«В дураках у сердца»
27 июня, 2021 1:44 пп
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
Деньги как эстетическое кредо
Это эссе я написала довольно давно и сейчас публикую его как со-размышление публикации Виктории Шидловской «Нами правят психопаты»
Для чего нужны деньги? Чтобы покупать. Что именно? Всё, что кажется необходимым в силу наших представлений о себе и о своей роли в этом мире. А поскольку мироощущение большинства формирует социум, то и масштаб необходимого определяется обстоятельствами времени и места.
Роскошь становится атрибутом необходимого в периоды экономического расцвета, и она же не имеет ценности в моменты войн или упадка. Но парадокс заключается в том, что право на обладание роскошью необходимо удостоверять и постоянно подтверждать. И если обладание не заслужено, утрата неизбежна, несмотря на обстоятельства. Следует подчеркнуть, что здесь «заслуга» не есть категория этическая, то есть, основа обладания роскошью заключена в границах личной ответственности обладающего. Военный трофей или случайная удача присвоения чужого даром или задёшево – в силу сложившихся обстоятельств – целиком и заслуга, и обременение нового владельца. Он может заработать большие деньги, реализовав приобретённое, либо просто наслаждаться обладанием, получая удовольствие от процесса осмысленного созерцания. Эстетическое наслаждение эквивалентно финансовому обеспечению, выбор за субъектом обладания.
Вкусы и предпочтения большинства формирует само большинство. Иллюзия, что за деньги можно купить комфорт, здоровье, красоту и респектабельность – культивируется и поддерживается большинством. Деньги играют роль воображаемого безусловного блага, эмоционального корсета, заменяющего стержень действующей мысли – то есть воспринимаются, как абсолютная ценность. И лишь немногие понимают, что комфорт, здоровье, красота и респектабельность – следствие осознания собственной природы, которое – одно – даёт возможность постичь природу всех вещей. Знаменитый тезис софиста Протагора – об этом. И только в случае, когда обладание роскошью соотносится с самоощущением безграничного богатства собственного духа, человек счастлив по-настоящему. При этом деньги полностью утрачивают функцию воображаемого блага и становятся просто платёжным средством, категорией рационального.
А главное – наличие денег всегда отвечает личной действительной потребности в той или иной трате. Мысль о желании обладать равнозначна импульсу отчуждения предмета потенциального обладания. Буквально: вещь, которую я осознанно хочу иметь, уже кем-то предназначена для меня, поскольку кинетическая энергия моего желания обладать на тот момент обратно пропорциональна потенциальной энергии объекта обладания. А денежный эквивалент вещи здесь равен её потенциальной энергии, то есть, чем сильнее я хочу, тем дешевле это будет мне стоить. Поскольку то, что я хочу иметь, обладает для меня ценностью эстетической, то значение денег, собственно говоря, возвращается к изначальному понятию: меры относительной ценности.
Бенджамин Франклин, автор афоризма «Время – деньги», парадоксальным образом совместил и безусловно редуцировал понятия, каждое из которых вмещает множество смысловых оттенков. В категории собственно товара, а не стоимостного эквивалента, деньги вполне могут быть отнесены к области искусства; интуиция как основной компонент биржевой игры – тому подтверждение. Искусство, в свою очередь – важнейшая ипостась времени, его олицетворение и воплощение. И мне хотелось бы сопоставить и убедительно обосновать органичную взаимосвязь искусства, как эстетического Абсолюта, и денег. И – удостоверить собственное понимание денег как эстетического кредо.
Соприкасаясь с истинным произведением искусства, любой человек, даже самый не искушённый в этой области подлинного наслаждения, испытывает чувство вдохновенного воодушевления. Именно этим обусловлена традиция посещения выставок, галерей и музеев. Посетитель может ничего не понимать ни в классическом, ни в современном искусстве, но, если он вдруг испытывает раздражение – значит, автор творения не добился требуемого совершенства. Экспонат не имеет права на существование – по крайней мере, в этом пространстве, и его следует вернуть автору: деньги на его приобретение потрачены зря.
Кульминацию наслаждения, доходящую до катарсиса, способны ощутить немногие – те, чей дух подготовлен к восприятию наивысшего. Большинство ограничивается эмоциональным всплеском, воодушевлением, и его может вызвать простенький лирический пейзаж, который, однако же, полностью отвечает канону гармонии и меры. Но путь постижения подлинно высокого пройти важно и нужно: духовный подъём вкупе со взлётом со-размышления и душевного освобождения – самая полезная практика для человека современной культуры. Физическое здоровье основывается на здоровье умозрительного восприятия и сердечного умиротворения. Энергия мысли, энергия душевного восторга высвобождает все и всякие психофизические заторы в теле человека, умножая его силу и дисциплинируя волю.
В современном информационном поле достаточно примеров того, что существует прямая и ясная связь между миллиардными состояниями и высочайшим уровнем богатства духовного. Полагаю, так было всегда – тот, кто правомерно наслаждался процветанием, всегда был богат и духовно, и физически. Колоссальные пожертвования на благотворительность в среде бизнесменов, актёров и деятелей искусства мы фиксируем повседневно. С этим же связаны и огромные цены на великие творения на арт-аукционах: предложение манипулирует спросом. Но такого уровня и такой ценности предложение сложилось из целого ряда вполне субъективных факторов: личных эстетических предпочтений богатых ценителей; моды на имя, которую сформировали те же богатые ценители; тенденция общественного запроса, позволяющая выводить на рынок новые имена.
Существует множество версий, убедительно изложенных книжных и кинематографических сюжетов, о разного рода фальсификациях и манипулятивных махинациях на арт-рынке. Вспоминается замечательный фильм «Лучшее предложение», в котором герой, профессионал, коллекционер и организатор арт-аукционов, оказывается жертвой грандиозно задуманного и искусно реализованного мошенничества. Причиной же является то, что герой мнит себя могущественным манипулятором: взяв в сообщники талантливого и оригинального художника, он повышает ставки на заурядные работы, пользуясь доверчивостью потенциальных покупателей. В итоге осторожный и изворотливый разум попадает в капкан чистого чувства вкупе с мощным эротическим влечением – и оказывается «в дураках у сердца», ссылаюсь я на афоризм остроумного Ларошфуко, становясь сам объектом манипулирования.
Но именно это и естественно: полноправный субъект арт-рынка, всегда и безусловно – тончайший знаток и ценитель прекрасного. И то, что с точки зрения обывателя – противоправно и этически неприемлемо, в действительности есть вдохновенная и талантливая игра со временем и – с финансовыми потоками, как сублимацией эстетических категорий времени. Герой «Лучшего предложения» проиграл сообщнику, подлинному таланту, который – всегда! – сильнее и мудрее любого ценителя.
Восприятие искусства – всегда, по сути, погружение в мгновение, сосредоточенное созерцание времени. Ощущение плотности времени обусловлено масштабом мыслительных усилий, либо – настроенных на стремление «во всём … дойти до самой сути», по замечательной формулировке Пастернака, либо – бездумно поглощающих массив ничего не значащей информации. Медленное течение времени – для первых уравновешивается перманентными провалами в бездну мимолётной бессмыслицы – вторых, к концу жизни испытывающих чувство, что «жизни – ах! – как и не бывало» (это уже Анненский), в каждый период истории человечества. Арт-рынок прекрасно отражает эту реальность. Т.н. актуальное искусство – всего лишь заявка талантливых авторов на собственную перспективу.
Автопортрет поколения, имевшего несчастье творчески реализоваться между двух мировых войн, последних в истории, гениально воспроизвели сюрреалисты. Безотчётно причислив к праотцам Босха и Гойю и опираясь на более близких по времени символистов Моро и Редона, сюрреалисты эстетически слились с духовной травмой времени, параллельно запечатлев крушение всех канонов, всех духовных практик и всех традиций прошлого. Ценность их творений прямо пропорциональна исторической рефлексии настоящего, когда угроза ядерной катастрофы нет-нет да взбаламутит словесной провокацией хрупкое информационное поле.
***
Самое замечательное заключается в том, как именно ход времени воплощается в процесс восприятия творений художника, признанного великим, и – художника талантливого, но пока что, по той или иной причине, неизвестного. Мы можем всякий раз заново открывать для себя и шедевры старых мастеров, и, ставшие классикой, работы современных художников. Но само пространство музея как бы предполагает максимальную доступность многажды признанного и многими подтверждённого. Оттого и восприятие не стремится сосредоточиться, довольствуясь зачастую поверхностным созерцанием и лишь фиксируя мимолётную быстротечность времени. Тот же, кто берёт на себя труд рассмотреть значительное в неизвестном и новом, опираясь на нажитый опыт анализа трансформации эстетического канона, растягивает мгновение до бесконечности.
Если ты не сумел дух и мысль свою встроить во время, это сделает вечность, очевидцев иных потеснив, написала я когда-то. Задаваясь вопросом, почему тот или иной очень талантливый художник успешен и знаменит при жизни, я возвращаюсь к изначальному, ещё возрожденческому, понятию «школа» (оставляя за скобками исторически обусловленную инфляцию понятия или, как в СССР, его чистую профанацию). Принадлежность к «школе» была сертификатом репутации априори. При этом у художника возникало внутреннее убеждение в ценности своего труда – и воспитанное учителем, и им же наглядно демонстрируемое.
Напряжённая художественная мысль растворялась в акте творения. А закончивший труд художник хладнокровно оценивал результат, как никто, понимая цену собственным усилиям.
Ценность художественного творения точно так же, как цена любого изделия, изначально складывается из условных издержек и прибыли. Только художник, как никто другой, создавая ценность сам, способен оценить творения своих собратьев, исповедующих то же эстетическое кредо. И буквальное обладание этими творениями или возможность непосредственного соучастия в акте творческого восприятия умножает его вдохновение многократно, покрывая «издержки» и моделируя «прибыль» в духовном аспекте восприятия реальности. Деньги, полученные за картину, стимулируют творческий акт, которому, в общем, подчинена вся жизнь. Противореча Пушкину, я скажу, что художник продаёт именно вдохновение: картина, скульптура или инсталляция – как энергетическая субстанция, в которой сконцентрирована духовная сила и душевная мудрость её сотворившего.
Сопоставляя индустрию promotion`а со способностью индивидуума угадать шедевр в работе художника без имени и подтвердить достойной ценой бесспорную ценность творения, я прихожу к весьма забавному выводу: чем большее количество посредников участвует в весьма затратном процессе продвижения арт-объекта на художественном на рынке, тем ниже ценность работы, как таковой, в то время как репутационный ресурс промоутеров всё возрастает. Деньги как эстетическое кредо теряют значимость, переходя в качественно иное состояние субъекта состязательной предприимчивости.
Аукционная же цена шедевров предъявляет такие требования к их счастливым обладателям, которым мало кто в состоянии соответствовать. Миллионные массы потенциальных зрителей как бы делегируют свои нереализованные полномочия одному человеку, и справиться с такой ответственностью можно либо заперев шедевр и наслаждаясь фактом обладания в одиночестве, либо – передав его музею и увековечив себя как мецената. Несомненно, что энергия громадного благосостояния эквивалентна накопленной ценности художественного творения, как подлинной, так и в процессе продвижения на рынке приобретённой, ну а что – причислить к прибыли, а что – отнести к издержкам, каждый решает сам. Главное, что деньги, уплаченные за шедевр, снова возвращаются в категорию эстетического кредо, независимо от воли обладателя, поскольку их количество переходит в качество одухотворённой ответственности.
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
Деньги как эстетическое кредо
Это эссе я написала довольно давно и сейчас публикую его как со-размышление публикации Виктории Шидловской «Нами правят психопаты»
Для чего нужны деньги? Чтобы покупать. Что именно? Всё, что кажется необходимым в силу наших представлений о себе и о своей роли в этом мире. А поскольку мироощущение большинства формирует социум, то и масштаб необходимого определяется обстоятельствами времени и места.
Роскошь становится атрибутом необходимого в периоды экономического расцвета, и она же не имеет ценности в моменты войн или упадка. Но парадокс заключается в том, что право на обладание роскошью необходимо удостоверять и постоянно подтверждать. И если обладание не заслужено, утрата неизбежна, несмотря на обстоятельства. Следует подчеркнуть, что здесь «заслуга» не есть категория этическая, то есть, основа обладания роскошью заключена в границах личной ответственности обладающего. Военный трофей или случайная удача присвоения чужого даром или задёшево – в силу сложившихся обстоятельств – целиком и заслуга, и обременение нового владельца. Он может заработать большие деньги, реализовав приобретённое, либо просто наслаждаться обладанием, получая удовольствие от процесса осмысленного созерцания. Эстетическое наслаждение эквивалентно финансовому обеспечению, выбор за субъектом обладания.
Вкусы и предпочтения большинства формирует само большинство. Иллюзия, что за деньги можно купить комфорт, здоровье, красоту и респектабельность – культивируется и поддерживается большинством. Деньги играют роль воображаемого безусловного блага, эмоционального корсета, заменяющего стержень действующей мысли – то есть воспринимаются, как абсолютная ценность. И лишь немногие понимают, что комфорт, здоровье, красота и респектабельность – следствие осознания собственной природы, которое – одно – даёт возможность постичь природу всех вещей. Знаменитый тезис софиста Протагора – об этом. И только в случае, когда обладание роскошью соотносится с самоощущением безграничного богатства собственного духа, человек счастлив по-настоящему. При этом деньги полностью утрачивают функцию воображаемого блага и становятся просто платёжным средством, категорией рационального.
А главное – наличие денег всегда отвечает личной действительной потребности в той или иной трате. Мысль о желании обладать равнозначна импульсу отчуждения предмета потенциального обладания. Буквально: вещь, которую я осознанно хочу иметь, уже кем-то предназначена для меня, поскольку кинетическая энергия моего желания обладать на тот момент обратно пропорциональна потенциальной энергии объекта обладания. А денежный эквивалент вещи здесь равен её потенциальной энергии, то есть, чем сильнее я хочу, тем дешевле это будет мне стоить. Поскольку то, что я хочу иметь, обладает для меня ценностью эстетической, то значение денег, собственно говоря, возвращается к изначальному понятию: меры относительной ценности.
Бенджамин Франклин, автор афоризма «Время – деньги», парадоксальным образом совместил и безусловно редуцировал понятия, каждое из которых вмещает множество смысловых оттенков. В категории собственно товара, а не стоимостного эквивалента, деньги вполне могут быть отнесены к области искусства; интуиция как основной компонент биржевой игры – тому подтверждение. Искусство, в свою очередь – важнейшая ипостась времени, его олицетворение и воплощение. И мне хотелось бы сопоставить и убедительно обосновать органичную взаимосвязь искусства, как эстетического Абсолюта, и денег. И – удостоверить собственное понимание денег как эстетического кредо.
Соприкасаясь с истинным произведением искусства, любой человек, даже самый не искушённый в этой области подлинного наслаждения, испытывает чувство вдохновенного воодушевления. Именно этим обусловлена традиция посещения выставок, галерей и музеев. Посетитель может ничего не понимать ни в классическом, ни в современном искусстве, но, если он вдруг испытывает раздражение – значит, автор творения не добился требуемого совершенства. Экспонат не имеет права на существование – по крайней мере, в этом пространстве, и его следует вернуть автору: деньги на его приобретение потрачены зря.
Кульминацию наслаждения, доходящую до катарсиса, способны ощутить немногие – те, чей дух подготовлен к восприятию наивысшего. Большинство ограничивается эмоциональным всплеском, воодушевлением, и его может вызвать простенький лирический пейзаж, который, однако же, полностью отвечает канону гармонии и меры. Но путь постижения подлинно высокого пройти важно и нужно: духовный подъём вкупе со взлётом со-размышления и душевного освобождения – самая полезная практика для человека современной культуры. Физическое здоровье основывается на здоровье умозрительного восприятия и сердечного умиротворения. Энергия мысли, энергия душевного восторга высвобождает все и всякие психофизические заторы в теле человека, умножая его силу и дисциплинируя волю.
В современном информационном поле достаточно примеров того, что существует прямая и ясная связь между миллиардными состояниями и высочайшим уровнем богатства духовного. Полагаю, так было всегда – тот, кто правомерно наслаждался процветанием, всегда был богат и духовно, и физически. Колоссальные пожертвования на благотворительность в среде бизнесменов, актёров и деятелей искусства мы фиксируем повседневно. С этим же связаны и огромные цены на великие творения на арт-аукционах: предложение манипулирует спросом. Но такого уровня и такой ценности предложение сложилось из целого ряда вполне субъективных факторов: личных эстетических предпочтений богатых ценителей; моды на имя, которую сформировали те же богатые ценители; тенденция общественного запроса, позволяющая выводить на рынок новые имена.
Существует множество версий, убедительно изложенных книжных и кинематографических сюжетов, о разного рода фальсификациях и манипулятивных махинациях на арт-рынке. Вспоминается замечательный фильм «Лучшее предложение», в котором герой, профессионал, коллекционер и организатор арт-аукционов, оказывается жертвой грандиозно задуманного и искусно реализованного мошенничества. Причиной же является то, что герой мнит себя могущественным манипулятором: взяв в сообщники талантливого и оригинального художника, он повышает ставки на заурядные работы, пользуясь доверчивостью потенциальных покупателей. В итоге осторожный и изворотливый разум попадает в капкан чистого чувства вкупе с мощным эротическим влечением – и оказывается «в дураках у сердца», ссылаюсь я на афоризм остроумного Ларошфуко, становясь сам объектом манипулирования.
Но именно это и естественно: полноправный субъект арт-рынка, всегда и безусловно – тончайший знаток и ценитель прекрасного. И то, что с точки зрения обывателя – противоправно и этически неприемлемо, в действительности есть вдохновенная и талантливая игра со временем и – с финансовыми потоками, как сублимацией эстетических категорий времени. Герой «Лучшего предложения» проиграл сообщнику, подлинному таланту, который – всегда! – сильнее и мудрее любого ценителя.
Восприятие искусства – всегда, по сути, погружение в мгновение, сосредоточенное созерцание времени. Ощущение плотности времени обусловлено масштабом мыслительных усилий, либо – настроенных на стремление «во всём … дойти до самой сути», по замечательной формулировке Пастернака, либо – бездумно поглощающих массив ничего не значащей информации. Медленное течение времени – для первых уравновешивается перманентными провалами в бездну мимолётной бессмыслицы – вторых, к концу жизни испытывающих чувство, что «жизни – ах! – как и не бывало» (это уже Анненский), в каждый период истории человечества. Арт-рынок прекрасно отражает эту реальность. Т.н. актуальное искусство – всего лишь заявка талантливых авторов на собственную перспективу.
Автопортрет поколения, имевшего несчастье творчески реализоваться между двух мировых войн, последних в истории, гениально воспроизвели сюрреалисты. Безотчётно причислив к праотцам Босха и Гойю и опираясь на более близких по времени символистов Моро и Редона, сюрреалисты эстетически слились с духовной травмой времени, параллельно запечатлев крушение всех канонов, всех духовных практик и всех традиций прошлого. Ценность их творений прямо пропорциональна исторической рефлексии настоящего, когда угроза ядерной катастрофы нет-нет да взбаламутит словесной провокацией хрупкое информационное поле.
***
Самое замечательное заключается в том, как именно ход времени воплощается в процесс восприятия творений художника, признанного великим, и – художника талантливого, но пока что, по той или иной причине, неизвестного. Мы можем всякий раз заново открывать для себя и шедевры старых мастеров, и, ставшие классикой, работы современных художников. Но само пространство музея как бы предполагает максимальную доступность многажды признанного и многими подтверждённого. Оттого и восприятие не стремится сосредоточиться, довольствуясь зачастую поверхностным созерцанием и лишь фиксируя мимолётную быстротечность времени. Тот же, кто берёт на себя труд рассмотреть значительное в неизвестном и новом, опираясь на нажитый опыт анализа трансформации эстетического канона, растягивает мгновение до бесконечности.
Если ты не сумел дух и мысль свою встроить во время, это сделает вечность, очевидцев иных потеснив, написала я когда-то. Задаваясь вопросом, почему тот или иной очень талантливый художник успешен и знаменит при жизни, я возвращаюсь к изначальному, ещё возрожденческому, понятию «школа» (оставляя за скобками исторически обусловленную инфляцию понятия или, как в СССР, его чистую профанацию). Принадлежность к «школе» была сертификатом репутации априори. При этом у художника возникало внутреннее убеждение в ценности своего труда – и воспитанное учителем, и им же наглядно демонстрируемое.
Напряжённая художественная мысль растворялась в акте творения. А закончивший труд художник хладнокровно оценивал результат, как никто, понимая цену собственным усилиям.
Ценность художественного творения точно так же, как цена любого изделия, изначально складывается из условных издержек и прибыли. Только художник, как никто другой, создавая ценность сам, способен оценить творения своих собратьев, исповедующих то же эстетическое кредо. И буквальное обладание этими творениями или возможность непосредственного соучастия в акте творческого восприятия умножает его вдохновение многократно, покрывая «издержки» и моделируя «прибыль» в духовном аспекте восприятия реальности. Деньги, полученные за картину, стимулируют творческий акт, которому, в общем, подчинена вся жизнь. Противореча Пушкину, я скажу, что художник продаёт именно вдохновение: картина, скульптура или инсталляция – как энергетическая субстанция, в которой сконцентрирована духовная сила и душевная мудрость её сотворившего.
Сопоставляя индустрию promotion`а со способностью индивидуума угадать шедевр в работе художника без имени и подтвердить достойной ценой бесспорную ценность творения, я прихожу к весьма забавному выводу: чем большее количество посредников участвует в весьма затратном процессе продвижения арт-объекта на художественном на рынке, тем ниже ценность работы, как таковой, в то время как репутационный ресурс промоутеров всё возрастает. Деньги как эстетическое кредо теряют значимость, переходя в качественно иное состояние субъекта состязательной предприимчивости.
Аукционная же цена шедевров предъявляет такие требования к их счастливым обладателям, которым мало кто в состоянии соответствовать. Миллионные массы потенциальных зрителей как бы делегируют свои нереализованные полномочия одному человеку, и справиться с такой ответственностью можно либо заперев шедевр и наслаждаясь фактом обладания в одиночестве, либо – передав его музею и увековечив себя как мецената. Несомненно, что энергия громадного благосостояния эквивалентна накопленной ценности художественного творения, как подлинной, так и в процессе продвижения на рынке приобретённой, ну а что – причислить к прибыли, а что – отнести к издержкам, каждый решает сам. Главное, что деньги, уплаченные за шедевр, снова возвращаются в категорию эстетического кредо, независимо от воли обладателя, поскольку их количество переходит в качество одухотворённой ответственности.