«Власть давно приняла решение стереть их ластиком…»
1 сентября, 2018 4:34 пп
Инна Сергеевна
Смешанное у меня последнее время какое-то ощущение: с одной стороны — какая-то неизбывная тоска и чёткое, совершенно кристальное осознание, что это уже финальные аккорды кривой пьесы, что катарсис — близок, и полнокровный, хрестоматийный пиздец развернётся здесь во всей красе.
А с другой, есть олимпийское спокойствие и внутреннее знание, что после этой страшной фазы, как в природе и бывает обычно, настанет другая, всё по классической схеме: самый тёмный час — перед рассветом.
В переходе от одной к другой фазе, безусловно, погибнет огромное количество народа, их не будут распихивать по лагерям и не будут расстреливать, они просто окажутся за чертой бедности и не смогут ничего этому противопоставить. Они будут безмолвствовать.
Власть давно приняла решение стереть их ластиком, их вынесли за скобки, они для верховных главнокомандующих — статистическая погрешность.
Поскольку механизм борьбы у этих людей сломан и бунтовать они морально не готовы, то внутреннюю агрессию они направят внутрь себя. И будут спиваться…
И тут для меня ключевой момент по эмпатии… Нет никакого улюлюканья и радости от этого, картина — совершенно чудовищная, и никакого злорадства нет, есть простое чёткое понимание, что люди, так долго и так упорно выбиравшие эту власть, так унизительно робко молчавшие и не говорившие массово, до отнятых пенсий о своем несогласии с режимом, фактически дали разрешение себя так расчеловечивать.
…Еду в такси, внезапно бодрый сталинист лет сорока говорит, что скоро выборы Собянина, и он — отличный градоначальник, и город украсил, и хозяйственник крепкий, и сильная рука, и голосовать за него надо, альтернативы-то всё равно нет.
Я смотрю на заёбанного жизнью мужика сорока лет, он явно не спал несколько смен, он вынужден работать за копьё, он знает, что разворовывают деньги в промышленных масштабах, и это величайшее скотство тратить миллионы на озеленение города, а не на детский хоспис, он видит все коррупционные схемы и всё равно… все равно готов целовать сапог, вилять хвостом и расплываться в умильной улыбке, говоря:
— Не, ну, а если не этот, то кто?
Сука… заколдованный круг… я закрываю глаза, прошу сделать громче музыку и вспоминаю гениальный стих Дрижчаного:
Издавна толпы людей собирали казни.
Без принуждения шли, зов герольда слыша,
И одевались в лучшее, словно на праздник,
А иногда приводили с собой детишек.
У эшафота незло тесноту бранили.
Кто-то скабрёзно шутил, дыша перегаром.
Часто не знали, кого и за что казнили,
Но восторгались сильным и точным ударом.
И обсуждали потом за бокалом пива:
Наш-то палач поискусней любого будет,
Грозен смертельно, а как он рубит красиво!
Кто был казнённый? Неважно, ведь зря не судят.
Хлеба и зрелищ – ещё со времен Траяна
Рукоплескали тому, кто царил на плахе,
Целые города, а порой и страны,
Не признаваясь себе, что причина – в страхе.
Дивные вещи с людьми иногда творятся.
Смотрят с восторгом на то, как головы рубят.
Это нормально, когда палача боятся.
Странно, когда палача беззаветно любят.
Инна Сергеевна
Смешанное у меня последнее время какое-то ощущение: с одной стороны — какая-то неизбывная тоска и чёткое, совершенно кристальное осознание, что это уже финальные аккорды кривой пьесы, что катарсис — близок, и полнокровный, хрестоматийный пиздец развернётся здесь во всей красе.
А с другой, есть олимпийское спокойствие и внутреннее знание, что после этой страшной фазы, как в природе и бывает обычно, настанет другая, всё по классической схеме: самый тёмный час — перед рассветом.
В переходе от одной к другой фазе, безусловно, погибнет огромное количество народа, их не будут распихивать по лагерям и не будут расстреливать, они просто окажутся за чертой бедности и не смогут ничего этому противопоставить. Они будут безмолвствовать.
Власть давно приняла решение стереть их ластиком, их вынесли за скобки, они для верховных главнокомандующих — статистическая погрешность.
Поскольку механизм борьбы у этих людей сломан и бунтовать они морально не готовы, то внутреннюю агрессию они направят внутрь себя. И будут спиваться…
И тут для меня ключевой момент по эмпатии… Нет никакого улюлюканья и радости от этого, картина — совершенно чудовищная, и никакого злорадства нет, есть простое чёткое понимание, что люди, так долго и так упорно выбиравшие эту власть, так унизительно робко молчавшие и не говорившие массово, до отнятых пенсий о своем несогласии с режимом, фактически дали разрешение себя так расчеловечивать.
…Еду в такси, внезапно бодрый сталинист лет сорока говорит, что скоро выборы Собянина, и он — отличный градоначальник, и город украсил, и хозяйственник крепкий, и сильная рука, и голосовать за него надо, альтернативы-то всё равно нет.
Я смотрю на заёбанного жизнью мужика сорока лет, он явно не спал несколько смен, он вынужден работать за копьё, он знает, что разворовывают деньги в промышленных масштабах, и это величайшее скотство тратить миллионы на озеленение города, а не на детский хоспис, он видит все коррупционные схемы и всё равно… все равно готов целовать сапог, вилять хвостом и расплываться в умильной улыбке, говоря:
— Не, ну, а если не этот, то кто?
Сука… заколдованный круг… я закрываю глаза, прошу сделать громче музыку и вспоминаю гениальный стих Дрижчаного:
Издавна толпы людей собирали казни.
Без принуждения шли, зов герольда слыша,
И одевались в лучшее, словно на праздник,
А иногда приводили с собой детишек.
У эшафота незло тесноту бранили.
Кто-то скабрёзно шутил, дыша перегаром.
Часто не знали, кого и за что казнили,
Но восторгались сильным и точным ударом.
И обсуждали потом за бокалом пива:
Наш-то палач поискусней любого будет,
Грозен смертельно, а как он рубит красиво!
Кто был казнённый? Неважно, ведь зря не судят.
Хлеба и зрелищ – ещё со времен Траяна
Рукоплескали тому, кто царил на плахе,
Целые города, а порой и страны,
Не признаваясь себе, что причина – в страхе.
Дивные вещи с людьми иногда творятся.
Смотрят с восторгом на то, как головы рубят.
Это нормально, когда палача боятся.
Странно, когда палача беззаветно любят.