие были телевизоры- они бы и сейчас работали, если бы их не выбросили. Вернулся домой с работы, посмотрел АБВГДейку в повторе или новости заново, разницы не было, съел чего дают и пошел спать, чтобы завтра что-то перевыполнить. Понятно и просто. Во сне приходит ковер, на который ты записался в предыдущей пятилетке. Из угроз немного: явная бабка у подъезда и заоблачная — ястребы Пентагона. Лично я ставила на бабку. Эвфемизмов, метафор и гипербол бояться нельзя, бабку — можно.
Потом неожиданно случилась свобода. И русский рок. и Цой. И «Перемен!». Это было значительно более волнующе, чем АБВГДейка. Потом он погиб. Молодым, что он, собственно и воспевал. Потому что в 27 лет сложно думать о том, что захочешь жить в 50.
Прошло тридцать лет. Случилось многое, даже лень перечислять. Ну вы знаете…
И тут я, налив себе стаканчик, взялась в интернете пересматривать передачи (осилила половину одной), посвященные Виктору Цою. Мой просмотр начался с сильного: выступления Надежды Кадышевой, исполняющей композицию «Перемен! Мы ждем перемен». Это, я вам доложу, посильнее Фауста Гете. А параллельной склейкой у меня шла реклама: сильная сексуальная привязка навсегда. Прямо бегущей строкой. Мне кажется, что если показать исполнительницу любому мужчине, то можно с этой точки зрения о нем больше не беспокоиться, поэтому я оценила маркетинговый ход. Но дальше еще какие-то люди, вполне обласканные властью стали тоже рассуждать о его творчестве. Это был такой круглый стол обер — жандарма Бенкендорфа на смерть Пушкина тридцать лет спустя. Цой, конечно, не Пушкин, и Бенкендорф не так был плох, как вошел в энциклопедию. Но я поняла как нам отомстили, за ту свободу, которую мы ошибочно почувствовали. Поскольку я из писательской среды, то в «обществе больших поэтов» считалось самым страшным попасть в школьную программу.
— Тогда читать больше не будут никогда, — сетовали члены Союза писателей. — Там убьют все, что мы вкладывали.
И вот сейчас мы почти на краю. Скоро Виктор Цой будет в хрестоматии.
А еще я услышала, что Лукашенко будет управлять страной после смерти. Смею заметить собственной.
Я хочу, чтобы мне ночью приснилась открытка на ковер, а не Кадышева с переменами.