«Вот и ты, как тот другой Дзержинский…»
19 октября, 2018 5:34 пп
Игорь Свинаренко
Идя навстречу славному юбилею (ему на днях 75), писатель Кабаков позвонил мне:
— Прочёл половину твоего романа — и скажу, что я им удовлетворён. Рассказ-то — любой может, в вот кто написал роман — тот достоин уважения! (Неважно «Война и мир» это или «Черная металлургия»). Особенно если человек пишет быстро и легко, вот как ты. К примеру, Дзержинский (не чекист, другой) написал оперу «Декабристы». Никто к этому серьёзно не отнёсся. А вот Родион Щедрин сказал: соответствует требованиям, предъявляемым к опере — всё, значит, он таки композитор, успокойтесь! Ну вот и ты, как тот другой Дзержинский. Это говорю тебе я, человек, разбирающийся в литературе!
Also sprach Кабаков.
Мы ещё вспомнили — в связи с быстротой и лёгкостью (иногда, впрочем, кажущимися) катаевский термин «мовизм», от французского mauvais, «хуёвый» (поясняю вам как франкофон).
Я, признаюсь, тронут.
Романом Лексан Абрамыч назвал мою книжку «Записки одессита». Ну, раз он говорит, что роман — значит, роман. И текст, кстати, поделён на главы, пронумерованные. Кто-то счёл книгу сборником баек, ну да ладно, и это неплохо.
А ещё высокую оценку книге дали строгие критики — мои дети, которые обычно реагирую на мои сочинения сдержанно, типа «Ну опять ты какой-то хуйни понаписал!»
Других рецензий на книгу пока не было.
— Так где её купить? — спросит проницательный читатель.
Ну, может, на сайте планета.ру, которая — Планета — и собрала деньги на издание — что-то осталось. Думаю книгу разместить и на ридеро. А пока в комментарии поставлю кусок из «Записок». И дальше буду тут что-то из неё вешать.
Также вот даю возможность желающим закинуть денег мне на расстоянии. Надо понять, писАть что-то дальше или лучше начать играть в домино. Интересно — что из этого выйдет?
Фотка — из Таллина, два года назад я туда летал на вручение журналистских премий. Однако мне от М.Б. Ходорковского ничего не перепало, но я не в обиде. А вот старик Коняхин получил тогда богатый грант на расследования, как щас помню. Иногда лучше, когда чашу проносят мимо…
Patreon:
https://www.patreon.com/igorsvinarenko
Donationalerts:
http://www.donationalerts.ru/r/igorsvinarenko
Paypal:
https://paypal.me/igorsvinarenko
На Сбербанк, Альфа-банк и Qiwi по номеру телефона +7 929 503 40 24
…
З А П И С К И О Д Е С С И Т А
глава 9 ИТАЛЬЯНКА
Однажды в меня влюбилась итальянка — грустная история. Это было давно, ещё при советской власти…
Я был в молодости доцентом в Одесском строительном институте — нищий, конечно. У меня с одним приятелем, тоже совершенно безденежным, на двоих была одна машина, ржавые «Жигули»-копейка, из самых первых. Мы вдвоём барражировали на ней по улицам, снимали каких-то тёлок, залетняк в основном. Из них лучшими считались московские девушки. Хорошие были, культурные, очень приличные. Они славились тем, что давали сразу. И вот мы с приятелем едем по Одессе, по Аркадии, там старый пляж, где снимали «Полосатый рейс», — ну, когда плыла группа в полосатых купальниках. И вдруг видим двух совершенно шикарных девушек.
Одна была известная одесситка по кличке Вера Цыцка, девушка за деньги, и я к ней даже не подъезжал; не то чтобы экономил, а не было просто денег, я в день мог потратить два-три рубля от силы…
Вторая, новенькая, с роскошными волосами, была подруга Цыцки по имени Лида, как раз из Москвы. А раз из Москвы, то я решил её трахнуть. Она была совершенно шикарная по фактуре: ноги тугие, сама вся литая, волосы длинные, прекрасные, — морда, правда, страшная. Я заговорил с Лидой, стал с ней трепаться; потрепались, и я пригласил её на вечер к себе домой, чтобы поговорить о Шукшине. Она приехала… Короче, я снимаю с неё трусы — и вперёд. Ничего особенного, просто эпизод. Для меня. Но она после начала меня клеить по-взрослому. В следующий приезд в Одессу она пришла ко мне с подарками: виски из «Берёзки» хорошее, книжки какие-то, очень дорогой свитер Valentino. Оказалось, что девушка, которую я снял в Одессе на улице, была одной из самых крутых фарцовщиц Москвы, самой там главной по итальянским шмоткам. У неё в любовниках состоял директор московского представительства «FIAT». Она так работала: приезжала в гостиницу «Космос» и скупала у итальянцев шмотьё оптом. Очень интересный персонаж…
Лида сказала мне однажды:
– Ты знаешь, я понимаю, что ты меня хочешь раскрутить, но тебе за меня звездочку лишнюю не кинут…
– Ах ты, пидораска, за кого ты меня держишь! Иди на хер!
Мы поссорились. Я был уверен, что навсегда. Я послал её и ушел. Это выглядело красиво: я иду по Одессе пешком, а она едет на такси за мной, высунув голову из открытого окна, и говорит:
– Давай помиримся.
Я стоял на своём:
– Пошла на хер.
И всё, я думал, что всё! Но месяца через два или три приехал я в Москву, а мне негде спать… И думаю: надо помириться с моей фарцовщицей, спать-то негде. Звоню, говорю:
– Лидочка, я приехал.
– Давай ко мне, что ж с тобой делать.
Приехал, она говорит так с выражением:
– Я тебе здесь постелю.
Я всё понимаю, ну, знаешь, как бы там… Но говорю:
– Не, не будем.
– Ну, хрен с ним, тогда просто спи.
Великая девушка! А назавтра у нее случайно был день рождения. Я у неё вроде в качестве подарка…
Вечером пришли гости. И вот они сидят все за одним столом. А люди такие. Значит, Резо Габриадзе — бля, а на дворе 84-й год, на секундочку! Андрей Битов с Людой Хмельницкой, двоюродной сестрой Натана Щаранского.
Одни уходят, другие приходят…
Прошло три месяца.
Приезжаю я на защиту к одному корефану, пьянствуем в общежитии вместе с моим аспирантом Фроловым, он был старый неудачник, лет на десять старше меня (покойный, умер потом от рака). Вдруг звонит Тата, моя московская знакомая, и говорит:
– Не забудь, пожалуйста, что завтра день рождения у Марины, ну, ты ее знаешь, приезжай.
– Какая Марина? Я не знаю, кто это.
– Да ладно тебе. Не знаешь. Приезжай, водка будет, закуска хорошая, только надо купить цветы.
Тата была удивительная женщина, легенда нашего аспирантского общежития. Она уже со мной не трахалась на тот момент, уже ничего такого, но добрые чувства ко мне у нее остались, и она просто пригласила меня, чтобы я выпил и закусил.
На следующий день, поднявшись с трудом с постелей, мы с Фроловым (которого я тоже позвал на этот непонятно чей день рождения, пусть, думаю, пожрет человек) купили цветы за немыслимые деньги, рублей за пять, и поехали на метро на станцию «Ждановская», к этой Марине.
Цветы были очень красивые… Но, когда мы сели в метро и проехали две остановки, цветы эти сникли — оказалось, они были замороженные: люди их собирали на кладбищах, замораживали и продавали. Денег на новые цветы и на подарок у нас не было. Да… Давайте выпьем за то
время!
Дзын-н-н-ь. Выпили.
– Это начало истории, preface. Приехали мы в ресторан, где этот день рождения… Заходим в зал, и я вижу ситуацию совершенно феллиниевскую. Сидят 20 баб, нафаршированных, в богатых шмотках, в кружевах, а мужиков человека три.
Хмельницкий, а рядом с ним еврей-стоматолог какой-то очень важный. Потом пришел пацан какой-то, и Хмельницкий говорит:
– Лидочка, извини, это один наш актер. У него дочка сегодня родилась. Можно он сядет за стол?
– Да хер с ним, пусть садится.
Это был Леня Ярмольник — ну, который на тот момент был известен как цыпленок табака.
И вот идет пьянка беспрерывная, люди орут, курят, размахивают руками, говорят всякие глупости.
Стол накрыт по большому счету: икра черная и всё к ней. Оказывается, это торговые люди гуляли. Значит, заходим… Именинница кидается со мной целоваться: «Егор, я так рада, что ты пришел!» Я могу на Библии поклясться, что прежде никогда ее не видел. Как выяснилось, она была директор магазина, эта именинница. Короче, мы сели с аспирантом за стол… Сидим голодные, без подарка, цветы померзли, у самих тоже вид блеклый, да и одеты не очень, — всем понятно, что ребята просто пришли пожрать. Осматриваемся: телок очень много, причем тёлки хорошие, упакованные. А напротив меня сидит мужик, такой волчара, скуластый, костистый, с большим кулаком. Сидит и смотрит на меня все время.
Потанцевал я с одной телкой, с другой, возвращаюсь за стол, и вдруг он говорит мне: «Ну ты доцент, что ли?» А мы тянем с моим аспирантом такую игру, что он профессор, а я доцент. И он говорит: «Доцент тупой?» Помнишь, дурка такая была, шутка откуда-то? Я говорю: «Ну так, по-
лучается». Он подходит и садится со мной рядом: «Ну чё ты?» И задирает меня явно. Чего он ко мне пристает, думаю, — вроде нам нечего делить? Раз меня цепляет, два…
И так, и так, и этак. А Фролов был очень здоровый мужик, шкаф такой, мастер спорта по гимнастике, он мог 80 раз отжаться, — и вот он недобро смотрит на этого парня. А я спускаю все на тормозах. И посматриваю на хозяйку, которая завмаг, — она по меркам 84-го года была миллионершей, а я нищим, по любым меркам. Мы с ней получали по 200 рублей — только она в день, а я в месяц. Меня сильно смущает эта разница, и я никаких шагов не делаю…
Но в какой-то момент Тата мне говорит: «Пойди, пригласи именинницу». Иду: «Можно вас пригласить?» «Ну, давайте». Танцую с ней абсолютно корректно, полтора метра, это важно — позже станет ясно почему, — и думаю, как бы поскорее дотанцевать, а то вон еще икру принесли черную, я теряю время. Тут как раз подходит один из гостей, такой Моня с толстым животом, и отбирает у меня именинницу! Все вроде как по заказу, если б не одна деталь.
Он при этом мне говорит: «Иди отсюда». Я его мог бы одним ударом убить. Но я без подарка, я принес цветы мороженые — так что надо смириться… Я смирился и за столом только шепнул аспиранту: «Какой-то нагловатый пацан». А Фролову только дай команду.
Он, бывало, чуть выпьет, так сразу хочет сражаться за справедливость…
Это было так очевидно все: двое нищих на празднике у завмагов, сидят, утираются.
Именинница понимает, что случился конфуз в их торговой среде, и хочет его как-то сгладить. Подводит к нам этого толстого противного Моню и говорит ему: «Ты не прав. Извинись перед Егором, ты же мне обещал». Но Моня не извиняется, а берет меня пятерней за харю и говорит этой телке: «Да пошел он на хер». И уходит. Вот так оно было. Но когда Моня сделал это, я понял, что курок взведен и спусковой крючок будет непременно нажат. Я сказал Вите: «Щас мы их будем мочить». И нам обоим ясно, что вдвоем мы их всех поубиваем, этих завмагов, легко. Я осматриваюсь…
Вижу, волчара сидит напротив меня, смотрит на это все, расслабленный такой, улыбается. Я не знал тогда, кто он такой, но он был по рангу первым в этой компании, такое сразу видно. И я ему говорю: «Слышь, иди сюда».
Подходит, смотрю: он здоровый малый… Садится.
– Это ты сказал, что доцент тупой?
– Ну ты же и правда тупой.
– Ты уверен в этом?
И тут я ему дал в нос головой. Если уж бьешь, то надо бить. У него сразу потекла кровь с двух ноздрей. Он сидит, молчит.
Сразу взял салфетку со стола и приложил к носу.
– Слышь, ты, пидорас, — это я ему. А он молчит. Витя со своей стороны хватает его за яблочко и говорит:
– Ты, пидор, все понял? Отвечай, когда тебя спрашивают!
– Понял, нет вопросов.
– Ну тогда сиди и молчи.
И тут деталь набоковская: волчара стал масло жрать, сливочное, его подали к икре, и оно было в шарики скатано. Он ест, а Витя его спрашивает:
– Ну что, тебе еще по харе дать?
– Не, не, пацаны, я все понял.
Мы вроде успокоились. Было как-то странно: сперва волчара задирал нас, а мы не задирались. А когда Моня завел нас, мы не стали его бить, сразу выступили с волчарой. Наверно, нам хотелось, чтобы все было честно, в порядке очередности.
Я сказал:
– Так, а теперь с Моней разборка.
И сказал ему до драки тот же текст, что волчаре — после:
– Слышь, ты, пидор… — и добавил: — Идем поговорим.
Он встал, мы зашли в туалет.
– На хера ты меня оскорбил?
– А что такое?
Я смотрю на этого, хлипкий такой завмаг, понимая, что бить его нельзя. Но что-то ж надо делать.
И тогда я ему даю пощечину. Потом другую.
– Если ты дернешься, я тебя убью.
– Я все понял. — Это мне говорит, закрыв лицо руками.
Он сел на кушетку возле туалета и от унижения заплакал.
Он в сто раз богаче меня, а вот сидит и плачет! Не скрою, это было приятно. А неподалеку за этим же столом сидит волчара, тоже побитый, с горя все масло сожрал. И люди вынуждены жрать икру без масла. И он говорит соседу по столу:
– Слышь, у тебя есть две копейки? Позвонить надо.
Мне он был не интересен, мы же уже разобрались с ним. А Фролов не может успокоиться:
– Что, сука, отмазку ищешь, чтобы уйти?
И тут же берет со стола яблоко и сжимает его так, что яблоко все вылезает у него между пальцами.
Волчара сидит, молчит. И тут в зал заходит новый гость, тоже вроде завмаг, тоже в белом костюме, как Моня, — улыбается, он же шел на теплую вечеринку, все ж по идее свои. И тут же волчара встает и совершенно вне контекста берет этого нового гостя одной рукой за жопу, другой за воротник и дает ему пинка под зад. Никто ничего не понимает. Но Фролов говорит волчаре:
– Мы тебя предупреждали. Ты нарвался.
– А в чем дело? Вам-то что?
– Пошли.
Мы возвращаемся в туалет. А там сидит тот, плачет на кушетке.
Я говорю:
– Виталик, не трогай его, — понимая, что бить тот не умеет. И волчаре сказал: — Пацан, ну что ты?
После чего слева ударил его по бороде, а справа прямым. Я рассек ему подбородок посередине, сразу. Так как я ударил его очень резко и быстро, он понял, что драться не нужно: если драка, то я его убью просто по пьянке. Он сообразил про нас: эти ребята, понятно, сядут на 15 лет, но
сейчас-то убьют. В этом проблема.
И что он стал делать? Он расстегнул пиджак, распахнул его и стал мотать бородой — так, что на белую рубашку туда-сюда просто тек ручеек крови.
Он по эллипсу обливал рубашку кровью и быстро залил ею всю грудь себе. Я не понял, чего он хочет, и говорю:
– Ну все, забыли, нет вопросов.
Но тут он так стал боком выскакивать в коридор, а там стоит сержант милицейский — я, еще когда мы шли в туалет, через стеклянную стенку приметил под рестораном газик ПМГ. И вот волчара выскакивает к этому менту, открывает пиджак, а там все в крови, и говорит:
– Вот, на меня напали хулиганы, арестуйте их немедленно! — и сует какую-то корочку. На что ему сержант отвечает:
– Вы пьяны.
– Вы не понимаете, что происходит! Наберите такой-то номер!
– Я не буду набирать. Вы пьяны!
И тут я достаю свои документы, тычу менту и начинаю проникновенным голосом рассказывать:
– Я такой-то и такой-то, кандидат наук, вот у меня командировочное удостоверение, еду в в/ч по оборонной программе (а я работал действительно тогда с министерством обороны), вот мой старший научный сотрудник, а этот человек на нас напал, он пьян.
И сержант говорит нам тихо:
– Пацаны, валите отсюда.
Мы заходим в гардероб, одеваемся, оглядываясь на ПМГ – она стоит прямо у ресторана, — отваливаем и едем к моей подруге Тате. И там осознаем, что за фигня приключилась: на вечеринку собралась куча девушек, ни одну из них не трахнули, а мужиков всех перемолотили. Причем из трех избитых двое были на нашей совести. К тому же Моня, как нам объяснила Тата, был жених именинницы, а волчара — майор КГБ. Я понял, почему сержант в ресторане был с ним так неласков: как раз тогда кэгэбэшника менты бросили под поезд, и отношения между двумя конторами совсем испортились. А жена этого майора, стюардесса международных линий, позвонила Тате и сказала про меня:
– Егор жестоко пожалеет, что он моего мужа избил.
А Тата была тогда на выезде, уже документы собрала.
И я решаю: надо уходить. И спрятаться так, чтобы даже Тата не знала, где я, — на случай если ее возьмут за одно место и начнут давить. Она же знает все мои явки… И мы выходим на улицу: февраль, полвторого ночи, денег — два рубля на двоих… Ехать нам в Москве некуда, нет таких
мест… Я делаю слабую попытку, звоню одной подруге, которую давно не видел, — ее муж был кинорежиссер, причем так себе, а отец его — какой-то начальник на Мосфильме: мафиозная девка, Никиту знала и всех. Попытка и правда слабая, после долгой разлуки, да еще в два часа
ночи…
– Надь, — говорю, — можно я к тебе приеду переночевать? С товарищем? У нас с ним тут такие дела, что у тебя могут быть проблемы с комитетом.
Она молчит три секунды и говорит:
– Ты чего, с ума сошел? Ты мне два года не звонил… И потом, я не одна.
Я повесил трубку и думаю: блядь, куда ехать? Некуда…
Короче, я подумал: а позвоню-ка я Лиде.
– А нельзя ли к тебе приехать? С товарищем причем?
– Ты пидорас! Пошел на хер!
– Я предупреждаю, что у тебя могут быть сложности с КГБ. — И в этот момент я ощутил себя серьезным диссидентом уровня Сахарова…
– А, так? Тогда пошли они на хер! У меня там все схвачено. Приезжай!
Мне было очень страшно, а она такая смелая… Может, потому, что тогда она уже знала, а я еще нет, что майор был не совсем кэгэбэшный, а пожарный. (Жена же его была стюардессой вполне себе международных по теперешним понятиям авиалиний — летала в Армению.)
Приехали к Лиде в полтретьего. Проспались, а утром она говорит:
– Пацаны, отслужить придется.
– А что такое?
– Слушай, сейчас приехала одна итальянка клевая в Москву, и я должна ее развлекать, я ж ответственная за всю Италию. Вы в этом поучаствуете, причем будете башлять.
Настоящая фарцовщица… Так мы добрались до денег, которые Фролов копил на покупку «Жигулей», мы распороли подкладку, в которую они были зашиты, и я ему потом три года отдавал долг, мы впополам пошли тогда по тратам. Короче, вечером мы приезжаем в очень клевый ресторан — в Дом композитора. Садимся за стол: я с Фроловым, Лида, еще какая-то экстравагантная девка, которая перед перестройкой стала очень известной в России; звали ее Света Виккерс, помню, она была в какой-то странной шляпе — и эта итальянка, Жанетт. Ей было тогда под сороковку, она постарше меня, но красивая, sexy. И вся в бриллиантах, в которых я тогда не разбирался.
Лида в тот вечер вела себя как последняя скотина. Она заказала много всего и после, когда мы уходили, сказала Фролову:
– Купи икры черной двести грамм.
И это она сказала человеку, который беден как мышь и долго собирал деньги на машину со всех своих потрепанных родственников!
Приносят икру, а это 800 долларов. Ну, то есть рублей… А я в половине, я в доле всего, что покупается!
Мы сидели рядом с Жанетт, выпивали…
И я почувствовал, что у меня с этой толстоватой теткой, с которой мы даже поговорить не можем — языков же не знаем, ни я, ни она, — возникает то, что называется chemistry – я этот термин после в Штатах узнал.
Короче, мы сидим, гуляем, а после едем на квартиру то ли к Лиде, то ли к Свете, то ли кофе выпить, то ли перекусить… И начинается вот эта история в моей жизни с того, что мы с Жанетт идем в ванную и с ней там трахаемся.
Ну, не сразу идем, не откровенно, есть же приличия, — мы сперва сели, кофе пьем. Потом я пошел в туалет или руки помыть… Потом она пришла. Не могла она не прийти! Ну, что тут рассказывать? Нельзя было разойтись нам просто так… Когда я с ней зашел в ванную, я понял, что Жанетт очень большая, что у нее нет талии, у нее сиськи безразмерные, но она была одна из самых сладких женщин моей жизни. Такое было со мной всего раза три за всю жизнь.
И она в тот вечер была совершенно фантастическая! Несмотря на то что я стал все неправильно делать: ну естественно, где там в советской ванной развернуться? Я ее трахал, трахал и чувствую, что сейчас произойдет все, оно и произошло; про Монику Левински тогда никто не слышал, для меня это было открытие, хотя я был опытный довольно пацан. Я еще хотел ее трахать, силы были, но народ стал колотиться в дверь с какими-то гнусными репликами – эти суки прожженные, которые торговали шмотками… Выходим из ванной… И эти фарцовщики смотрят на нас. Конечно, они понимали, что мы там делали, само собой, но глаза у них особенные, такие, будто они понимают, что мы приобщились к чему-то такому, чего они не знали, это было очевидно.
Я проводил тогда Жанетт до гостиницы «Украина», где она жила. Мы целовались с ней на ступеньках так, будто я — херов Ромео, а она — fucking Джульетта.
Все было так красиво, будто не было ни минета, никакой любви этой в дешевой советской ванной… Я проводил ее, и утром она улетела. И через пару месяцев стала слать мне посылки какие-то; она была очень серьезная девушка…
Мне Лида потом рассказала:
– Эта тетка очень серьезная, она секретарь президента «FIAT», живет в городишке Иврия, знает семь языков и влюбилась в тебя дико. Тебе надо с ней поддерживать отношения…
Что интересно, я испугался. Не того, что вот у меня история с итальянкой, а я человек семейный, второй раз уже. А того я испугался, что КГБ возьмет меня за жопу.
Я откручивался от этого, увиливал… И эта история вроде как умерла.
Потом прошло шесть или семь лет, я развелся со второй женой, а с третьей решил эмигрировать. Как все, я купил через посредников стандартный набор джентльмена: самовары, матрешки, бинокли, костюмы, икра черная.
Все это покупали люди, когда уезжали. Сейчас смешно говорить про эти жалкие самовары, про те дешевые костюмы… Перед самым отъездом я решил навестить Лиду.
Пытаюсь ее найти, звоню, ее нигде нет, мне говорят, что она уехала в Дагомыс и неизвестно когда вернется. Когда я приезжаю в Италию, меня там находит Лида, она звонит и говорит:
– Ты, пидорас, куда пропал?
– А ты что, из Дагомыса звонишь?
– Какой Дагомыс, это я своим тупым родителям так наврала… Я уже в Италии живу, — она эмигрировала уже, выехала за полгода до меня. — Я ж специалист по всему итальянскому. Ха-ха. А ты, скотина, приехал в Италию и даже не позвонил Жанетт!
У меня, конечно, был ее телефон. Но со времени нашей встречи с Жанетт ситуация кардинально поменялась, потому что в то время я был счастливо женат. Что это такое, мне вам сложно объяснить. И все-таки я решил позвонить Жанетт — спустя семь лет. Я стал ей что-то рассказывать на своем очень плохом английском. Она сказала:
– О, так ты в Италии! — В ее голосе было столько радости. — Немедленно приезжай!
– Жанетт, ситуация в корне поменялась. У меня охуенная жена, — и все такое прочее.
– Это очень хорошо. Но послушай: как только ты захочешь меня повидать, звони и приезжай, я буду рада тебя видеть.
– Хорошо, — сказал я с твердым намерением ей больше никогда не звонить.
И таки я долго не звонил. Прошел месяц… Мне снова позвонила Лида:
– Ты же конченый пидорас (не понимаю, почему она все время называла меня пидорасом). Я тебе еще когда говорила: женись на Жанетт! А сейчас ситуация улучшилась: у нее умер муж-миллионер. Я поговорила с Жанетт.
Она зовет тебя в гости. Но сначала ты пойди скупи у всех этих евреев платки, икру, самовары, бинокли — ну, всю эту ерунду, что они понавезли из Совка, — это мне нужно.
– Зачем это тебе? — Я ничего не мог понять.
– На продажу! Это я тут так фарцую. Значит, заедешь сперва к Жанетт, а потом с ней и с этим барахлом — ко мне в Милан.
– Скупить? Но у меня ж денег нет! Не то что на товар, но даже и на билет…
– Я знала, что ты козел был всегда. Найди деньги где хочешь!
Я пошел и под свое слово набрал у наших товара; за меня поручилась пара одесских евреев. Набрал тысячи на три долларов — по тем временам сумасшедшие деньги — и с двумя здоровенными чемоданами сел в поезд. В дороге я столкнулся с ужасной проблемой: геморрой вдруг у меня образовался, впервые, я раньше вообще не знал, что это такое. Это был просто Страшный суд. Я зашел в туалет в итальянском поезде, намылил палец и засунул вену обратно себе в жопу. Это страшные моменты, боль дикая, до слез… С таким вот геморроем добрался я до Турина, а через час был в городе Иврия, где Жанетт меня встретила на вокзале и привезла к себе домой. У нее была замечательная совершенно квартира, для меня это был шок, я таких квартир еще не видел. Я начал ей снова рассказывать:
– Я счастливо женат, я вообще счастлив.
– Ну и очень хорошо. Замечательно! Нет вопросов.
Но когда мы вечером выпили, естественно, потянула меня в койку. Я сказал себе: «Ну, хер с ним, надо быть честным с самим собой. Раз я к ней приехал, значит, я внутренне был готов с ней трахаться».
Но в койке оказалось, что у моей подруги месячные.
Ну, думаю, пронесло. Хорошо-то как. Но она подставила мне зад и пыталась меня раскрутить.
Снова шок, уже второй раз с ней, после той встречи в ванной семь лет назад! Страшный психологический барьер. Я снова растерялся – советский же человек. Мне было уже под
40, я перепробовал 300 баб, но такое — впервые. Я ни в какую: а то подумает хрен знает что про меня… И заодно уж про Советский Союз. Для нее это было полное разочарование… На другой день мы старались не смотреть друг на друга.
Она была богатая вдова, я приехал к ней, и вот мы сидим молчим — как-то глупо все.
– Ну, что будем делать? — спрашиваю.
– Пойдем в ресторан.
Она водила меня, как я сейчас понимаю, в очень дорогие рестораны. А для статуса, для приличий она пригласила своего любовника и свою дочку с ее любовником.
Мы пообедали, потом съездили на Монте-Бьянко, что на границе Италии, Швейцарии и Франции, потом вернулись, и она говорит:
– Можешь побыть тут еще пару дней?
– Нет-нет, мне нужно в Милан.
– Зачем?
– Дело в том, что Лида заказала кучу товара, я занял денег у людей, мне надо вернуть.
– Тебе не нужно торопиться, я с Лидой решу все вопросы.
– Ну что ты решишь? Лида же ждет товар!
– А какой товар у тебя?
– Ну, вот часы командирские, матрешки…
– Не может быть! Ты знаешь, в нашем маленьком городе такая нужда на эти товары! А на сколько у тебя?
– На пять тыщ. — При том что я за три все купил.
– Считай, что это все куплено. Мне ужасно нужны эти товары! Эти я заберу, а ты мне потом еще привезешь. Зачем же тебе в Милан мотаться, я все буду покупать.Я понял, что мне страшно повезло, что надо этот бизнес развивать. Мне казалось, что в бизнесе я не новичок на том основании, что в Одессе у меня был кооператив. Я усиленно над этим принялся рассуждать, а она говорит:
– Так, значит, ты можешь тут еще два дня пробыть!
И мы провели с ней два дня, причем без всякого секса: просто гуляли по городку и окрестностям.
Потом я уехал. Денег она мне дала где-то половину,у нее больше под рукой не было, но потом телеграфом прислала остальное. Когда я их получил, почувствовал себя крутым бизнесменом. Я заходил на рынок, где стояли одни только русские продавцы — крученые евреи, у которых никто ничего не покупал, и они орали: «Егор, иди сюда, у меня лучший товар!» И опять я набрал два чемодана товара и поехал к Жанетт.
Дальше история кончается быстро…
Мне вдруг дали разрешение поехать в Америку, и я передал свой бизнес своему приятелю Мише, из Чикаго; то есть он тогда был из Риги, в Чикаго он попал позже. Я с ним познакомился странно, в супермаркете, когда он воровал сосиски… Забавно, что и в Риге он занимался ровно тем же — воровал сосиски, но не из супермаркета, а прямо с мясокомбината.
Я выбрал его потому, что он был симпатичный человек. Потом жизнь у него не сладилась, у него открылся рак, но он не шел на инвалидность, с ней же потом на работу не устроишься, ну и чтобы жене не слали счета.
В 40 он умер, это была моя первая встреча с такой смертью. Но это все потом было.
– Миша, — сказал я ему тогда, в Италии, — бери товар и дуй к Жанетт, ей страшно нужны командирские часы.
Я улетел, а он остался, он набрал товара и позвонил ей… Она берет трубку:
– Это кто? Какой Миша? Не понимаю. Зачем вы мне позвонили?
– Ну как же, Егор оставил мне все дела.
– А Егор, где Егор? Почему же он сам не звонит? С ним что-то случилось?
– Нет, просто он уехал. В Америку, жить. И все…
– Да-а-а?
– Так что с командирскими часами? Я их уже везу, потерпите немного…
– Нет, часы не нужны. Ничего мне не нужно…
Потом только, через четыре года, она мне рассказала — я с ней стал созваниваться, — что товар мой она складывала в чулан и после на Рождество раздаривала всему маленькому городу Иврия… Жанетт сейчас хорошо за 60, так что эта история была актуальна, могла быть актуальной, еще лет десять назад. Но не сейчас.
Поезд ушел…
Игорь Свинаренко
Идя навстречу славному юбилею (ему на днях 75), писатель Кабаков позвонил мне:
— Прочёл половину твоего романа — и скажу, что я им удовлетворён. Рассказ-то — любой может, в вот кто написал роман — тот достоин уважения! (Неважно «Война и мир» это или «Черная металлургия»). Особенно если человек пишет быстро и легко, вот как ты. К примеру, Дзержинский (не чекист, другой) написал оперу «Декабристы». Никто к этому серьёзно не отнёсся. А вот Родион Щедрин сказал: соответствует требованиям, предъявляемым к опере — всё, значит, он таки композитор, успокойтесь! Ну вот и ты, как тот другой Дзержинский. Это говорю тебе я, человек, разбирающийся в литературе!
Also sprach Кабаков.
Мы ещё вспомнили — в связи с быстротой и лёгкостью (иногда, впрочем, кажущимися) катаевский термин «мовизм», от французского mauvais, «хуёвый» (поясняю вам как франкофон).
Я, признаюсь, тронут.
Романом Лексан Абрамыч назвал мою книжку «Записки одессита». Ну, раз он говорит, что роман — значит, роман. И текст, кстати, поделён на главы, пронумерованные. Кто-то счёл книгу сборником баек, ну да ладно, и это неплохо.
А ещё высокую оценку книге дали строгие критики — мои дети, которые обычно реагирую на мои сочинения сдержанно, типа «Ну опять ты какой-то хуйни понаписал!»
Других рецензий на книгу пока не было.
— Так где её купить? — спросит проницательный читатель.
Ну, может, на сайте планета.ру, которая — Планета — и собрала деньги на издание — что-то осталось. Думаю книгу разместить и на ридеро. А пока в комментарии поставлю кусок из «Записок». И дальше буду тут что-то из неё вешать.
Также вот даю возможность желающим закинуть денег мне на расстоянии. Надо понять, писАть что-то дальше или лучше начать играть в домино. Интересно — что из этого выйдет?
Фотка — из Таллина, два года назад я туда летал на вручение журналистских премий. Однако мне от М.Б. Ходорковского ничего не перепало, но я не в обиде. А вот старик Коняхин получил тогда богатый грант на расследования, как щас помню. Иногда лучше, когда чашу проносят мимо…
Patreon:
https://www.patreon.com/igorsvinarenko
Donationalerts:
http://www.donationalerts.ru/r/igorsvinarenko
Paypal:
https://paypal.me/igorsvinarenko
На Сбербанк, Альфа-банк и Qiwi по номеру телефона +7 929 503 40 24
…
З А П И С К И О Д Е С С И Т А
глава 9 ИТАЛЬЯНКА
Однажды в меня влюбилась итальянка — грустная история. Это было давно, ещё при советской власти…
Я был в молодости доцентом в Одесском строительном институте — нищий, конечно. У меня с одним приятелем, тоже совершенно безденежным, на двоих была одна машина, ржавые «Жигули»-копейка, из самых первых. Мы вдвоём барражировали на ней по улицам, снимали каких-то тёлок, залетняк в основном. Из них лучшими считались московские девушки. Хорошие были, культурные, очень приличные. Они славились тем, что давали сразу. И вот мы с приятелем едем по Одессе, по Аркадии, там старый пляж, где снимали «Полосатый рейс», — ну, когда плыла группа в полосатых купальниках. И вдруг видим двух совершенно шикарных девушек.
Одна была известная одесситка по кличке Вера Цыцка, девушка за деньги, и я к ней даже не подъезжал; не то чтобы экономил, а не было просто денег, я в день мог потратить два-три рубля от силы…
Вторая, новенькая, с роскошными волосами, была подруга Цыцки по имени Лида, как раз из Москвы. А раз из Москвы, то я решил её трахнуть. Она была совершенно шикарная по фактуре: ноги тугие, сама вся литая, волосы длинные, прекрасные, — морда, правда, страшная. Я заговорил с Лидой, стал с ней трепаться; потрепались, и я пригласил её на вечер к себе домой, чтобы поговорить о Шукшине. Она приехала… Короче, я снимаю с неё трусы — и вперёд. Ничего особенного, просто эпизод. Для меня. Но она после начала меня клеить по-взрослому. В следующий приезд в Одессу она пришла ко мне с подарками: виски из «Берёзки» хорошее, книжки какие-то, очень дорогой свитер Valentino. Оказалось, что девушка, которую я снял в Одессе на улице, была одной из самых крутых фарцовщиц Москвы, самой там главной по итальянским шмоткам. У неё в любовниках состоял директор московского представительства «FIAT». Она так работала: приезжала в гостиницу «Космос» и скупала у итальянцев шмотьё оптом. Очень интересный персонаж…
Лида сказала мне однажды:
– Ты знаешь, я понимаю, что ты меня хочешь раскрутить, но тебе за меня звездочку лишнюю не кинут…
– Ах ты, пидораска, за кого ты меня держишь! Иди на хер!
Мы поссорились. Я был уверен, что навсегда. Я послал её и ушел. Это выглядело красиво: я иду по Одессе пешком, а она едет на такси за мной, высунув голову из открытого окна, и говорит:
– Давай помиримся.
Я стоял на своём:
– Пошла на хер.
И всё, я думал, что всё! Но месяца через два или три приехал я в Москву, а мне негде спать… И думаю: надо помириться с моей фарцовщицей, спать-то негде. Звоню, говорю:
– Лидочка, я приехал.
– Давай ко мне, что ж с тобой делать.
Приехал, она говорит так с выражением:
– Я тебе здесь постелю.
Я всё понимаю, ну, знаешь, как бы там… Но говорю:
– Не, не будем.
– Ну, хрен с ним, тогда просто спи.
Великая девушка! А назавтра у нее случайно был день рождения. Я у неё вроде в качестве подарка…
Вечером пришли гости. И вот они сидят все за одним столом. А люди такие. Значит, Резо Габриадзе — бля, а на дворе 84-й год, на секундочку! Андрей Битов с Людой Хмельницкой, двоюродной сестрой Натана Щаранского.
Одни уходят, другие приходят…
Прошло три месяца.
Приезжаю я на защиту к одному корефану, пьянствуем в общежитии вместе с моим аспирантом Фроловым, он был старый неудачник, лет на десять старше меня (покойный, умер потом от рака). Вдруг звонит Тата, моя московская знакомая, и говорит:
– Не забудь, пожалуйста, что завтра день рождения у Марины, ну, ты ее знаешь, приезжай.
– Какая Марина? Я не знаю, кто это.
– Да ладно тебе. Не знаешь. Приезжай, водка будет, закуска хорошая, только надо купить цветы.
Тата была удивительная женщина, легенда нашего аспирантского общежития. Она уже со мной не трахалась на тот момент, уже ничего такого, но добрые чувства ко мне у нее остались, и она просто пригласила меня, чтобы я выпил и закусил.
На следующий день, поднявшись с трудом с постелей, мы с Фроловым (которого я тоже позвал на этот непонятно чей день рождения, пусть, думаю, пожрет человек) купили цветы за немыслимые деньги, рублей за пять, и поехали на метро на станцию «Ждановская», к этой Марине.
Цветы были очень красивые… Но, когда мы сели в метро и проехали две остановки, цветы эти сникли — оказалось, они были замороженные: люди их собирали на кладбищах, замораживали и продавали. Денег на новые цветы и на подарок у нас не было. Да… Давайте выпьем за то
время!
Дзын-н-н-ь. Выпили.
– Это начало истории, preface. Приехали мы в ресторан, где этот день рождения… Заходим в зал, и я вижу ситуацию совершенно феллиниевскую. Сидят 20 баб, нафаршированных, в богатых шмотках, в кружевах, а мужиков человека три.
Хмельницкий, а рядом с ним еврей-стоматолог какой-то очень важный. Потом пришел пацан какой-то, и Хмельницкий говорит:
– Лидочка, извини, это один наш актер. У него дочка сегодня родилась. Можно он сядет за стол?
– Да хер с ним, пусть садится.
Это был Леня Ярмольник — ну, который на тот момент был известен как цыпленок табака.
И вот идет пьянка беспрерывная, люди орут, курят, размахивают руками, говорят всякие глупости.
Стол накрыт по большому счету: икра черная и всё к ней. Оказывается, это торговые люди гуляли. Значит, заходим… Именинница кидается со мной целоваться: «Егор, я так рада, что ты пришел!» Я могу на Библии поклясться, что прежде никогда ее не видел. Как выяснилось, она была директор магазина, эта именинница. Короче, мы сели с аспирантом за стол… Сидим голодные, без подарка, цветы померзли, у самих тоже вид блеклый, да и одеты не очень, — всем понятно, что ребята просто пришли пожрать. Осматриваемся: телок очень много, причем тёлки хорошие, упакованные. А напротив меня сидит мужик, такой волчара, скуластый, костистый, с большим кулаком. Сидит и смотрит на меня все время.
Потанцевал я с одной телкой, с другой, возвращаюсь за стол, и вдруг он говорит мне: «Ну ты доцент, что ли?» А мы тянем с моим аспирантом такую игру, что он профессор, а я доцент. И он говорит: «Доцент тупой?» Помнишь, дурка такая была, шутка откуда-то? Я говорю: «Ну так, по-
лучается». Он подходит и садится со мной рядом: «Ну чё ты?» И задирает меня явно. Чего он ко мне пристает, думаю, — вроде нам нечего делить? Раз меня цепляет, два…
И так, и так, и этак. А Фролов был очень здоровый мужик, шкаф такой, мастер спорта по гимнастике, он мог 80 раз отжаться, — и вот он недобро смотрит на этого парня. А я спускаю все на тормозах. И посматриваю на хозяйку, которая завмаг, — она по меркам 84-го года была миллионершей, а я нищим, по любым меркам. Мы с ней получали по 200 рублей — только она в день, а я в месяц. Меня сильно смущает эта разница, и я никаких шагов не делаю…
Но в какой-то момент Тата мне говорит: «Пойди, пригласи именинницу». Иду: «Можно вас пригласить?» «Ну, давайте». Танцую с ней абсолютно корректно, полтора метра, это важно — позже станет ясно почему, — и думаю, как бы поскорее дотанцевать, а то вон еще икру принесли черную, я теряю время. Тут как раз подходит один из гостей, такой Моня с толстым животом, и отбирает у меня именинницу! Все вроде как по заказу, если б не одна деталь.
Он при этом мне говорит: «Иди отсюда». Я его мог бы одним ударом убить. Но я без подарка, я принес цветы мороженые — так что надо смириться… Я смирился и за столом только шепнул аспиранту: «Какой-то нагловатый пацан». А Фролову только дай команду.
Он, бывало, чуть выпьет, так сразу хочет сражаться за справедливость…
сейчас-то убьют. В этом проблема.
мест… Я делаю слабую попытку, звоню одной подруге, которую давно не видел, — ее муж был кинорежиссер, причем так себе, а отец его — какой-то начальник на Мосфильме: мафиозная девка, Никиту знала и всех. Попытка и правда слабая, после долгой разлуки, да еще в два часа
ночи…
– Слушай, сейчас приехала одна итальянка клевая в Москву, и я должна ее развлекать, я ж ответственная за всю Италию. Вы в этом поучаствуете, причем будете башлять.
Настоящая фарцовщица… Так мы добрались до денег, которые Фролов копил на покупку «Жигулей», мы распороли подкладку, в которую они были зашиты, и я ему потом три года отдавал долг, мы впополам пошли тогда по тратам. Короче, вечером мы приезжаем в очень клевый ресторан — в Дом композитора. Садимся за стол: я с Фроловым, Лида, еще какая-то экстравагантная девка, которая перед перестройкой стала очень известной в России; звали ее Света Виккерс, помню, она была в какой-то странной шляпе — и эта итальянка, Жанетт. Ей было тогда под сороковку, она постарше меня, но красивая, sexy. И вся в бриллиантах, в которых я тогда не разбирался.
Лида в тот вечер вела себя как последняя скотина. Она заказала много всего и после, когда мы уходили, сказала Фролову:
– Купи икры черной двести грамм.
И это она сказала человеку, который беден как мышь и долго собирал деньги на машину со всех своих потрепанных родственников!
Приносят икру, а это 800 долларов. Ну, то есть рублей… А я в половине, я в доле всего, что покупается!
Мы сидели рядом с Жанетт, выпивали…
И я почувствовал, что у меня с этой толстоватой теткой, с которой мы даже поговорить не можем — языков же не знаем, ни я, ни она, — возникает то, что называется chemistry – я этот термин после в Штатах узнал.
Короче, мы сидим, гуляем, а после едем на квартиру то ли к Лиде, то ли к Свете, то ли кофе выпить, то ли перекусить… И начинается вот эта история в моей жизни с того, что мы с Жанетт идем в ванную и с ней там трахаемся.
Ну, не сразу идем, не откровенно, есть же приличия, — мы сперва сели, кофе пьем. Потом я пошел в туалет или руки помыть… Потом она пришла. Не могла она не прийти! Ну, что тут рассказывать? Нельзя было разойтись нам просто так… Когда я с ней зашел в ванную, я понял, что Жанетт очень большая, что у нее нет талии, у нее сиськи безразмерные, но она была одна из самых сладких женщин моей жизни. Такое было со мной всего раза три за всю жизнь.
И она в тот вечер была совершенно фантастическая! Несмотря на то что я стал все неправильно делать: ну естественно, где там в советской ванной развернуться? Я ее трахал, трахал и чувствую, что сейчас произойдет все, оно и произошло; про Монику Левински тогда никто не слышал, для меня это было открытие, хотя я был опытный довольно пацан. Я еще хотел ее трахать, силы были, но народ стал колотиться в дверь с какими-то гнусными репликами – эти суки прожженные, которые торговали шмотками… Выходим из ванной… И эти фарцовщики смотрят на нас. Конечно, они понимали, что мы там делали, само собой, но глаза у них особенные, такие, будто они понимают, что мы приобщились к чему-то такому, чего они не знали, это было очевидно.
Я проводил тогда Жанетт до гостиницы «Украина», где она жила. Мы целовались с ней на ступеньках так, будто я — херов Ромео, а она — fucking Джульетта.
40, я перепробовал 300 баб, но такое — впервые. Я ни в какую: а то подумает хрен знает что про меня… И заодно уж про Советский Союз. Для нее это было полное разочарование… На другой день мы старались не смотреть друг на друга.
– Так, значит, ты можешь тут еще два дня пробыть!
И мы провели с ней два дня, причем без всякого секса: просто гуляли по городку и окрестностям.
Потом я уехал. Денег она мне дала где-то половину,у нее больше под рукой не было, но потом телеграфом прислала остальное. Когда я их получил, почувствовал себя крутым бизнесменом. Я заходил на рынок, где стояли одни только русские продавцы — крученые евреи, у которых никто ничего не покупал, и они орали: «Егор, иди сюда, у меня лучший товар!» И опять я набрал два чемодана товара и поехал к Жанетт.
Дальше история кончается быстро…