Зелёненький он был…
2 апреля, 2016 9:24 дп
Олег Утицин
Олег Утицин:
…Год назад примерно дело было.
Приезжаю в Москву, помимо прочей суеты встречаюсь с приятелем, ветераном всякого горячего и точечного. И за чашкой кофе с мармеладом смотрю на него пристально и спрашиваю:
— Крымваш?
Потупил он глазки себе в чашечку, уголками губ усмешку обозначил и скромно так:
— Наш, — говорит…
Ну я так и думал, блин. Смотрел на него, молчал, и так и думал. Он тоже на меня глянул, потом романтично в серое небо за окном взором впился…
Как-то, было дело такое, хреново ему на душе стало совсем, приехал ко мне, пошли водки треснуть, сидели жопами на краю сходненского ковша, травкой любовались, помалкивали, поглатывали из пластиковых стаканчиков. Облака всякие на небе — интересно и загадочно всё…
-Где пропадал-то, — спрашиваю, чувствуя, что утомился он чутка в ожидании вопроса, — блин, не понимаю я тебя, не настрелялся, что ли ещё? Не наубивался?..
Он правильно всё объяснил. Даже не про присягу и долг перед Родиной. С ней-то всё понятно чересчур — она своими должниками жопу вытирает постоянно. Импортозамещение туалетной бумаги…
— Я, — говорит, — сколько людей людей туда отвёз, столько и обратно привёз. Всех живыми, только двое раненых. И знаешь почему? Потому что я никому из командования не докладывал — куда и когда я в рейд иду… Ещё один — контуженный. Я, конечно, потому и на связи не был, в госпитале валялся…
О, во время написания этих строк стихи у меня сложились, может, для вечности пригодятся:
«У меня диффузия
От твоей контузии»
И
«У меня прострация
От твоей люстрации…»
…Шли годы. Мы встречались по мере возможностей. И он рассказывал то, как в Осетии было на самом деле.
То — как в Батуми.
То, как ход на Тбилиси остановили…
Как же объяснить-то вам, если я себе толком до сих пор не могу объяснить. Таких, как он, знакомых у меня есть ещё…
Пропадают время от времени, начиная с Афганистана ещё харАктерная примета у них такая…
Одни насовсем пропадают. Только жёны или родственники звонят, на похороны приглашают. Другие вдруг всплывают в телефонной трубке:
-На сафари, ездил, — говорят, или — за сопками был…
За Родину, За Сталина, не говорят, конечно.
Так, живьём, посмотришь на них — скромные ребята, стеснительные. Вежливые до определённого порога. Их по глазам видно.
Тёзка мой, к примеру, который делился со мной как-то, что самое тяжёлое испытание для души штык-ножом человеку горло резать, вдруг прервал эту свою историю и говорит:
— Когда вижу травку зелёную, букашек всяких живых, коровок божьих, не поверишь — слёзы начинаются. Это же жизнь…
Сейчас, по весне, когда пригрело чутка солнышком, эти коровки божьи ко мне слетаются, сползаются, самые наглые — даже по монитору шляются. Я их отщелкиваю щелбанами, отщелкиваю… И глаза мокрые у меня чего-то…
Олег Утицин
Олег Утицин:
…Год назад примерно дело было.
Приезжаю в Москву, помимо прочей суеты встречаюсь с приятелем, ветераном всякого горячего и точечного. И за чашкой кофе с мармеладом смотрю на него пристально и спрашиваю:
— Крымваш?
Потупил он глазки себе в чашечку, уголками губ усмешку обозначил и скромно так:
— Наш, — говорит…
Ну я так и думал, блин. Смотрел на него, молчал, и так и думал. Он тоже на меня глянул, потом романтично в серое небо за окном взором впился…
Как-то, было дело такое, хреново ему на душе стало совсем, приехал ко мне, пошли водки треснуть, сидели жопами на краю сходненского ковша, травкой любовались, помалкивали, поглатывали из пластиковых стаканчиков. Облака всякие на небе — интересно и загадочно всё…
-Где пропадал-то, — спрашиваю, чувствуя, что утомился он чутка в ожидании вопроса, — блин, не понимаю я тебя, не настрелялся, что ли ещё? Не наубивался?..
Он правильно всё объяснил. Даже не про присягу и долг перед Родиной. С ней-то всё понятно чересчур — она своими должниками жопу вытирает постоянно. Импортозамещение туалетной бумаги…
— Я, — говорит, — сколько людей людей туда отвёз, столько и обратно привёз. Всех живыми, только двое раненых. И знаешь почему? Потому что я никому из командования не докладывал — куда и когда я в рейд иду… Ещё один — контуженный. Я, конечно, потому и на связи не был, в госпитале валялся…
О, во время написания этих строк стихи у меня сложились, может, для вечности пригодятся:
«У меня диффузия
От твоей контузии»
И
«У меня прострация
От твоей люстрации…»
…Шли годы. Мы встречались по мере возможностей. И он рассказывал то, как в Осетии было на самом деле.
То — как в Батуми.
То, как ход на Тбилиси остановили…
Как же объяснить-то вам, если я себе толком до сих пор не могу объяснить. Таких, как он, знакомых у меня есть ещё…
Пропадают время от времени, начиная с Афганистана ещё харАктерная примета у них такая…
Одни насовсем пропадают. Только жёны или родственники звонят, на похороны приглашают. Другие вдруг всплывают в телефонной трубке:
-На сафари, ездил, — говорят, или — за сопками был…
За Родину, За Сталина, не говорят, конечно.
Так, живьём, посмотришь на них — скромные ребята, стеснительные. Вежливые до определённого порога. Их по глазам видно.
Тёзка мой, к примеру, который делился со мной как-то, что самое тяжёлое испытание для души штык-ножом человеку горло резать, вдруг прервал эту свою историю и говорит:
— Когда вижу травку зелёную, букашек всяких живых, коровок божьих, не поверишь — слёзы начинаются. Это же жизнь…
Сейчас, по весне, когда пригрело чутка солнышком, эти коровки божьи ко мне слетаются, сползаются, самые наглые — даже по монитору шляются. Я их отщелкиваю щелбанами, отщелкиваю… И глаза мокрые у меня чего-то…