Умер Фима Славинский
14 августа, 2019 7:33 дп
Seva Novgorodsev
«…Славинский на работе дымил как паровоз, сидя в голубоватых облаках французской едкой махорки, сигарет “Галуаз”. Известно было, что он отсидел за наркотики (спецоперация КГБ) и теперь по тюремной привычке гасил окурки бросая их на пол и растирал ногой.
Пол, однако, был не бетонный, как в камере, а покрыт английским ковром “палас” из чистого нейлона. Горячие бычки оставляли на ковре черные отметины, похожие на оспенные язвы. Этот ковер мы называли “лицо Сталина”.
Над столом Славинского висели листы бумаги с красиво выведенными словами: СОРВЕШЬ ВИНОГРАД — НЭ БУДЭШЬ РАД. СОРВЕШЬ ХУРМУ — ПОПАДЕШЬ В ТУРМУ. На полке с его лентами было написано НЭ ТРОНЬ — ЗАРЭЖУ.
Славинского, как и меня, набрали из Рима. За время, проведенное в Италии, он выучил язык и нередко разговаривал на итальянском по телефону. Тюрьма научила Славинского не делать лишних движений, он сидел неподвижно, от одной сигареты до другой, говорил мало, тихим сипловатым голосом, как Дон Корлеоне в “Крестном отце”
Я любил слушать Славинского в эфире. Он был безыскусен и прост, звучал слегка усталым. В нем была правда, этому голосу хотелось верить.
Славинского ценили как редактора и часто давали ему править тексты. Он безошибочно отсекал лишнее, сокращал длинноты, правил пунктуацию. Молодость его прошла среди питерских подпольных литераторов 60-х годов, он знал всех — от Бродского до Марамзина, От Рейна до Довлатова.
От Славинского я слышал историю, как однажды на вечеринку самозванно пришел крепкий рыжый парень и стал “зачитывать” всех своими стихами, произнося их в нос картавым голосом. Вскоре Славинский засобирался домой. “Фима, — сказали ему приятели, — уведи этого рыжего, достал!”
По дороге познакомились, это был Иосиф Бродский.
“Чувак, — сказал мне однажды Славинский, закашлявишсь “Галуазом”, ты Тамарку Заболотную знаешь? Из Парижа приехал Хвост, Алексей Хвостенко. У нее в доме остановился. Хочешь, приезжай сегодня, вот адрес».
(«Настоящий джентльмен» , еще неизданная книжка)
Seva Novgorodsev
«…Славинский на работе дымил как паровоз, сидя в голубоватых облаках французской едкой махорки, сигарет “Галуаз”. Известно было, что он отсидел за наркотики (спецоперация КГБ) и теперь по тюремной привычке гасил окурки бросая их на пол и растирал ногой.
Пол, однако, был не бетонный, как в камере, а покрыт английским ковром “палас” из чистого нейлона. Горячие бычки оставляли на ковре черные отметины, похожие на оспенные язвы. Этот ковер мы называли “лицо Сталина”.
Над столом Славинского висели листы бумаги с красиво выведенными словами: СОРВЕШЬ ВИНОГРАД — НЭ БУДЭШЬ РАД. СОРВЕШЬ ХУРМУ — ПОПАДЕШЬ В ТУРМУ. На полке с его лентами было написано НЭ ТРОНЬ — ЗАРЭЖУ.
Славинского, как и меня, набрали из Рима. За время, проведенное в Италии, он выучил язык и нередко разговаривал на итальянском по телефону. Тюрьма научила Славинского не делать лишних движений, он сидел неподвижно, от одной сигареты до другой, говорил мало, тихим сипловатым голосом, как Дон Корлеоне в “Крестном отце”
Я любил слушать Славинского в эфире. Он был безыскусен и прост, звучал слегка усталым. В нем была правда, этому голосу хотелось верить.
Славинского ценили как редактора и часто давали ему править тексты. Он безошибочно отсекал лишнее, сокращал длинноты, правил пунктуацию. Молодость его прошла среди питерских подпольных литераторов 60-х годов, он знал всех — от Бродского до Марамзина, От Рейна до Довлатова.
От Славинского я слышал историю, как однажды на вечеринку самозванно пришел крепкий рыжый парень и стал “зачитывать” всех своими стихами, произнося их в нос картавым голосом. Вскоре Славинский засобирался домой. “Фима, — сказали ему приятели, — уведи этого рыжего, достал!”
По дороге познакомились, это был Иосиф Бродский.
“Чувак, — сказал мне однажды Славинский, закашлявишсь “Галуазом”, ты Тамарку Заболотную знаешь? Из Парижа приехал Хвост, Алексей Хвостенко. У нее в доме остановился. Хочешь, приезжай сегодня, вот адрес».
(«Настоящий джентльмен» , еще неизданная книжка)