«Трупы Горбачева и его жены проплывали мимо в сторону Сухума…»
19 августа, 2021 7:41 пп
Олег Утицин
Олег Утицин:
…У меня немало вопросов тогда накопилось, в августе 1991 года. Но главный был такой: Леня Милославский, отпусти меня в отпуск!
Я уже тыщу лет не был в Новом Афоне. Я уже пережил избиение меня ментами после публикации в «Ъ» бандитской карты Москвы, я уже был близок к разгадке покушения на человека, который давал мне информацию для этого материала, я и до сих пор не уверен в том, что официальная версия убийства моего милицейского информатора, которую тогда выдали, соответствует действительности. Мне было непонятно, почему КГБ, который имел полную информацию обо всех оргпреступных группировках и их лидерах, ничего не делал, чтобы приступить к ликвидации…
И еще…
Я занимался перед отпуском делом одного из первых советских официальных миллионеров Артема Атальянца. Он был создателем первых в СССР внутренних инвестиционных компаний. Он придумал программу насыщения пустого советского потребительского рынка товарами, и под эту программу американцы давали ему полмиллиарда долларов. Отказывая в то же время Горбачеву в кредите в 50 миллионов долларов.
Артем однажды позвонил мне из Сочи и сказал, что его арестовывать вот-вот придут, и попросил прилететь. Со мной Сережа Подлеснов, замечательный фотохудожник, полетел. И адвокат Атальянца из Москвы был в попутчиках. Сразу в аэропорту Артем нас встретил, и мы поехали к нему в офис (бывшие дачи политбюро, выстроенные из розового туфа), а за нами хвосты из ГБ. И куда бы ни ездили, за нами хвосты. Но арестовывать его при нас не стали.
Однажды мы выехали на какую-то встречу, и адвокат Атальянца воскликнул: «Нас снимают скрытой камерой». Артем сам сидел за рулем. Дал по тормозам. И пальцем показал охране на человека в кустах и с видеокамерой. Человек побежал, за ним побежала охрана Атальянца и фотохудожник Сережа Подлеснов.
Догнали. Дали пендаля. Человек достал ксиву ГБ. Серега его сфотографировал. И потом этот снимок мы поместили в «Ъ». Первый и последний раз, наверное, в СМИ, когда оперативного сотрудника госбезопасности застукали за работой.
Потом мы вернулись в Москву, а Артем должен был улететь в США за миллионами на свой проект. В аэропорту его задержали. Я позвонил руководителю операции, полковнику КГБ СССР по фамилии Коврига, спросил, чего такого натворил Атальянц.
— Он организованный преступник, — по памяти воспроизвожу, — он создал несколько группировок…
Туфта была полная, потому что от организованных преступников я про Атальянца и так все знал. В общем, Коврига трендела-трендела в трубку, а потом спросила, а чегой-то я про это все спрашиваю?
— Для публикации в «Ъ», — говорю.
— Вы с ума сошли!!! Я законспирированный офицер КГБ, меня вообще нельзя вслух называть!!!
— Какая неудача, текст уже ушел в печать…
Текст вышел через пару дней.
Я сидел на редакционной кухне, тогда контора была еще на Хорошевке, неподалеку от места будущего покушения на убийство Япончика. Кофе пью, примуса починяю. Охрана по громкой связи: «Олег, тебя на выход. Двое граждан спрашивают…»
Один гражданин в гэбэшной школьной форме: кожаное пальто до колен, с кожаным поясом. Без маузера, правда, но стоит, как ледокол «Ленин»… Рядом с ним вьется кругами такой аналог Табаки с серым подпитым лицом. «Вы Утицин», — спрашивает.
Сознаюсь сразу и бесповоротно, даже не спрашивая, где что подписать…
— А знаете, кто перед вами стоит?
Пожимаю плечами.
— Полковник КГБ в отставке Коврига.
Начинаю понимать, что ничего не начинаю понимать. Полковник Коврига, с которым я говорил пару дней назад, был действующим. Неужели его так быстро отправили в отставку? Круто! А чего хочет? Молча жду продолжения. Оно еще более умопомрачительно:
— Вы своей публикацией о полковнике Ковриге сорвали сразу несколько коммерческих сделок, которые нанесли непоправимый ущерб бизнесу господина Ковриги…
Какому, блин, бизнесу советского офицера щита и меча???
Что за бизнес?
— Компаньоны господина Ковриги, узнав, что он в КГБ травит достойных людей из бизнеса, отказались от целой серии сделок. А он не травил. Мы намерены подать на вашу газету и вас в суд…
— Как не травил? Вы — полковник КГБ Коврига?
— Да. Только в отставке.
— А кто отдавал приказы по Атальянцу?
— Это другой Коврига. Не я. Мой ущерб в бизнесе мы оцениваем…
И тут я начал беспардонно хмыкать через нос, а потом и через рот:
— Давайте, давайте, подавайте в суд! Если у вас уже готово исковое заявление, я сразу же готов принять его для публикации в следующем номере. Так и напишу, что в КГБ Коврига на Ковриге сидит и Ковригой погоняет…
Коврига послушало. Помолчало. Плюнуло себе под ноги, сказало: «Еб твою мать!» И ушло. Навек.
Но другая Коврига осталась…
В Новом Афоне (Абхазия) на весь город всего один телемастер. И мы с женой и Гришкой отдыхали тогда именно во флигеле, который нам сдал в аренду этот мастер. Он и разбудил нас утром путча стуком в дверь и бормотанием: «Спите, блин, а там Горбачева вашего сняли…»
Кто, зачем, что?
Я вышел на веранду, где стоял черно-белый телевизор, и хозяин мне включил программу с программой ГКЧП.
Застыл я тогда, глядя на эти лица. Особенно на лицо Язова, который как-никак был командующим моего округа, в котором я служил, который выносил мне личные благодарности…
Я смотрел на телеэкран, я смотрел сквозь него. На листву виноградника вдоль забора. Я слушал скрип охрипшего петуха.
— Собирайся, Марина, Гришку собирай, пойдем на Иверскую. Мне подумать надо…
Мы поднялись на гору. И я попросил их погулять по крепости, а сам уселся на одной из смотровых площадок, уставился в небо, в море, в красоту вокруг. Можно сказать, что я медитировал? Можно. Башка была пустынна. Я знал, что мне пиздец. Я не хотел себе его. Я не хотел его своей семье. Но что делать, если он настанет?
И в результате пришел к одной очень простой формуле: «Если народ поддержит ГКЧП, пусть уж лучше мне сразу пиздец! А на нет и суда нет».
И все мне стало ясно и понятно, и можно было спускаться на грешную землю…
И мы пошли на пляж. И там я увидел в жизни то, что видел только в художественных и документальных фильмах о начале войны 22 июня 1941 года. На пляже, у дверей склада с лежаками, кто-то из отдыхающих вывесил ручной радиоприемник. Вокруг которого столпилось человек пятьдесят людей в плавках и купальниках и молча глотали слова, летящие из черного динамика. Я обернулся на береговую линию — там никого не было, кроме детей, визжавших в волнах.
Потом мы пошли пить кофе в «Аджарию». И там за отдельным столиком сидели старики, в черкесках с газырями, кинжалами, папахах, кепках. Среди них был один мой старый знакомый вор в законе. Они чинно пили кофе, понемногу чачи. А потом кто-нибудь из самых уважаемых говорил: «Ну и правильно это КГЧП, я этого Горбачева маму имел, я его папу имел…» И хлопал ладошкой по кулаку. Некоторые знают этот жест. Остальные одобрительно поддакивали, кивали головами и наливали по новой.
Знакомый вор освободился, подсел к нам за стол и продублировал текст про Горбачева и про маму его…
— Ты же умный человек, — сказал я, вглядываясь в него, — ты считаешь, что это хорошо?
— Конечно! Правильно!
— То есть за мной приедут гэбэшники, шлепнут меня — это правильно? Это тоже хорошо?
— Нет, это нехорошо. А что ты там все пишешь-мишешь, жизни не видишь? Вон у меня мандариновая делянка 10 гектаров, возьми половину себе. Живи там, тебя там ни одна блядь не найдет, мамой клянусь. Мандарины соберешь, продашь, будешь жить как человек, хотя бы. Что такое настоящие деньги, поймешь…
— Я не умею мандарины собирать, а продавать тем более…
— Что там уметь, за ящик портвейна нанимаешь бомжей, они все собирают, увозят, продают, тебе деньги привозят. Очень просто…
Посмеялись…
А что в Москве? Хотя мне это было уже не так интересно.
— Там все нормально, — сказал он мне. — Там братва грузовики с оружием к Белому дому подгоняет. И людей своих… Не парься…
Один из дедов за столом старейшин в это же время поинтересовался у соседа:
— Слушай, а что с Горбачевым? Он живой еще?
— Нет, убили нах..
— Откуда знаешь?
— У Васо племянник за монастырем на Афонской горе живет, знаешь? (700 метров над уровнем моря. — Авт.)
— Да, знаю, конечно…
— Он утром сегодня из дома на кирилицо вышел, видит: по морю из Фороса в сторону Сухума что-то непонятное плывет. Пригляделся. У него зрений хороший, ты знаешь, если его знаешь. Смотрит, а это два трупа: Горбачева и его жены. Расстрелянные прямо в лоб оба. Течением из Крыма их принесло в сторону Сухума. Пиздец им, в общем…
21 августа днем я пришел в ту же кофейню. Те же деды. За тем же столиком, с тем же кофе и с новой чачей: «Я этого ГКЧП маму, я этого ГКЧП папу…»
Мудрые старики, блин…
Через два года только жена моя, Марина, сказала мне, что в то время, когда я сидел на Иверской, внизу в Афон за мной приехали комитетчики на белой «Волге» с сочинскими номерами, но хозяйка дома умудрилась наврать им, что я с семьей ушел в горы в тур два дня назад и раньше чем через три дня не вернусь…
А тогда не стала говорить. Нервы мои берегла. За что я ее и люблю…
Олег Утицин
Олег Утицин:
…У меня немало вопросов тогда накопилось, в августе 1991 года. Но главный был такой: Леня Милославский, отпусти меня в отпуск!
Я уже тыщу лет не был в Новом Афоне. Я уже пережил избиение меня ментами после публикации в «Ъ» бандитской карты Москвы, я уже был близок к разгадке покушения на человека, который давал мне информацию для этого материала, я и до сих пор не уверен в том, что официальная версия убийства моего милицейского информатора, которую тогда выдали, соответствует действительности. Мне было непонятно, почему КГБ, который имел полную информацию обо всех оргпреступных группировках и их лидерах, ничего не делал, чтобы приступить к ликвидации…
И еще…
Я занимался перед отпуском делом одного из первых советских официальных миллионеров Артема Атальянца. Он был создателем первых в СССР внутренних инвестиционных компаний. Он придумал программу насыщения пустого советского потребительского рынка товарами, и под эту программу американцы давали ему полмиллиарда долларов. Отказывая в то же время Горбачеву в кредите в 50 миллионов долларов.
Артем однажды позвонил мне из Сочи и сказал, что его арестовывать вот-вот придут, и попросил прилететь. Со мной Сережа Подлеснов, замечательный фотохудожник, полетел. И адвокат Атальянца из Москвы был в попутчиках. Сразу в аэропорту Артем нас встретил, и мы поехали к нему в офис (бывшие дачи политбюро, выстроенные из розового туфа), а за нами хвосты из ГБ. И куда бы ни ездили, за нами хвосты. Но арестовывать его при нас не стали.
Однажды мы выехали на какую-то встречу, и адвокат Атальянца воскликнул: «Нас снимают скрытой камерой». Артем сам сидел за рулем. Дал по тормозам. И пальцем показал охране на человека в кустах и с видеокамерой. Человек побежал, за ним побежала охрана Атальянца и фотохудожник Сережа Подлеснов.
Догнали. Дали пендаля. Человек достал ксиву ГБ. Серега его сфотографировал. И потом этот снимок мы поместили в «Ъ». Первый и последний раз, наверное, в СМИ, когда оперативного сотрудника госбезопасности застукали за работой.
Потом мы вернулись в Москву, а Артем должен был улететь в США за миллионами на свой проект. В аэропорту его задержали. Я позвонил руководителю операции, полковнику КГБ СССР по фамилии Коврига, спросил, чего такого натворил Атальянц.
— Он организованный преступник, — по памяти воспроизвожу, — он создал несколько группировок…
Туфта была полная, потому что от организованных преступников я про Атальянца и так все знал. В общем, Коврига трендела-трендела в трубку, а потом спросила, а чегой-то я про это все спрашиваю?
— Для публикации в «Ъ», — говорю.
— Вы с ума сошли!!! Я законспирированный офицер КГБ, меня вообще нельзя вслух называть!!!
— Какая неудача, текст уже ушел в печать…
Текст вышел через пару дней.
Я сидел на редакционной кухне, тогда контора была еще на Хорошевке, неподалеку от места будущего покушения на убийство Япончика. Кофе пью, примуса починяю. Охрана по громкой связи: «Олег, тебя на выход. Двое граждан спрашивают…»
Один гражданин в гэбэшной школьной форме: кожаное пальто до колен, с кожаным поясом. Без маузера, правда, но стоит, как ледокол «Ленин»… Рядом с ним вьется кругами такой аналог Табаки с серым подпитым лицом. «Вы Утицин», — спрашивает.
Сознаюсь сразу и бесповоротно, даже не спрашивая, где что подписать…
— А знаете, кто перед вами стоит?
Пожимаю плечами.
— Полковник КГБ в отставке Коврига.
Начинаю понимать, что ничего не начинаю понимать. Полковник Коврига, с которым я говорил пару дней назад, был действующим. Неужели его так быстро отправили в отставку? Круто! А чего хочет? Молча жду продолжения. Оно еще более умопомрачительно:
— Вы своей публикацией о полковнике Ковриге сорвали сразу несколько коммерческих сделок, которые нанесли непоправимый ущерб бизнесу господина Ковриги…
Какому, блин, бизнесу советского офицера щита и меча???
Что за бизнес?
— Компаньоны господина Ковриги, узнав, что он в КГБ травит достойных людей из бизнеса, отказались от целой серии сделок. А он не травил. Мы намерены подать на вашу газету и вас в суд…
— Как не травил? Вы — полковник КГБ Коврига?
— Да. Только в отставке.
— А кто отдавал приказы по Атальянцу?
— Это другой Коврига. Не я. Мой ущерб в бизнесе мы оцениваем…
И тут я начал беспардонно хмыкать через нос, а потом и через рот:
— Давайте, давайте, подавайте в суд! Если у вас уже готово исковое заявление, я сразу же готов принять его для публикации в следующем номере. Так и напишу, что в КГБ Коврига на Ковриге сидит и Ковригой погоняет…
Коврига послушало. Помолчало. Плюнуло себе под ноги, сказало: «Еб твою мать!» И ушло. Навек.
Но другая Коврига осталась…
В Новом Афоне (Абхазия) на весь город всего один телемастер. И мы с женой и Гришкой отдыхали тогда именно во флигеле, который нам сдал в аренду этот мастер. Он и разбудил нас утром путча стуком в дверь и бормотанием: «Спите, блин, а там Горбачева вашего сняли…»
Кто, зачем, что?
Я вышел на веранду, где стоял черно-белый телевизор, и хозяин мне включил программу с программой ГКЧП.
Застыл я тогда, глядя на эти лица. Особенно на лицо Язова, который как-никак был командующим моего округа, в котором я служил, который выносил мне личные благодарности…
Я смотрел на телеэкран, я смотрел сквозь него. На листву виноградника вдоль забора. Я слушал скрип охрипшего петуха.
— Собирайся, Марина, Гришку собирай, пойдем на Иверскую. Мне подумать надо…
Мы поднялись на гору. И я попросил их погулять по крепости, а сам уселся на одной из смотровых площадок, уставился в небо, в море, в красоту вокруг. Можно сказать, что я медитировал? Можно. Башка была пустынна. Я знал, что мне пиздец. Я не хотел себе его. Я не хотел его своей семье. Но что делать, если он настанет?
И в результате пришел к одной очень простой формуле: «Если народ поддержит ГКЧП, пусть уж лучше мне сразу пиздец! А на нет и суда нет».
И все мне стало ясно и понятно, и можно было спускаться на грешную землю…
И мы пошли на пляж. И там я увидел в жизни то, что видел только в художественных и документальных фильмах о начале войны 22 июня 1941 года. На пляже, у дверей склада с лежаками, кто-то из отдыхающих вывесил ручной радиоприемник. Вокруг которого столпилось человек пятьдесят людей в плавках и купальниках и молча глотали слова, летящие из черного динамика. Я обернулся на береговую линию — там никого не было, кроме детей, визжавших в волнах.
Потом мы пошли пить кофе в «Аджарию». И там за отдельным столиком сидели старики, в черкесках с газырями, кинжалами, папахах, кепках. Среди них был один мой старый знакомый вор в законе. Они чинно пили кофе, понемногу чачи. А потом кто-нибудь из самых уважаемых говорил: «Ну и правильно это КГЧП, я этого Горбачева маму имел, я его папу имел…» И хлопал ладошкой по кулаку. Некоторые знают этот жест. Остальные одобрительно поддакивали, кивали головами и наливали по новой.
Знакомый вор освободился, подсел к нам за стол и продублировал текст про Горбачева и про маму его…
— Ты же умный человек, — сказал я, вглядываясь в него, — ты считаешь, что это хорошо?
— Конечно! Правильно!
— То есть за мной приедут гэбэшники, шлепнут меня — это правильно? Это тоже хорошо?
— Нет, это нехорошо. А что ты там все пишешь-мишешь, жизни не видишь? Вон у меня мандариновая делянка 10 гектаров, возьми половину себе. Живи там, тебя там ни одна блядь не найдет, мамой клянусь. Мандарины соберешь, продашь, будешь жить как человек, хотя бы. Что такое настоящие деньги, поймешь…
— Я не умею мандарины собирать, а продавать тем более…
— Что там уметь, за ящик портвейна нанимаешь бомжей, они все собирают, увозят, продают, тебе деньги привозят. Очень просто…
Посмеялись…
А что в Москве? Хотя мне это было уже не так интересно.
— Там все нормально, — сказал он мне. — Там братва грузовики с оружием к Белому дому подгоняет. И людей своих… Не парься…
Один из дедов за столом старейшин в это же время поинтересовался у соседа:
— Слушай, а что с Горбачевым? Он живой еще?
— Нет, убили нах..
— Откуда знаешь?
— У Васо племянник за монастырем на Афонской горе живет, знаешь? (700 метров над уровнем моря. — Авт.)
— Да, знаю, конечно…
— Он утром сегодня из дома на кирилицо вышел, видит: по морю из Фороса в сторону Сухума что-то непонятное плывет. Пригляделся. У него зрений хороший, ты знаешь, если его знаешь. Смотрит, а это два трупа: Горбачева и его жены. Расстрелянные прямо в лоб оба. Течением из Крыма их принесло в сторону Сухума. Пиздец им, в общем…
21 августа днем я пришел в ту же кофейню. Те же деды. За тем же столиком, с тем же кофе и с новой чачей: «Я этого ГКЧП маму, я этого ГКЧП папу…»
Мудрые старики, блин…
Через два года только жена моя, Марина, сказала мне, что в то время, когда я сидел на Иверской, внизу в Афон за мной приехали комитетчики на белой «Волге» с сочинскими номерами, но хозяйка дома умудрилась наврать им, что я с семьей ушел в горы в тур два дня назад и раньше чем через три дня не вернусь…
А тогда не стала говорить. Нервы мои берегла. За что я ее и люблю…