Виртуальное пространство абсолютной свободы
17 февраля, 2023 10:55 пп
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
Вспоминаю замечательный фильм Висконти «Семейный портрет в интерьере». В жизнь героя, пережившего войну и лишения и сохранившему в неприкосновенности семейный очаг – вопреки любой возможности его окончательной утраты – внезапно вторгается новое время в лице эксцентричной семейки, вместившей в себя все социальные пороки сразу. У героя хватает мудрости, чтобы это принять, но уже не достаёт сил, чтобы с этим справиться. Его жизнь разрушают не враги-фашисты, а мирные равнодушные обыватели. Многие годы он жил, завернувшись в эстетический кокон освоенных шедевров архитектуры, живописи, музыки и литературы – и собственных трагедий, пока вдруг не столкнулся с людьми, которые в состоянии всё это просто купить, не считаясь с ценностью, точнее, с бесценностью, и попросту назначая удобную для них цену. Но, как говорится, всё не так однозначно, и молодой человек, условный сын героя или условный объект его же тайного вожделения, решающий продать свою молодость и красоту сначала леворадикальной идее, затем торговцам наркотиками и, наконец, жене фашиста-промышленника, тоже гибнет на этой непонятной новой войне. Кинематографический шедевр на тему «банальности зла» – на первый взгляд.
Но если нырнуть в сюжет поглубже, то становится ясна главнейшая его подоплёка: история культуры как таковая. Самоощущение себя внутри искусства – единственная форма свободного существования за рамками Непостигаемого сиречь Веры. Точнее, за кажущимися рамками – творцы подлинно высокого искусства олицетворяют Непостигаемое своим интуитивным опытом и своими творениями. Ценящие искусство, обживающие приобретённую и дорого оплаченную высоту тоже сопричастны ей и обладают шансом свободы – вне предрассудков и стереотипов большинства. Другие герои фильма Висконти выламываются из среды, протестуют против установлений и социальных клише, ценят прекрасное и на свой лад апологизируют новую эстетику, неловко и размашисто внедряя её в древнюю архитектуру. И – интуитивно чувствуют: в этом, только в этом спасение.
Для того, чтобы российский кинематограф сумел создать шедевр подобно описанному фильму Висконти, должно пройти время. Всемогущество культуры как таковой ни разу не было констатировано в фильмах выдающихся советских режиссёров – все без исключения работы пронизаны пафосом идеологии либо большевизма (Панфилов, Герман), либо патриотизма (Тарковский, Бондарчук). Но свободное дыхание современной культуры утончало и обусловливало кинематографический язык советских режиссёров помимо их воли и осознания.
В самые лютые времена сталинских репрессий любой желающий мог наслаждаться достижениями мировой культуры и находить в них ответ на любой вопрос. Полное собрание сочинений Гегеля вышло в 1932 году, сочинения Аристотеля – в 1937. Рабле, Сервантес, античная литература, труды по истории искусства, французская проза 19 века и проч. и проч. были доступны любому желающему. Шедевры Прокофьева и Шостаковича услаждали слух меломанов. Театр был общедоступным удовольствием, про радиопостановки и кино нечего и говорить. Те, кто был в состоянии отрешиться от гнёта идеологии, внезапно обретали внутреннюю – а другой и не бывает! – полномасштабную свободу. Немного перефразируя Маркса, нельзя быть свободным от общества внутри общественных предустановлений и предрассудков, а вне таковых – легко. Культура – это виртуальное пространство абсолютной свободы. И идеологический запрет на публикацию трудов Ницше и Шестова, или необходимость приложить усилия, дабы насладиться поэзией Рембо или Бодлера, в общем, ничего не меняет в самовосприятии – культура проницает мир и воспрепятствовать этому не в силах ни одна диктатура. Диктатор может уничтожить творца, но не искусство. А в 60-е культурный реванш мгновенно подавил идеологический гнёт и оказался реализован практически во всех направлениях, как и в конце 80-х – уже на ином уровне.
Воинствующий имморализм современной России, причины коего – семидесятилетие растлевающей лжи, а следствие – убогое язычество мировосприятия с примитивной феодальной подоплёкой социального взаимодействия, практически всегда и во всём сводящегося к поговорке «ты – начальник, я – дурак», удручает. (О, как бы мне хотелось услышать твёрдое возражение: в нашей компании (магазине, школе, театре, музее, частной галерее) всё совсем не так! Каждый слушает каждого, руководитель с уважением слушает любого и меняет своё мнение при наличии убедительных аргументов, а не затаивает зло на несогласного! Как бы хотелось!..) Вместе с тем, нельзя не признать, что этот самый воинствующий имморализм сконцентрирован сейчас исключительно в лоне власть предержащих всех мастей и их непосредственной обслуги. Люди как таковые выстраивают любые социальные контакты совсем на иной, гуманной и вполне толерантной основе – будь то общение с соседями, визит в магазин или учреждение. Ну и IT-возможности способствуют развитию и совершенствованию любых контактов, цель которых – потребление, а не истребление.
Вместе с тем, невиданное изобилие всех и всяческих нарративов, творений, течений и концепций во всех аспектах бытия – сбивает с толку и невероятно рассредоточивает возможности восприятия. Легко потребляется легчайшее,
количество упрощает и унижает качество и начинает казаться, что от избытка наличной мудрости мир глупеет. На самом деле человечество собирается с силами для нового культурного рывка. А сейчас важно просто констатировать тот опыт восприятия и естественного поглощения мировой культуры, которым каждый из нас обладает безотчётно и неотъемлемо.
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
Вспоминаю замечательный фильм Висконти «Семейный портрет в интерьере». В жизнь героя, пережившего войну и лишения и сохранившему в неприкосновенности семейный очаг – вопреки любой возможности его окончательной утраты – внезапно вторгается новое время в лице эксцентричной семейки, вместившей в себя все социальные пороки сразу. У героя хватает мудрости, чтобы это принять, но уже не достаёт сил, чтобы с этим справиться. Его жизнь разрушают не враги-фашисты, а мирные равнодушные обыватели. Многие годы он жил, завернувшись в эстетический кокон освоенных шедевров архитектуры, живописи, музыки и литературы – и собственных трагедий, пока вдруг не столкнулся с людьми, которые в состоянии всё это просто купить, не считаясь с ценностью, точнее, с бесценностью, и попросту назначая удобную для них цену. Но, как говорится, всё не так однозначно, и молодой человек, условный сын героя или условный объект его же тайного вожделения, решающий продать свою молодость и красоту сначала леворадикальной идее, затем торговцам наркотиками и, наконец, жене фашиста-промышленника, тоже гибнет на этой непонятной новой войне. Кинематографический шедевр на тему «банальности зла» – на первый взгляд.
Но если нырнуть в сюжет поглубже, то становится ясна главнейшая его подоплёка: история культуры как таковая. Самоощущение себя внутри искусства – единственная форма свободного существования за рамками Непостигаемого сиречь Веры. Точнее, за кажущимися рамками – творцы подлинно высокого искусства олицетворяют Непостигаемое своим интуитивным опытом и своими творениями. Ценящие искусство, обживающие приобретённую и дорого оплаченную высоту тоже сопричастны ей и обладают шансом свободы – вне предрассудков и стереотипов большинства. Другие герои фильма Висконти выламываются из среды, протестуют против установлений и социальных клише, ценят прекрасное и на свой лад апологизируют новую эстетику, неловко и размашисто внедряя её в древнюю архитектуру. И – интуитивно чувствуют: в этом, только в этом спасение.
Для того, чтобы российский кинематограф сумел создать шедевр подобно описанному фильму Висконти, должно пройти время. Всемогущество культуры как таковой ни разу не было констатировано в фильмах выдающихся советских режиссёров – все без исключения работы пронизаны пафосом идеологии либо большевизма (Панфилов, Герман), либо патриотизма (Тарковский, Бондарчук). Но свободное дыхание современной культуры утончало и обусловливало кинематографический язык советских режиссёров помимо их воли и осознания.
В самые лютые времена сталинских репрессий любой желающий мог наслаждаться достижениями мировой культуры и находить в них ответ на любой вопрос. Полное собрание сочинений Гегеля вышло в 1932 году, сочинения Аристотеля – в 1937. Рабле, Сервантес, античная литература, труды по истории искусства, французская проза 19 века и проч. и проч. были доступны любому желающему. Шедевры Прокофьева и Шостаковича услаждали слух меломанов. Театр был общедоступным удовольствием, про радиопостановки и кино нечего и говорить. Те, кто был в состоянии отрешиться от гнёта идеологии, внезапно обретали внутреннюю – а другой и не бывает! – полномасштабную свободу. Немного перефразируя Маркса, нельзя быть свободным от общества внутри общественных предустановлений и предрассудков, а вне таковых – легко. Культура – это виртуальное пространство абсолютной свободы. И идеологический запрет на публикацию трудов Ницше и Шестова, или необходимость приложить усилия, дабы насладиться поэзией Рембо или Бодлера, в общем, ничего не меняет в самовосприятии – культура проницает мир и воспрепятствовать этому не в силах ни одна диктатура. Диктатор может уничтожить творца, но не искусство. А в 60-е культурный реванш мгновенно подавил идеологический гнёт и оказался реализован практически во всех направлениях, как и в конце 80-х – уже на ином уровне.
Воинствующий имморализм современной России, причины коего – семидесятилетие растлевающей лжи, а следствие – убогое язычество мировосприятия с примитивной феодальной подоплёкой социального взаимодействия, практически всегда и во всём сводящегося к поговорке «ты – начальник, я – дурак», удручает. (О, как бы мне хотелось услышать твёрдое возражение: в нашей компании (магазине, школе, театре, музее, частной галерее) всё совсем не так! Каждый слушает каждого, руководитель с уважением слушает любого и меняет своё мнение при наличии убедительных аргументов, а не затаивает зло на несогласного! Как бы хотелось!..) Вместе с тем, нельзя не признать, что этот самый воинствующий имморализм сконцентрирован сейчас исключительно в лоне власть предержащих всех мастей и их непосредственной обслуги. Люди как таковые выстраивают любые социальные контакты совсем на иной, гуманной и вполне толерантной основе – будь то общение с соседями, визит в магазин или учреждение. Ну и IT-возможности способствуют развитию и совершенствованию любых контактов, цель которых – потребление, а не истребление.
Вместе с тем, невиданное изобилие всех и всяческих нарративов, творений, течений и концепций во всех аспектах бытия – сбивает с толку и невероятно рассредоточивает возможности восприятия. Легко потребляется легчайшее,
количество упрощает и унижает качество и начинает казаться, что от избытка наличной мудрости мир глупеет. На самом деле человечество собирается с силами для нового культурного рывка. А сейчас важно просто констатировать тот опыт восприятия и естественного поглощения мировой культуры, которым каждый из нас обладает безотчётно и неотъемлемо.