«…вы заметили, как орут сейчас актёры в любой театральной постановке?»

Наталья Троянцева

Наталья Троянцева:

ЛЁГКОЕ ДЫХАНИЕ ЧУГУННОГО САДОМАЗО

Имя режиссёра Петра Фоменко вызывало у меня в разное время вполне определённые ощущения: от приступов лёгкого и доброго восторга – до симптомов лёгкого раздражения, то есть – впечатления неожиданного неприятия, в котором мне было трудно отдавать себе отчёт. Фильмы «Почти смешная история» и «Поездки на старом автомобиле», по замечательным сценариям Эмиля Брагинского с превосходным актёрским составом, хранились в моей памяти как некая эмоциональная благодать. А спектакли – в основном, в телетрансляции – провоцировали чувство внутренней неловкости, когда во время просмотра хочется опустить глаза: рефлекторное неприятие еле заметной фальши.

Документальный фильм о режиссёре в четырёх частях, сделанный ещё при жизни и тогда же, по-моему, показанный, я восприняла как картину садомазохистского сладострастия, написанную всеми действующими лицами без исключения – сладострастия, называемого творческим процессом. Но тогда я еще так жёстко не формулировала свои впечатления, хотя восторженное обожание вкупе с перманентно возбуждаемым страхом, источаемое актёрами по отношению к юродствующему старцу с шамкающей дикцией, застряло в воспоминаниях и дожидалось своего выхода на уровень осознанно сформулированного вердикта. Точнее, приговора самой себе – зрителю и почитателю отечественного кинематографа и театра в одном из самых ярких его проявлений.

Насколько я сама готова мириться с сентиментальным романтизмом ни на что путное не годных персонажей à la бесконечный Чехов, к которым сам Чехов не имеет никакого отношения? Чехов, который писал именно комедию и совершенно определённо обозначал жанр пьесы, в советской театральной интерпретации всё глубже зарастал тиной мелодраматической пошлости. И те, над которыми следовало смеяться от души, становились романтическими героями, и не только на сцене – творческий быт театрального сообщества, с его обязательным пьянством и скандалами, быт, который титан Станиславский сумел радикально трансформировать, странным образом регенерировался, восстановился в своих основах с многочисленными Счастливцевыми-Несчастливцевыми в главных – всегда и только! – ролях.

Я не стала смотреть десять серий фильма «Пётр Фоменко. Лёгкое дыхание». Случайно включила телевизор и посмотрела кусок из последней серии. Крупный план. Поочерёдные реплики персонажей: я помню, мне было очень плохо, он поддержал, рюмку налил – и я сразу же вышел на сцену, окрылённый, окрылённый надолго!.. он чуть не подрался с актёром – да-да, со мной, и я был готов ответить – и я, я тоже слышала эту легенду; он любил, любил – но мог быть жестоким, и был; в нем было иногда что-то садистское, но – любил!!. Талантливые известные люди у меня на глазах вдруг превращаются в … нет, не в детей – в стариков, которые впали в детство. Беспомощных стариков, которые потеряли соседа-тирана и жадно ожидают тирана нового. Без тирании они не могут.

Я ужасно рада тому стойкому отвращению ко всему спектру явлений советского (по-прежнему!) искусства, которое мне удалось идентифицировать в собственной душе. Искусства всех жанров – драматургического, изобразительного, литературного. Искусства, в основе которого лежит самоотрицание. Театр соединяет в себе все типы и жанры. И то воинствующее самоотрицание, кухню которого тщательно продемонстрировали создатели фильма и которое истерически воссоздаётся на сцене (вы заметили, как орут сейчас актёры в любой театральной постановке?) никогда уже не привлечёт моё внимание.

Я изгнала этого беса из собственной души.