ТЕСТ НА «СОБЧАКА»
21 июня, 2018 12:26 пп
Сергей Митрофанов
Документальный фильм «Дело Собчака» снова взорвал общественное мнение. Правда, не сам фильм, который, может быть, и великолепный, и снят великолепным режиссером (хотя лично меня вряд ли вдохновит времяпровождение за его просмотром в кинотеатре), а исключительно положительным упоминанием одного из главных сислибов 90-х.
Дело в том, что неприятие той реформации, кажется, объединило сегодня оба антагонистических лагеря — и либералов, и патриотов-охранителей. Одни ненавидят «девяностые» как таковые (и пропаганда это всячески раздувает). Другие же предъявляют к девяностым счет именно за то, что они с подачи «великого сислиба» перетекли в «нулевые» и обернулись «Обитаемым островом» в полном смысле этого крылатого выражения. Иными словами, Собчаку ставится в вину то, что он привел за собой Путина, который и осуществил деградацию либеральной мечты в упомянутый «Обитаемый остров».
Бывший советник Путина Андрей Илларионов очень зол и конкретен. Великих сислибов Анатолия Чубайса, Петра Авена, Егора Гайдара и Анатолия Собчака он называет «отцами путинизма», предъявляя к Собчаку особый счет. Ведь именно Собчак, по его мнению, поднял Путина из номенклатурных низов и запустил на орбиту.
«Какие бы факторы ни способствовали появлению и закреплению в нашей жизни этой системы, — пишет Илларионов, — самую главную роль в ее создании сыграли люди, непосредственно назначавшие В. Путина на разные должности в государственной власти России, защищавшие его от бесконечных уголовных преследований и продвигавшие его по бюрократической лестнице вплоть до ее самой вершины. Именно эти лица и являются непосредственными отцами путинизма». Илларионов забыл, видимо, о том, что он тоже нанимался к Путину на работу за деньги, чего обвиняемые им сислибы, будучи самодостаточными, точно не делали.
Тем не менее, мы видим, что в дискурсе сталкиваются две концепции «девяностых» и две концепции Собчака.
По первой, девяностые – романтический, но, к сожалению, провалившийся прорыв к цивилизации в стадии обычного в таких случаях термидора. А Собчак в этом случае – романтический герой, наблюдавший гибель своих титанических усилий и ушедший из жизни накануне не вполне еще осмысленного им отката в авторитарную пропасть.
По другой концепции, «девяностые» — либеральная вакханалия и «величайшая трагедия ХХ века», а Собчак — дурачок, манипулируемый более грозными силами. По одной версии — Госдепом США, по другой — тайными агентами КГБ, а то и напрямую виновный в антидемократическом перевороте, на что намекает нам Дмитрий Волчек на сайте Радио «Свобода».
Важнее, однако, не интерпретации, а сугубо политологический вопрос: насколько события девяностых, нулевых и десятых соединены в единую историческую линию? То есть был ли ОБЯЗАН Путин прийти к власти, а август 1991 года — к своему отрицанию через интеллектуальное и моральное падение демократического демиурга Ельцина?
Является ли неофеодализм «нулевых» и «десятых» продолжением и развитием неофеодализма второй половины 90-х?
И наконец, Собчак – игрушка истории или триггер, подсуропивший нам диктатуру?
Ученые исследователи памяти пишут, что очевидцы сплошь и рядом ошибаются, и обозначенная мной проблема восприятия прошедшего двадцатилетия, таким образом, по этой причине до сих пор не решена. Хотя существует история несомненного факта: «девяностые», конечно, никакая не «величайшая катастрофа ХХ века» (это придумала подлая госпропаганда «нулевых»), а наоборот — величайшая модернизация российского социума. Поскольку, и это тоже непреложный факт, все, что нас окружает на настоящий момент современного, было добыто именно в «девяностых», в отличие от хваленой «путинской стабилизации», которая сущностно ничего к «девяностым» не прибавила, зато проела и дискредитировала все их достижения.
Не хватит пальцев рук и ног, чтобы перечислить, чего мы достигли и чего мы сегодня лишились.
В 90-х появились зачатки реальной демократии самоуправления — в виде возрожденных Советов (до 93 года), подконтрольная обществу судебная система с выбранными в Советах народными заседателями (до 2000 года). Наполнилась реальным, хотя и спорным содержанием Конституция. Появился новый важный орган — Конституционный суд. Установились современные политические и денежные отношения. Все, что нужно было раньше «доставать», теперь появилась возможность купить. Современные банки, банковские инструменты, биржи, рынок (очень развитый в сфере продаж и услуг), независимый крупный бизнес (ЮКОС), негосударственные СМИ. Компьютеры, Интернет, иномарки – их же не в России произвели на военных заводах, это все пришло в нашу жизнь с открытием границ и коммуникацией с современным Западом. И это все случилось, к сожалению (или к счастью?) не потому, что люди «девяностых» были более образованными, антикоммунистичными, либеральными или политически продвинутыми, чем поколение «нулевых», а только лишь потому, что на некоторое короткое время победила очень простая идея, что в России не нужно изобретать «особое» и «русское», а просто немножко подучиться в подготовительном классе мировой цивилизации. То есть без гордости заимствовать наработанные более успешными странами формы – политические и экономические.
А вот когда пришел относительный успех, подсоединились чекисты и патриоты-охранители со своей коррекцией. Мы, мол, Россея и мы, мол, самее и мудрее всех оптом.
Что касается Ельцина, то он, несомненно, тоже феодал (секретарь райкома), который включил «манипулятивную демократию» еще в 1996 году. Но одновременно с этим он жил и как симпатяга Портос, который развлечения ради топтал слегка поля вассалов, но потом благородно компенсировал пострадавшим. Ельцин не давал задавить свободу слова, пожалуй, самое важное завоевание августовской революции.
Вообще это здорово: путинизм теперь сваливать на Ельцина (горжусь пропагандой), хотя Борис Николаевич явно имел совесть и мучился финальной ролью. И он «манипулятивную демократию» только включил, так что она могла быть остановлена, поскольку сохранялись другие институции. При всем негативе в 1996 году это был еще не термидор, но быстро в него развился, когда путинисты холодно и с полным осознанием содеянного подчинили избирательную машину, суды, подавили свободный рынок, подзакрыли границы, в общем, изолировали страну от цивилизации, создав при этом новые паразитические социальные корпорации.
Спросите, причем тут Собчак? Если бы он не скончался скоропостижно по приезде на родину, куда бы его занесло – к путинистам или в оппозицию?
Так получилось, что я с ним коротко переговорил в Париже накануне его возращения, и вот уже восемнадцать лет делаю новые открытия по поводу этого разговора. Конечно, я и не предполагал тогда, как повернется дальше наша судьба и судьба нашей страны. Все выглядело гораздо оптимистичней. Если бы предполагал, разговор бы наверняка пошел по-другому. Но тогдашнее впечатление: Собчак не был патроном. Патроном всегда был тот, кто остался в Кремле, а Собчак лишь радовался тому, что приобрел такую надежную крышу, защиту и перспективу.
В Париже он, говорят, писал книгу о Сталине, и поэтому я его спросил: «Как? Еще один Сталин?» Я рассказал ему, что мне в свое время удалось высказать парадоксальную мысль: в России вновь появился заказ на образ Сталина, потому что новая номенклатура хочет найти себе Адама.
А он мне ответил (дело было в парижском кафе): «В какой-то степени вы правы. Как это ни печально, но России нужен человек такого типа. Который был бы не столь кровожаден, но столь же суров и тверд, чтобы обеспечить поворот населения к труду».
Теперь-то понятно, что он в тот момент думал о маленьком человечке за своей спиной. Или над своей головой. И пытался объяснить свою покорность будущему.
Сергей Митрофанов
Документальный фильм «Дело Собчака» снова взорвал общественное мнение. Правда, не сам фильм, который, может быть, и великолепный, и снят великолепным режиссером (хотя лично меня вряд ли вдохновит времяпровождение за его просмотром в кинотеатре), а исключительно положительным упоминанием одного из главных сислибов 90-х.
Дело в том, что неприятие той реформации, кажется, объединило сегодня оба антагонистических лагеря — и либералов, и патриотов-охранителей. Одни ненавидят «девяностые» как таковые (и пропаганда это всячески раздувает). Другие же предъявляют к девяностым счет именно за то, что они с подачи «великого сислиба» перетекли в «нулевые» и обернулись «Обитаемым островом» в полном смысле этого крылатого выражения. Иными словами, Собчаку ставится в вину то, что он привел за собой Путина, который и осуществил деградацию либеральной мечты в упомянутый «Обитаемый остров».
Бывший советник Путина Андрей Илларионов очень зол и конкретен. Великих сислибов Анатолия Чубайса, Петра Авена, Егора Гайдара и Анатолия Собчака он называет «отцами путинизма», предъявляя к Собчаку особый счет. Ведь именно Собчак, по его мнению, поднял Путина из номенклатурных низов и запустил на орбиту.
«Какие бы факторы ни способствовали появлению и закреплению в нашей жизни этой системы, — пишет Илларионов, — самую главную роль в ее создании сыграли люди, непосредственно назначавшие В. Путина на разные должности в государственной власти России, защищавшие его от бесконечных уголовных преследований и продвигавшие его по бюрократической лестнице вплоть до ее самой вершины. Именно эти лица и являются непосредственными отцами путинизма». Илларионов забыл, видимо, о том, что он тоже нанимался к Путину на работу за деньги, чего обвиняемые им сислибы, будучи самодостаточными, точно не делали.
Тем не менее, мы видим, что в дискурсе сталкиваются две концепции «девяностых» и две концепции Собчака.
По первой, девяностые – романтический, но, к сожалению, провалившийся прорыв к цивилизации в стадии обычного в таких случаях термидора. А Собчак в этом случае – романтический герой, наблюдавший гибель своих титанических усилий и ушедший из жизни накануне не вполне еще осмысленного им отката в авторитарную пропасть.
По другой концепции, «девяностые» — либеральная вакханалия и «величайшая трагедия ХХ века», а Собчак — дурачок, манипулируемый более грозными силами. По одной версии — Госдепом США, по другой — тайными агентами КГБ, а то и напрямую виновный в антидемократическом перевороте, на что намекает нам Дмитрий Волчек на сайте Радио «Свобода».
Важнее, однако, не интерпретации, а сугубо политологический вопрос: насколько события девяностых, нулевых и десятых соединены в единую историческую линию? То есть был ли ОБЯЗАН Путин прийти к власти, а август 1991 года — к своему отрицанию через интеллектуальное и моральное падение демократического демиурга Ельцина?
Является ли неофеодализм «нулевых» и «десятых» продолжением и развитием неофеодализма второй половины 90-х?
И наконец, Собчак – игрушка истории или триггер, подсуропивший нам диктатуру?
Ученые исследователи памяти пишут, что очевидцы сплошь и рядом ошибаются, и обозначенная мной проблема восприятия прошедшего двадцатилетия, таким образом, по этой причине до сих пор не решена. Хотя существует история несомненного факта: «девяностые», конечно, никакая не «величайшая катастрофа ХХ века» (это придумала подлая госпропаганда «нулевых»), а наоборот — величайшая модернизация российского социума. Поскольку, и это тоже непреложный факт, все, что нас окружает на настоящий момент современного, было добыто именно в «девяностых», в отличие от хваленой «путинской стабилизации», которая сущностно ничего к «девяностым» не прибавила, зато проела и дискредитировала все их достижения.
Не хватит пальцев рук и ног, чтобы перечислить, чего мы достигли и чего мы сегодня лишились.
В 90-х появились зачатки реальной демократии самоуправления — в виде возрожденных Советов (до 93 года), подконтрольная обществу судебная система с выбранными в Советах народными заседателями (до 2000 года). Наполнилась реальным, хотя и спорным содержанием Конституция. Появился новый важный орган — Конституционный суд. Установились современные политические и денежные отношения. Все, что нужно было раньше «доставать», теперь появилась возможность купить. Современные банки, банковские инструменты, биржи, рынок (очень развитый в сфере продаж и услуг), независимый крупный бизнес (ЮКОС), негосударственные СМИ. Компьютеры, Интернет, иномарки – их же не в России произвели на военных заводах, это все пришло в нашу жизнь с открытием границ и коммуникацией с современным Западом. И это все случилось, к сожалению (или к счастью?) не потому, что люди «девяностых» были более образованными, антикоммунистичными, либеральными или политически продвинутыми, чем поколение «нулевых», а только лишь потому, что на некоторое короткое время победила очень простая идея, что в России не нужно изобретать «особое» и «русское», а просто немножко подучиться в подготовительном классе мировой цивилизации. То есть без гордости заимствовать наработанные более успешными странами формы – политические и экономические.
А вот когда пришел относительный успех, подсоединились чекисты и патриоты-охранители со своей коррекцией. Мы, мол, Россея и мы, мол, самее и мудрее всех оптом.
Что касается Ельцина, то он, несомненно, тоже феодал (секретарь райкома), который включил «манипулятивную демократию» еще в 1996 году. Но одновременно с этим он жил и как симпатяга Портос, который развлечения ради топтал слегка поля вассалов, но потом благородно компенсировал пострадавшим. Ельцин не давал задавить свободу слова, пожалуй, самое важное завоевание августовской революции.
Вообще это здорово: путинизм теперь сваливать на Ельцина (горжусь пропагандой), хотя Борис Николаевич явно имел совесть и мучился финальной ролью. И он «манипулятивную демократию» только включил, так что она могла быть остановлена, поскольку сохранялись другие институции. При всем негативе в 1996 году это был еще не термидор, но быстро в него развился, когда путинисты холодно и с полным осознанием содеянного подчинили избирательную машину, суды, подавили свободный рынок, подзакрыли границы, в общем, изолировали страну от цивилизации, создав при этом новые паразитические социальные корпорации.
Спросите, причем тут Собчак? Если бы он не скончался скоропостижно по приезде на родину, куда бы его занесло – к путинистам или в оппозицию?
Так получилось, что я с ним коротко переговорил в Париже накануне его возращения, и вот уже восемнадцать лет делаю новые открытия по поводу этого разговора. Конечно, я и не предполагал тогда, как повернется дальше наша судьба и судьба нашей страны. Все выглядело гораздо оптимистичней. Если бы предполагал, разговор бы наверняка пошел по-другому. Но тогдашнее впечатление: Собчак не был патроном. Патроном всегда был тот, кто остался в Кремле, а Собчак лишь радовался тому, что приобрел такую надежную крышу, защиту и перспективу.
В Париже он, говорят, писал книгу о Сталине, и поэтому я его спросил: «Как? Еще один Сталин?» Я рассказал ему, что мне в свое время удалось высказать парадоксальную мысль: в России вновь появился заказ на образ Сталина, потому что новая номенклатура хочет найти себе Адама.
А он мне ответил (дело было в парижском кафе): «В какой-то степени вы правы. Как это ни печально, но России нужен человек такого типа. Который был бы не столь кровожаден, но столь же суров и тверд, чтобы обеспечить поворот населения к труду».
Теперь-то понятно, что он в тот момент думал о маленьком человечке за своей спиной. Или над своей головой. И пытался объяснить свою покорность будущему.