«Я тоже пошел посмотреть — как там тюль, ковер с оленем?..»

За границей выплату команде надо было планировать заранее. Я шел к капитану и спрашивал: «За сколько суток начислять?» Капитан прикидывал время нахождения в международных водах и называл количество дней.

У меня был табель инвалютной зарплаты в условных единицах: матрос получал в сутки 60 копеек, капитан 2 рубля 20 копеек. Сначала надо вывести каждому сумму к выплате в инвалютных рублях, потом перевести в целевую валюту, проверить баланс всех колонок, подбить общую цифру и отдать ее капитану.

Он составлял радиограмму судовому агенту в порту, радист отбивал ее на ключе азбукой Морзе, и по заходу в порт нас уже встречали с конвертом валюты, которую я выдавал по ведомости.

С десятичными валютами — марки, кроны, злоты — все просто, но с английскими фунтами была беда. После завоевания Англии норманнами в 1066 году фунт стерлингов был поделен на 20 шиллингов или 240 пенсов. С января 1971 года фунт был приведен к десятичной системе, но мне в 1963 году приходилось иметь дело вот с чем:

1 гинея — 21 шиллинг;

1 фунт стерлингов — 20 шиллингов;

1 крона — 5 шиллингов;

1 полукрона — 2,5 шиллинга;

1 флорин — 2 шиллинга;

1 шиллинг — 12 пенсов;

1 гроут — 4 пенса;

1 пенни — 2 полпенни или 4 фартинга.

Железный арифмометр «Феликс», прообраз будущих компьютеров, решительно отказывался считать английские извращения. На составление валютной ведомости у меня уходило порой часов семь или восемь, я «вручную» передвигал по одному или по два пенса с одной строчки в другую, чтобы добиться согласования левых и правых колонок.

В Гулле все затоварились ходкими вещами — тюль на окна, плюшевые коврики с рогатым оленем. Всех советских этим снабжал господин Флис, говоривший по-русски. Он появлялся в любом порту, будто из-под земли, как сказочный коробейник. Товар был у него в битком набитой машине, из которой он и доставал кому что и сколько нужно.

Стандартный набор тюль плюс коврик гарантировал моряку вторую зарплату. На шкаф каюты, где лежали эти сокровища, глядели влажным взором. Выдавая валюту, я знал уже, что из Гулля мы идем в Ригу. Не было другого порта в СССР, который вызывал бы на лицах мореманов такое блаженное выражение. «Там все повенчано вином и женщиной…»

Как то в Риге я шел из порта пешком на главный почтамт, отослать финансовый отчет в пароходство. За воротами порта дежурило такси с девушками, которые при моем появлении принялись махать руками и звать к себе. Я показал на портфель и на руку с часами — иду по делу, некогда, извините, не могу.

В Риге наш электрик ушел в отпуск, ему прислали замену. Прием и сдача дел проходили за выпивкой и закуской. Судовые генераторы остановили, кабель питания включили в розетку на причале. Розетки эти были двух видов: обычные, на 240 вольт, и розетки для подъемных устройств на 380 вольт, оба эти вида ничем друг от друга не отличались. Такой отличный советский дизайн.

Веселое застолье несколько раз прерывалось темнотой — перегорали пробки. Электрики в конце концов не выдержали и поставили вместо плавкого предохранителя «жука» из толстой медной проволоки — теперь уж не перегоришь! После чего еще немного погуляли и легли спать.

Часа в три ночи мне в иллюминатор постучал мой рулевой Вася, он нес вахту у трапа. Я был вахтенным штурманом и имел право спать, но не раздеваясь. «Всеволод Борисыч, — сказал он, — это… Чего-то дымом пахнет».

Я вскочил, прошел вдоль кают. Действительно пахнет. Спустился на нижнюю палубу. Пахнет сильнее. Спустился еще ниже, тут уж дымок стелился по полу. Открыл дверь в машинное отделение, а там — война в Крыму, все в дыму, ничего не видно.

К этому моменту меня готовила вся предыдущая морская жизнь: я врубил звонок громкого боя и, набрав в грудь воздуху, страшным голосом заорал: «ПОЖАРНАЯ ТРЕВОГА!!!» После чего побежал на причал звонить по «01».

Приехало 7 пожарных машин, они тушили огонь до утра. В узких коридорах, двигаясь ощупью, бедные бойцы натыкались друг на друга, цеплялись за переборки своими громоздкими дыхательными аппаратами.

В первых лучах рассвета наш теплоход представлял собой грустное зрелище. Из черных, обугленных провалов поднимались последние струйки дыма, все было залито пеной, пахло горелой краской. Команда стояла на причале, ежась от утреннего холода.

«Смотрите!» — сказал кто-то, и все увидели фигуру нашего моториста. Он шагал легкой походкой счастливого человека, побывавшего в гостях «на размагничивании». Чем ближе он подходил, тем заметнее менялось его лицо, а когда подошел вплотную, то несколько добрых людей вызвались сопроводить его к каюте.

Я тоже пошел посмотреть — как там тюль, ковер с оленем?

В кубрике моториста не осталось ни тюля, ни ковра с оленем, не осталось шкафа, где лежали богатства, не осталось койки, переборок, пола, потолка. Нас встретила дочерна обгоревшая железная коробка с двумя рядами болтов, свисавших сверху.

Потом выяснилось, что наши братья из Венгрии, страны народной демократии, где строилось судно, должны были снабдить его электрокабелями с негорючей оплеткой, с тем чтобы пожар, начавшийся в одном месте, не перекидывался в другое.

Наши же кабели горели как бикфордовы шнуры, поэтому огонь от поставленного пьяными электриками «жука» быстро перекинулся на соседние помещения, и судно выгорело почти целиком.