«Вы такая умная, культурная женщина и — такие слова…»
20 февраля, 2019 6:56 дп
Tanya Loskutova
МОЯ НИНКА
( отрывок)
Нинка употребляла мат. Но никогда им не злоупотребляла. А это две большие разницы. Это как пить хорошее столовое вино в правильное время, с правильной закуской и с правильными людьми. А не хлестать у ларька что попало. Кто-то припомнит знакомых, которые в этом деле — виртуозы, кто-то подсчитает количество этажей и богатство матерного лексикона.
Нинка знала два-три банальных ругательства. Да еще два-три из области человеческих отправлений. Зато пользовалась ими с такой снайперской точностью, что эти слова не вытарчивали из речи, а раскрашивали ее. И речь из черно-белой становилась цветной. Как, наверное,будет смотреться раскрашенный фильм «17 Мгновений Весны». Хотя многим черно-белое нравится больше. Например, моей маме.
Мама обожала Нинку. Она никогда не пыталась вычленить из нинкиного характера то, что, по ее мнению, не имеет право быть. Подозреваю, что она любила отдельно и нинкин мат. Матерные слова, произнесенные нинкиным певучим голосом, придавали некую опереточность, где мат был арией, песней, а остальной текст — прозаическими вставками.
Когда Нинка пропевала свое «мать твою едрить», я любила смотреть на маму. Она восторженно глядела на Нинку и шевелила губами. Может, повторяла «мотивчик». Но иногда мама спохватывалась, вспоминала про свою интеллигентность и говорила: Нина, Вы такая умная, культурная женщина, и — такие слова.
До поры до времени Нинке это не мешало. Даже придавало сценке какой-то шарм. Как будто они эту репризы с маминой репликой репетировали много раз. Но однажды Нинку допекло. Елена, бл…ь, ты что же у нас такая испорченная женщина?! Как так, испугалась мама. А так, радостно продолжала Нинка. Я просто говорю слова, а ты себе все это представляешь. И Нинка показала маме грубый, непристойный жест с согнутой в локте правой рукой и шлепком левой ладошкой по сгибу правой…
Может, мама и впрямь все себе представляла. Во всяком случае, больше она при Нинке свою интеллигентность не демонстрировала.
@@@@@@@@@@@@@@@
Нинка никогда не говорила о своей работе. Ну, журналистка. Ну, вроде писала сценарии к документальным фильмам. Может, она работу и любила — за командировки, за новых людей, за города, которые не сливались для нее в один бесконечный провинциальный город с обязательным Кремлем, длинной пыльной улицей и убогой гостиницей. Как для меня.
Нет, ей все казалось разным, забавным, значительным, там всегда было полно людей, которых «жалко». К тому же везде был свой театр, а если его не было, то, считай, и города такого не существовало. Тем не менее, сколько ее помню, она мечтала о пенсии. На пенсии она будет вечерами ходить в театр или в Дом Кино, а днем, бог даст, протыриваться на репетиции.
«Протыриваться» — ее слово. Она не только протыривалась сама, но и протаскивала с собой кучу знакомых. Ее всегда везде пускали. Что-то у нее было в лице, что всем казалось, что она — своя. Как марсианский мальчик. Хоть Нинка этому простодушно удивлялась. Она не понимала, что за последние 40 лет ее улыбчивая физиономия настолько примелькалась билетерам всех мастей, что, казалось, без нее может сорваться спектакль.
Иногда Нинке доставался билет или контрамарка. Но билетеры стыдливо отводили от билета глаза, чтобы, чур меня, не нарушить ритуал. Нинка была счастливым талисманом любого театра. А старые билетеры разбирались в талисманах лучше всех.
Театральный мир понес тяжелую утрату в лице…пишут об ушедшем актере, режиссере, драматурге .И никто не напишет, что театральный мир понес тяжелую утрату в лице самого сумасшедшего, самого преданного, самого необъективного своего зрителя. И если бы Там был институт ангелов-хранителей, она бы охраняла не сына, не меня, не Лесика, а все театры на свете. Не считая, конечно, своего кота, очень старой собаки в памперсах и старой собаки без памперсов. Это все, что она оставила в наследство Мишке, своему сыну.
( продолжение следует )
Tanya Loskutova
МОЯ НИНКА
( отрывок)
Нинка употребляла мат. Но никогда им не злоупотребляла. А это две большие разницы. Это как пить хорошее столовое вино в правильное время, с правильной закуской и с правильными людьми. А не хлестать у ларька что попало. Кто-то припомнит знакомых, которые в этом деле — виртуозы, кто-то подсчитает количество этажей и богатство матерного лексикона.
Нинка знала два-три банальных ругательства. Да еще два-три из области человеческих отправлений. Зато пользовалась ими с такой снайперской точностью, что эти слова не вытарчивали из речи, а раскрашивали ее. И речь из черно-белой становилась цветной. Как, наверное,будет смотреться раскрашенный фильм «17 Мгновений Весны». Хотя многим черно-белое нравится больше. Например, моей маме.
Мама обожала Нинку. Она никогда не пыталась вычленить из нинкиного характера то, что, по ее мнению, не имеет право быть. Подозреваю, что она любила отдельно и нинкин мат. Матерные слова, произнесенные нинкиным певучим голосом, придавали некую опереточность, где мат был арией, песней, а остальной текст — прозаическими вставками.
Когда Нинка пропевала свое «мать твою едрить», я любила смотреть на маму. Она восторженно глядела на Нинку и шевелила губами. Может, повторяла «мотивчик». Но иногда мама спохватывалась, вспоминала про свою интеллигентность и говорила: Нина, Вы такая умная, культурная женщина, и — такие слова.
До поры до времени Нинке это не мешало. Даже придавало сценке какой-то шарм. Как будто они эту репризы с маминой репликой репетировали много раз. Но однажды Нинку допекло. Елена, бл…ь, ты что же у нас такая испорченная женщина?! Как так, испугалась мама. А так, радостно продолжала Нинка. Я просто говорю слова, а ты себе все это представляешь. И Нинка показала маме грубый, непристойный жест с согнутой в локте правой рукой и шлепком левой ладошкой по сгибу правой…
Может, мама и впрямь все себе представляла. Во всяком случае, больше она при Нинке свою интеллигентность не демонстрировала.
@@@@@@@@@@@@@@@
Нинка никогда не говорила о своей работе. Ну, журналистка. Ну, вроде писала сценарии к документальным фильмам. Может, она работу и любила — за командировки, за новых людей, за города, которые не сливались для нее в один бесконечный провинциальный город с обязательным Кремлем, длинной пыльной улицей и убогой гостиницей. Как для меня.
Нет, ей все казалось разным, забавным, значительным, там всегда было полно людей, которых «жалко». К тому же везде был свой театр, а если его не было, то, считай, и города такого не существовало. Тем не менее, сколько ее помню, она мечтала о пенсии. На пенсии она будет вечерами ходить в театр или в Дом Кино, а днем, бог даст, протыриваться на репетиции.
«Протыриваться» — ее слово. Она не только протыривалась сама, но и протаскивала с собой кучу знакомых. Ее всегда везде пускали. Что-то у нее было в лице, что всем казалось, что она — своя. Как марсианский мальчик. Хоть Нинка этому простодушно удивлялась. Она не понимала, что за последние 40 лет ее улыбчивая физиономия настолько примелькалась билетерам всех мастей, что, казалось, без нее может сорваться спектакль.
Иногда Нинке доставался билет или контрамарка. Но билетеры стыдливо отводили от билета глаза, чтобы, чур меня, не нарушить ритуал. Нинка была счастливым талисманом любого театра. А старые билетеры разбирались в талисманах лучше всех.
Театральный мир понес тяжелую утрату в лице…пишут об ушедшем актере, режиссере, драматурге .И никто не напишет, что театральный мир понес тяжелую утрату в лице самого сумасшедшего, самого преданного, самого необъективного своего зрителя. И если бы Там был институт ангелов-хранителей, она бы охраняла не сына, не меня, не Лесика, а все театры на свете. Не считая, конечно, своего кота, очень старой собаки в памперсах и старой собаки без памперсов. Это все, что она оставила в наследство Мишке, своему сыну.
( продолжение следует )