Тут Ленин был
10 декабря, 2020 7:59 дп
Мэйдэй
Стас Жицкий:
Лазал тут по интернетам для профессиональных нужд – и вот чего обнаружилось.
Семяшкин Александр Васильевич. Ленин в Третьяковской галерее. Холст, масло. 97х88 см. 1957 год.
Как-то мимо меня прошло это неординарное полотно: чтоб Ильич наш Владимир – да не среди ненавистных швейцарцев в эмиграции, не в пломбированном вагоне с перекрашенной бородой, не в Разливе с Коллонтай, не с эсеркой и пулей в теле, не с ходоками в заботливо зачехленных креслах, не с бревном внутри Кремля, не на съезде, не на плакате, не на постаменте в бронзово-мраморном виде и кепкой в волевой руке, а в Третьяковской, товарищи, галерее (поди, сам-то и билет купил, как простой смертный)! Да еще и перед картиной никакого особенно нам не товарища Репина под названием «Исповедь», которую временно переименовали в «Отказ от исповеди», что неправда. И ведь даже в кресло ему не сесть – оно веревочкой перетянуто. Даже для великого Ленина проклятые старухи-смотрительницы веревочку не сняли. А вдруг ему отдохнуть от государственных неусыпных забот? Нет, товарищ Ленин, порядки у нас для всех единые, и кресла в галерее у нас стоят не чтоб на них сидеть.
И всматривается Ильич в холстик-то, и видит Ильич, что есть подляна в идеологии, что не пообветрился бомбист-разночинец от религиозного дурмана, и думу думает Ильич: а не запретить ли Репина к чертям собачьим?.. И рука его судорожно сжимает лацкан швейцарского еще пинжака. Но не запретит Ленин Репина – уж больно «Бурлаки» плакатны, понятны народу и действуют на народ плаксиво-благотворно. Ухает дубинушка.
Ну, и картинка уже пятьдесят седьмого года, вольнодумного.
Мэйдэй
Стас Жицкий:
Лазал тут по интернетам для профессиональных нужд – и вот чего обнаружилось.
Семяшкин Александр Васильевич. Ленин в Третьяковской галерее. Холст, масло. 97х88 см. 1957 год.
Как-то мимо меня прошло это неординарное полотно: чтоб Ильич наш Владимир – да не среди ненавистных швейцарцев в эмиграции, не в пломбированном вагоне с перекрашенной бородой, не в Разливе с Коллонтай, не с эсеркой и пулей в теле, не с ходоками в заботливо зачехленных креслах, не с бревном внутри Кремля, не на съезде, не на плакате, не на постаменте в бронзово-мраморном виде и кепкой в волевой руке, а в Третьяковской, товарищи, галерее (поди, сам-то и билет купил, как простой смертный)! Да еще и перед картиной никакого особенно нам не товарища Репина под названием «Исповедь», которую временно переименовали в «Отказ от исповеди», что неправда. И ведь даже в кресло ему не сесть – оно веревочкой перетянуто. Даже для великого Ленина проклятые старухи-смотрительницы веревочку не сняли. А вдруг ему отдохнуть от государственных неусыпных забот? Нет, товарищ Ленин, порядки у нас для всех единые, и кресла в галерее у нас стоят не чтоб на них сидеть.
И всматривается Ильич в холстик-то, и видит Ильич, что есть подляна в идеологии, что не пообветрился бомбист-разночинец от религиозного дурмана, и думу думает Ильич: а не запретить ли Репина к чертям собачьим?.. И рука его судорожно сжимает лацкан швейцарского еще пинжака. Но не запретит Ленин Репина – уж больно «Бурлаки» плакатны, понятны народу и действуют на народ плаксиво-благотворно. Ухает дубинушка.
Ну, и картинка уже пятьдесят седьмого года, вольнодумного.