Ваня
20 января, 2019 6:41 пп
Олег Утицин
В армии — вся жизнь дорога, говорят те, кому довелось много служить. Все время идешь куда-нибудь. На построения, то — на шагистику, то на стрельбище, то — на войну. А когда она начинается, уже бегать или ползать начинаешь… ладно, в армии, конечно, много и еще всякого другого, но секретного….
Когда я попал в реальную армию (военные сборы университетские — детский сад, как я потом понял). Молодые в том полку, где я служил, перед тем, как покушать, строем ждали у полковой столовой команды
«Головные уборы снять! В столовую по одному! Первое отделение, бегом марш». Панамку или ушанку (от времени года зависит) на левый локтевой сгиб, бегом внутрь, к столу, грохоча сапожьими каблуками. Там замереть, вытянуться всем отделением, стоя за столом, где расставлены серые аллюминевые миски с ложками рядышком, буханка хлеба из армейской пекарни, порезанная ровно на количество человек за столом. Там ждать команды: «Рота! Садись! К приему пищи приступить! Время пошлО! Десять минут!».
Жестко было все. Наш ротный, по кличке Канадский Конь, встретился мне в первый день моей службы в этом полку, когда я веником подметал снег с травы неподалеку от дороги к КПП полка. Это был здоровенный широкоплечий капитан с удивительно кривыми ногами, чуть ли не О-образными.
«Боец!» — отвлек он меня от моего занятия — Честь старшим по званию не научили еще отдавать!!!»
Чуть веником не отдал…
Через две недели он собрал роту и сказал то, что на всю жизнь: «У вас там, на гражданке, остались родные, любимые, близкие. Значит так, вы их больше никогда не увидите. И знаете почему? Потому что вы все здесь, бл…, сдохнете нах, если не поймете, что служба, что война для вас уже началась. А если кто и выживет — значит воевать научился, хотя, глядя на вас, мне в это верится слабо. Вы попали в гвардейскую Краснознаменную дивизию, где будете проходить подготовку по самым современным методикам американских подразделений горных мотострелков, спизж…нных для вас специально нашими доблестными разведчиками. Все!Лафа кончилась!»
Лафа кончилась, началась служба…
…Итак, однажды мы стояли перед столовой в ожидании приказа пожрать, и оттуда вышли вальяжные и сытые трое сержантов. в боевом таком х/б — не то, что наши кители зеленые, пусть уже и потертые от стирки на сгибах — у сержантов «хэбешки» застиранные и прожжённые солнцем до белизны в глазах.
Ушитые по фигуре.
Панамки с пиз -ой наверху (это когда острый конец колпака панамы приземляется чутка параллельно горизонту, отглаживаются утюгом по четырем граням и — головной убор выглядит цивильно, а не как колпак Гарри Поттера).
Один из сержантов, старший сержант, был негр. Со всякими очень достойными жетончиками на груди…
— Блин, куда я попал? — подумалось. И так кругом — как на Луне — пески и всякая хрень. А тут у тебя в полку такие заслуженные люди — и негры…
Потом судьбы свела нас ближе и мы стали друзьями.
Негра звали Юра Петров. Если полностью — Юрий Иневилович Петров. Мой земляк — москвич. Мастер спорта по боксу. Папа — кубинец. Юра, как гражданин СССР выполнял свой гражданский и еще один долг. Своей Родине и другим, которые просили у руководства его Родины.
Судя по наградам — хорошо выполнял.
Они были друзьями с Серёгой Шмаковым. Серёга до призыва был чемпионам Казахстана среди юниоров по карате, приходил смотреть на мои тренировки, когда мы готовили показательные выступления для командующего округом Язова по рукопашному бою. А потом напросился в ученики.
Это было смешно. Я валялся в дивизионном госпитале и прощался с жизнью. Смотрел на журнальную вырезку в деревянной рамочке на стене напротив койки — там были берёзы в весеннем снегу.
И я точно знал, что больше их не увижу никогда. Смотреть в другие какие-то точки я не мог. И спать не мог. Вру. Мог . Надо было преодолеть 30 сантиметров от койки до стола, положить книги, подушки, локтями упереться в стол, подбородком — в скрещенные ладони. 10 минут безболезненного сна обеспечено.
Но эти тридцать сантиметров дороги до стола занимали те же самые десять минут. А потом опять становилось больно. Однажды утром пришел сержант-медик и сказал: «Ты же Утицин? Иди, тебя там спрашивают. Быстро, быстро, бегом, блядь!»
Бегом я шел, перебирая ладонями по коридорной стене…
На входе стоял Серега Шмаков: «Слушай, я смотрел на твою технику, она другая, это не карате. Давай, рассказывай, чем карате от кунг фу отличается». Я бы его убил тогда, если бы у меня хотя бы подобие силы было….
Потом, когда поправился, взял его в ученики. Он очень хороший ученик был. Очень настырный, очень внимательный к каждой мелочи, к каждому изменению движения. И постоянно доставал вопросами — это как, это откуда, это почему. Вот сколько времени с ним находишься рядом, не считая тренировки, где он обязан молчать, так он заманает вопросами. Однажды я на него хотел вообще наложить обет молчания на неделю, но в армии надо разговаривать иногда.
Серега Шмаков хорошим мастером стал. Воспитал ученика, который стал чемпионом Союза по карате.
Так вот, я обожал, как они с Юрой Петровым дружили — один белый, с выгоревшими до белизны курчавыми волосами, другой — черный кучерявый.
Одинакового строения физического. Когда им доводилось повидаться друг с другом, они даже не обнимались, не жали руки — а сначала показывали друг на друга пальцами и начинали заразительно хохотать.
Так заразительно, что каждый своим хохотом заражал другого, а тот — в ответку. И с каждым хохотом децибелы стремились ввысь. И зубами эти хохотушки блестели на солнце…
Инь -Ян символ представьте себе — и вот эти две половинки хохочут оглушительно, указывая друга на друга))))
Я служил ещё, а они дембельнулись и повстречались в Москве. Пошли в кафе на Арбате какое-то тогда центровое, сейчас и знать не хочу что там. «Метла», кажется («Метелица»).
Вдвоём сидели, ребят вспоминали. Кто-то там за соседним столиком чего-то про черножопых вякнул. Юра говориле в морду дал. Там толпа полезла. Куда, блин? Они с Серегой разнесли всю эту халабуду и не поцарапались.
Поехали к девкам потом.
Серега рассказывал — такие девки у него, вот сука!!!
На новый год Юра после дембеля прислал нам в полк поздравление, чтобы и следующий встретить и все такое… В конверте была фотка — Юрка стоит с бокалом шампанского в руке обращается к объективу (типа за нас пьёт), на бедрах у Юрки, обхватив его длинными стройными ногами в чуть задравшемся мини-платье сидит великолепная блондинка, тоже с бокалом шампанского, и тянется к Юрке с явным желанием страстно поцеловать его. А он, зараза, от неё морду воротит брезгливо и тоже в камеру смотрит — типа, пацаны — я с Вами. Даже из такой засады прорвусь!!!
Вот сука!!!
Серегу Шмакова убили потом. На гражданке. Он был очень известным человеком в Темиртау. И после смены директора на Карагандинском металлургическом заводе, туда пришел новый человек после Сосковца. Серегу он позвал с его учениками стать там службой безопасности. Серега мне ничего не говорил про это, стеснялся, наверное, потому что я ему запретил хоть каким-то крышеванием заниматься и разборками. У тебя есть спорт, катаешься с учениками по всем соревнования. Этим и занимайся не лезь в это дерьмо. Полез.
Дал согласие новому директору. Нового директора после его переговоров с Серегой на третий день убили выстрелом из обреза двустволки в затылок на проходной комбината, когда он шел с толпой рабочих на свое рабочее место. Через неделю после этого убийства мне позвонила серегина жена и сказала после паузы — Серегу убили, зарезали…
Он, когда ко мне уже в Москву приезжал тренироваться, иногда на кухне короткий бой учили. Чтобы Серегу открыть и провести в него удар мне иногда три-четыре минуты надо было…
Потом, со временем, я узнал кто и почему его заказал.. И кто исполнил. И как четыре часа из Сереги кровь вытекала, пока скорая ехала. И какие слова он просил мне передать перед смертью… Потом это все. Потом. Потом…
… Потом те из однополчан, кто жив и в банкиры или чиновники ушли — сделали ежегодный казахский турнир по карате в его честь…
В его честь…
В его честь…
.. Мой дембель приближался. Снег был мокрый с черного неба. В свете прожекторов то ли каплями косыми падавший, то ли стремительными снежинками. Темно, я шел с сержантами из столовой не строем мимо строя молодых, только-только получающих обмундирование, уже успевших напялить на себя непроглаженные, сгорбленные, с гармошечными складками, шинели и шапки, спадающие чуть ли не на плечи. В том строю, в ожидании то ли портянок, то ли мыла, был гномик вообще никакого роста. И фонарь над воротами склада желто светил именно ему в лицо.
И я увидел, что гномик был негр.
— Как тебя зовут, боец? — подошел я.
— Ваня, — блестя зубами, жалостно так, и в то же время так по-русски.
— Откуда будешь, Ваня?
— Из Питера призвали…
— Блядь, — сказал я тем, кому еще оставалось служить, тем, кто что-то еще мог решать в этом полку.
— Блядь! — уже приказал я, как старый сержант. — Ваню беречь, как зеницу ока. Как полковое знамя!!! Не дай Бог, что-то с ним случится… Потому что это уже традиция. Полковая традиция!!! Поняли, блин?!!!…
Поняли…
Поняли?
…
Серёга на фото слева. Я — жирный после госпиталя — чуть правее.
Олег Утицин
В армии — вся жизнь дорога, говорят те, кому довелось много служить. Все время идешь куда-нибудь. На построения, то — на шагистику, то на стрельбище, то — на войну. А когда она начинается, уже бегать или ползать начинаешь… ладно, в армии, конечно, много и еще всякого другого, но секретного….
Когда я попал в реальную армию (военные сборы университетские — детский сад, как я потом понял). Молодые в том полку, где я служил, перед тем, как покушать, строем ждали у полковой столовой команды
«Головные уборы снять! В столовую по одному! Первое отделение, бегом марш». Панамку или ушанку (от времени года зависит) на левый локтевой сгиб, бегом внутрь, к столу, грохоча сапожьими каблуками. Там замереть, вытянуться всем отделением, стоя за столом, где расставлены серые аллюминевые миски с ложками рядышком, буханка хлеба из армейской пекарни, порезанная ровно на количество человек за столом. Там ждать команды: «Рота! Садись! К приему пищи приступить! Время пошлО! Десять минут!».
Жестко было все. Наш ротный, по кличке Канадский Конь, встретился мне в первый день моей службы в этом полку, когда я веником подметал снег с травы неподалеку от дороги к КПП полка. Это был здоровенный широкоплечий капитан с удивительно кривыми ногами, чуть ли не О-образными.
«Боец!» — отвлек он меня от моего занятия — Честь старшим по званию не научили еще отдавать!!!»
Чуть веником не отдал…
Через две недели он собрал роту и сказал то, что на всю жизнь: «У вас там, на гражданке, остались родные, любимые, близкие. Значит так, вы их больше никогда не увидите. И знаете почему? Потому что вы все здесь, бл…, сдохнете нах, если не поймете, что служба, что война для вас уже началась. А если кто и выживет — значит воевать научился, хотя, глядя на вас, мне в это верится слабо. Вы попали в гвардейскую Краснознаменную дивизию, где будете проходить подготовку по самым современным методикам американских подразделений горных мотострелков, спизж…нных для вас специально нашими доблестными разведчиками. Все!Лафа кончилась!»
Лафа кончилась, началась служба…
…Итак, однажды мы стояли перед столовой в ожидании приказа пожрать, и оттуда вышли вальяжные и сытые трое сержантов. в боевом таком х/б — не то, что наши кители зеленые, пусть уже и потертые от стирки на сгибах — у сержантов «хэбешки» застиранные и прожжённые солнцем до белизны в глазах.
Ушитые по фигуре.
Панамки с пиз -ой наверху (это когда острый конец колпака панамы приземляется чутка параллельно горизонту, отглаживаются утюгом по четырем граням и — головной убор выглядит цивильно, а не как колпак Гарри Поттера).
Один из сержантов, старший сержант, был негр. Со всякими очень достойными жетончиками на груди…
— Блин, куда я попал? — подумалось. И так кругом — как на Луне — пески и всякая хрень. А тут у тебя в полку такие заслуженные люди — и негры…
Потом судьбы свела нас ближе и мы стали друзьями.
Негра звали Юра Петров. Если полностью — Юрий Иневилович Петров. Мой земляк — москвич. Мастер спорта по боксу. Папа — кубинец. Юра, как гражданин СССР выполнял свой гражданский и еще один долг. Своей Родине и другим, которые просили у руководства его Родины.
Судя по наградам — хорошо выполнял.
Они были друзьями с Серёгой Шмаковым. Серёга до призыва был чемпионам Казахстана среди юниоров по карате, приходил смотреть на мои тренировки, когда мы готовили показательные выступления для командующего округом Язова по рукопашному бою. А потом напросился в ученики.
Это было смешно. Я валялся в дивизионном госпитале и прощался с жизнью. Смотрел на журнальную вырезку в деревянной рамочке на стене напротив койки — там были берёзы в весеннем снегу.
И я точно знал, что больше их не увижу никогда. Смотреть в другие какие-то точки я не мог. И спать не мог. Вру. Мог . Надо было преодолеть 30 сантиметров от койки до стола, положить книги, подушки, локтями упереться в стол, подбородком — в скрещенные ладони. 10 минут безболезненного сна обеспечено.
Но эти тридцать сантиметров дороги до стола занимали те же самые десять минут. А потом опять становилось больно. Однажды утром пришел сержант-медик и сказал: «Ты же Утицин? Иди, тебя там спрашивают. Быстро, быстро, бегом, блядь!»
Бегом я шел, перебирая ладонями по коридорной стене…
На входе стоял Серега Шмаков: «Слушай, я смотрел на твою технику, она другая, это не карате. Давай, рассказывай, чем карате от кунг фу отличается». Я бы его убил тогда, если бы у меня хотя бы подобие силы было….
Потом, когда поправился, взял его в ученики. Он очень хороший ученик был. Очень настырный, очень внимательный к каждой мелочи, к каждому изменению движения. И постоянно доставал вопросами — это как, это откуда, это почему. Вот сколько времени с ним находишься рядом, не считая тренировки, где он обязан молчать, так он заманает вопросами. Однажды я на него хотел вообще наложить обет молчания на неделю, но в армии надо разговаривать иногда.
Серега Шмаков хорошим мастером стал. Воспитал ученика, который стал чемпионом Союза по карате.
Так вот, я обожал, как они с Юрой Петровым дружили — один белый, с выгоревшими до белизны курчавыми волосами, другой — черный кучерявый.
Одинакового строения физического. Когда им доводилось повидаться друг с другом, они даже не обнимались, не жали руки — а сначала показывали друг на друга пальцами и начинали заразительно хохотать.
Так заразительно, что каждый своим хохотом заражал другого, а тот — в ответку. И с каждым хохотом децибелы стремились ввысь. И зубами эти хохотушки блестели на солнце…
Инь -Ян символ представьте себе — и вот эти две половинки хохочут оглушительно, указывая друга на друга))))
Я служил ещё, а они дембельнулись и повстречались в Москве. Пошли в кафе на Арбате какое-то тогда центровое, сейчас и знать не хочу что там. «Метла», кажется («Метелица»).
Вдвоём сидели, ребят вспоминали. Кто-то там за соседним столиком чего-то про черножопых вякнул. Юра говориле в морду дал. Там толпа полезла. Куда, блин? Они с Серегой разнесли всю эту халабуду и не поцарапались.
Поехали к девкам потом.
Серега рассказывал — такие девки у него, вот сука!!!
На новый год Юра после дембеля прислал нам в полк поздравление, чтобы и следующий встретить и все такое… В конверте была фотка — Юрка стоит с бокалом шампанского в руке обращается к объективу (типа за нас пьёт), на бедрах у Юрки, обхватив его длинными стройными ногами в чуть задравшемся мини-платье сидит великолепная блондинка, тоже с бокалом шампанского, и тянется к Юрке с явным желанием страстно поцеловать его. А он, зараза, от неё морду воротит брезгливо и тоже в камеру смотрит — типа, пацаны — я с Вами. Даже из такой засады прорвусь!!!
Вот сука!!!
Серегу Шмакова убили потом. На гражданке. Он был очень известным человеком в Темиртау. И после смены директора на Карагандинском металлургическом заводе, туда пришел новый человек после Сосковца. Серегу он позвал с его учениками стать там службой безопасности. Серега мне ничего не говорил про это, стеснялся, наверное, потому что я ему запретил хоть каким-то крышеванием заниматься и разборками. У тебя есть спорт, катаешься с учениками по всем соревнования. Этим и занимайся не лезь в это дерьмо. Полез.
Дал согласие новому директору. Нового директора после его переговоров с Серегой на третий день убили выстрелом из обреза двустволки в затылок на проходной комбината, когда он шел с толпой рабочих на свое рабочее место. Через неделю после этого убийства мне позвонила серегина жена и сказала после паузы — Серегу убили, зарезали…
Он, когда ко мне уже в Москву приезжал тренироваться, иногда на кухне короткий бой учили. Чтобы Серегу открыть и провести в него удар мне иногда три-четыре минуты надо было…
Потом, со временем, я узнал кто и почему его заказал.. И кто исполнил. И как четыре часа из Сереги кровь вытекала, пока скорая ехала. И какие слова он просил мне передать перед смертью… Потом это все. Потом. Потом…
… Потом те из однополчан, кто жив и в банкиры или чиновники ушли — сделали ежегодный казахский турнир по карате в его честь…
В его честь…
В его честь…
.. Мой дембель приближался. Снег был мокрый с черного неба. В свете прожекторов то ли каплями косыми падавший, то ли стремительными снежинками. Темно, я шел с сержантами из столовой не строем мимо строя молодых, только-только получающих обмундирование, уже успевших напялить на себя непроглаженные, сгорбленные, с гармошечными складками, шинели и шапки, спадающие чуть ли не на плечи. В том строю, в ожидании то ли портянок, то ли мыла, был гномик вообще никакого роста. И фонарь над воротами склада желто светил именно ему в лицо.
И я увидел, что гномик был негр.
— Как тебя зовут, боец? — подошел я.
— Ваня, — блестя зубами, жалостно так, и в то же время так по-русски.
— Откуда будешь, Ваня?
— Из Питера призвали…
— Блядь, — сказал я тем, кому еще оставалось служить, тем, кто что-то еще мог решать в этом полку.
— Блядь! — уже приказал я, как старый сержант. — Ваню беречь, как зеницу ока. Как полковое знамя!!! Не дай Бог, что-то с ним случится… Потому что это уже традиция. Полковая традиция!!! Поняли, блин?!!!…
Поняли…
Поняли?
…
Серёга на фото слева. Я — жирный после госпиталя — чуть правее.