ТЕХНОЛОГИЯ С НУЛЕВОЙ СУММОЙ
21 апреля, 2018 8:58 дп
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
Сочинение Станислава Лема «Сумма технологии» не просто отсылает нас к «первоисточнику» Аквината «Сумма теологии», но и убедительно обосновывает ясную взаимообусловленность обоих понятий. И, как я сейчас понимаю, не случайно в бытность обучения в МВТУ (Могила, Вырытая Трудами Учёных, утешительно шутили отчисленные), именно эти две дисциплины, теология (научного коммунизма) и технология (машиностроительного производства), давались мне легче всего. Ну, ещё и сопромат – почему-то, видимо, как вечное стремление сопротивляться любому стереотипу.
Сейчас слово «технологии» в новейшей интерпретации hi-tech – общее место. И мне хочется подробно расписать саму суть понятия, на основании опыта прежнего изучения и нынешнего осмысления.
Технология – это описанная в ясных терминах логика того или иного процесса, от исходного материала до его окончательной трансформации в нечто качественно иное. Результат же зависит от тщательного анализа возможностей материала на каждом этапе его обработки. То есть, изначальный выбор материала, или объекта, или формулы означает чёткое видение перспективы априори. А каждый этап процесса фиксирует верность избранного пути – с одной стороны, и удостоверяет должную совокупность свойств материала – с другой.
*
А теперь я хочу перейти на личности. Точнее, на личность. И проанализировать себя с двух сторон – как обывателя и как созидателя. Я знаю заранее, что оба понятия взаимообусловлены и будут постоянно смешиваться. И потому совершенно естественно при этом рассматривать себя опять же с двух сторон – как объект исторических пертурбаций, влиять на которые я не могу, и – как субъекта творческой ориентации, внутри себя направленного на постоянное созидательное изменение. То есть, я попытаюсь написать технологию естественного развития личности – или человеческого материала – в пространстве и времени. Поскольку совершенно очевидно, что любая технология базируется на приобретённом и осознанном опыте.
Рассматривая себя в качестве исходного материала, я констатирую следующее. Стереотипы советской идеологии: клятва пионера – хорошо учиться, любить Родину, жить и бороться, как завещал Ленин и как учит КПСС. У меня ничего этого не получалось, и я несла своё аутсайдерство как крест. Далее – ВУЗ, при образованных родителях – безальтернативно. Замужество – безальтернативно тоже: самым страшным для моей мамы было бы убедиться в собственной гипотезе «кто тебя замуж возьмёт с таким характером». Обмануть надежды родителей и ещё более закрепить тягостное аутсайдерство – было жутковато. Посему – муж, дети. Перестройка.
Инерция «совка» тяготила уже невероятно. И – сразу же обрушилась лавина разоблачений сталинизма. И – к счастью, почти сразу возник вопрос – а можно ли было избежать неизбежного? До сих пор у всех, с кем я обсуждаю этот тезис, ответ: невозможно. У всех, кроме меня. Потому что за эти годы я утвердилась в понимании: всё в силах человека, если он размышляет, слушает, читает, обдумывает услышанное и прочитанное и вновь размышляет, без конца.
В это время интенсивные поиски смысла сводились к бессмысленным, но энергичным телодвижениям. Социум раздирали страсти. Кипение страстей провоцировало моментальное заключение и моментальное же расторжение разного рода альянсов. Костёр эмоций требовал всё новых и новых впечатлений. Интимная жизнь била ключом. Я занимала позицию наблюдателя, но энергия безрассудства втягивала, не давая опомниться.
И вот, в какой-то момент я вдруг почувствовала неуёмное желание: любой ценой добиться своего, и чем хуже, больнее, унизительнее станет процесс реализации желаемого – тем лучше. То есть сумела осознать, что – настаиваю на ощущении унижения. И, соответственно, провоцируя именно этот принцип взаимодействия, сама в какой-то момент действую как садист. То есть, психологическое насилие всегда обоюдно, жертва и палач легко меняются местами.
Это открытие требовала долгой и серьёзной проработки. Но довольно скоро я обнаружила, что две эти крайности, садизм и мазохизм, в целом присущи моей нации, как никакой другой.
…
А страна, между тем, шла похожим путём, и действия всех и каждого обусловливались той же психоэмоциональной подоплёкой, что и мои собственные. Почти сразу же возникла альтернатива: мчаться ли зарабатывать или осмотреться. Пришёл Ельцин. Раздали ваучеры. Ясны были только двоякие риски обмана априори: либо ты соучастник, со всеми вытекающими, либо – бестолковая, но амбициозная жертва. Никакого понятия ни о деньгах, ни о ценных бумагах не было в помине. И я интуитивно пошла по пути накопления опыта, написала и защитила кандидатскую по экономике. И стала «преподавать» то, чего тогда ещё не было в помине, но уже были многочисленные компиляции российского авторства, учебники «Финансовый анализ», «Рынок ценных бумаг».
Очевидная профанация тяготила – честно говоря, эти дисциплины в моём тогдашнем представлении вполне соответствовали какому-нибудь истмату, в котором тоже ничего нельзя было понять, только – вызубрить. И я пошла накапливать опыт дальше, получив журналистское образование, третье по счёту, и сотрудничая с ведущими экономическими изданиями.
Этот опыт подтвердил все те ощущения, которые безотчётно накопились за ельцинское десятилетие. Энергичная либеральная пропаганда НТВ против либеральной же РТР. Владельцы фантастических состояний «без галстука». Серийные убийства банкиров и политиков. «Братки» и ставшее обиходным понятие «киллер». Взрывоопасная смесь ментального помешательства. И при этом – неизбежность обнищания, зыбкость любого социального и профессионального статуса и, по-прежнему, полнейшее отчуждение от самого понятия «деньги» в любой ипостаси. Наряду (и в соответствии) с этим – беззастенчивая купля-продажа профессиональной репутации, здоровья, жизни, детей и родителей, человеческого достоинства в целом.
Работу я потеряла. С журналистикой не повезло, из преподавателей уволилась сама. И только тогда литературный дар, предсказанный ещё в школе умной и внимательной «русачкой», но практически зацементированный совокупной агрессией социальных стереотипов и родительских чаяний, обнаружил и утвердил своё наличие.
…
Между тем, на политическую арену вышел «человек ниоткуда». Он тоже прошёл, в свою очередь, вполне стереотипный путь – только путь амбициозного, но не слишком успешного карьериста советской эпохи. В брежневские времена КГБ считался (и оказался сейчас) кузницей властной элиты, а СВР была элитой элит. Владимир Путин довольно нелепо выглядел на фоне ярких медиаперсон, заполнявших телеэфир и чересчур хорошо знакомых публике. Политтехнологи ринулись ковать ему кольчугу имиджа, а поскольку энергичный и обаятельный (несмотря ни на что) бардак предшествующего правления тут же был вменён ему в вину, кольчуга сковалась сама. Репутация убийцы в совокупности с уничижительными клише – запомнилось зловещее шипение Валерии Новодворской: «Путин – shit!», как презрительный отклик на имиджевое «Путин – щит!» – вкупе с тут же обрушившейся ответственностью сразу и за всё, а за Чечню – в первую очередь, – не оставляли выбора. Путин оказался упрям.
За эти восемнадцать лет я не раз подпадала под влияние «либерально ориентированных» соотечественников и (или) – личное обаяние, скажем, Виктора Шендеровича. Но стоило покинуть романтичный круг любителей либерального камлания, как «ненависть к режиму» растворялась в элементарном здравомыслии. Я фиксировала собственные шаги – и убеждалась в опрометчивости собственных решений. Желание действовать наталкивалось на нежелание других поддержать или хотя бы оценить это действие. Настойчивое желание действовать во что бы то ни стало провоцировало отпор, выражавшийся не в противодействии, а – в молчании. Никто не хотел вступать в прямой диалог и его поддерживать; ни буквально, ни вербально.
…
При этом я наблюдала целый ряд спонтанно сложившихся и спонтанно, порой – драматически, разрушившихся бизнес-альянсов, как на уровне малого предпринимательства, так и на более высоких, включая крах ЮКОСа (Ходорковский спонсировал моё бесплатное третье высшее, готовя наш курс себе в сотрудники). Создавалось ощущение, что в потенциальном разрушении всего и вся есть некая предопределённость.
Самым, пожалуй, наглядным и убедительным примером мне видится следующий. Приятельница, молодая женщина, выпускница того же самого МВТУ, неглупая энергичная еврейка начала свою бизнес-карьеру в качестве сотрудника низшего звена у однокурсника. Однокурсник, уроженец Камчатки, успешно вёл рыбный бизнес. Довольно быстро он доверил приятельнице сферу сбыта целиком, выделил её в отдельную компанию, а сам сосредоточился на инвестиционных проектах. И тогда другой их сокурсник, тихий умница, отвечавший за финансы, в одночасье удрал в США вместе с деньгами. В результате, обанкротившийся владелец бизнеса пять лет бегал от следствия, чтобы затем тот же срок отбыть в заключении.
Приятельница, между тем, успешно развивала продажи, её продукция заполнила столичные гипермаркеты. Но внезапный и унизительный развод заставил круто изменить ход вещей. Она продала бизнес и купила салон красоты. Денег осталось немало. Набежали приятели-заёмщики с фантастическими бизнес-идеями христа-ради. В результате приятельница не только потеряла все деньги, но и продала за долги квартиру, оставшись в комнате коммуналки вместе с дочерью.
В этих двух судьбах интересно то, что никакие внешние обстоятельства – вроде «наездов» или попытки «отжать бизнес» – не повлияли на фиаско предприятия. Я вообще полагаю, что кивают на обстоятельства только те, кто не желает признаться в собственных просчётах. Но тут-то мы видим, так сказать, химически чистый опыт тотального краха по своей вине.
Если судить по уникальному явлению фактической регенерации монархического строя в стране, то можно заключить только одно: нация в лице каждого россиянина по-прежнему абсолютно не готова ни к самостоятельным действиям, как таковым, ни, тем более, к действиям коллективным и осмысленно организованным. Люди, семьдесят лет подряд именовавшие себя «гражданами республики», оказались совершенно не способны к любому конструктивному диалогу в своих же интересах, всякий раз полагая, что есть только одна правильная позиция – собственная. Ну а поскольку эта самая позиция вовсе не означает хоть какую-то меру безусловной ответственности, то она механически делегируется другому – одному же. Авторитарное мышление – прямое следствие назойливого самоутверждения, подоплёка коего – самоуничижение. То есть, поскольку ты сам не желаешь слышать чужое мнение, именно этот принцип ты моделируешь, проецируя его на властьпредержащего.
…
Все годы путинского правления я только и делала, что – продолжала размышлять. «Опыты в стихах и прозе», по выражению Батюшкова, поэтапно фиксировали итоги. И в конце концов новейшая теология, воплощённая, в частности, в сочинениях Ричарда Баха, оказалась моим собственным критерием оценки явлений и событий.
Развивалось это так. Вначале мне пришлось затратить много усилий, чтобы постепенно и начисто исключить эмоциональную составляющую в оценке конкретного явления. Эмоция всегда пристрастна и всегда уводит в сторону, а то и – просто разрывает на части, исключая сосредоточенность на проблеме, как таковой. Выработанное хладнокровие надёжно защищает и от чужого эмоционального напора, которым переполнено русскоязычное информационное поле. А пресловутая свобода самовыражения подразумевает жёсткий самоконтроль, которым обладают единицы, а вовсе не истеричный гвалт, наглядно демонстрируемый СМИ. Характерно, что и в современных театральных постановках актёры «берут зал на глотку», констатируя профессиональное бессилие, в первую очередь.
Одновременно я училась различать частное во всеобщем. Это было особенно трудно, поскольку привычка к безапелляционному обобщению была привита ещё в школе и всякий раз упорно воспроизводилась всеми без исключения. Авторитарное мышление подразумевает и бессознательное воспроизведение стереотипов тех или иных умозрительных общностей: мы страшимся «врагов» или «террористов», причисляя к ним плоды собственной фантазии, а уповаем на «власть» или «элиту» – по той же причине.
И как-то постепенно, само собой, исчезло желание и оправдывать, и осуждать чужие поступки. Оправдание – это рефлексия ощущения собственной подспудной виновности. Осуждение – категорический отказ от рефлексии, дабы, не задевая своё больное самолюбие, автоматически спроецировать его на кого-то иного. Я, в основном, стремилась всех оправдать, понять мотивы и принять следствия. Осуждение же, в общем-то, всегда было инерцией социальных клише, результатом эмоционального подчинения массе. Обе антитезы я благополучно исключила из поля оценочных суждений.
А самым трудным оказалось – твёрдо и последовательно демонстрировать своё уважение: к собеседнику, к созданному кем-то антуражу. Деликатность – это та самая мягкая сила, которая принята сейчас в международных отношениях как форма взаимодействия с теми, с кем общий язык найти не удаётся. Можно не совпадать по уровню с собеседником и не соглашаться с концепцией антуража, но коль вошёл в состояние диалога, будь логичен и доброжелателен.
В конце концов я пришла к заключению, что только этот вот, на двадцать лет растянувшийся опыт самостроительства – и есть опыт действительный. Всё, испытанное прежде – эмоционально отягощённая пустота. Я готова к осмысленному действию. Я в равной степени ценю своё и чужое время, уважаю свои и чужие суждения. Деньги перестали быть абстракцией – и не стали объектом страсти; они перешли в категорию «эстетического кредо», о чём я напишу в следующем эссе.
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
Сочинение Станислава Лема «Сумма технологии» не просто отсылает нас к «первоисточнику» Аквината «Сумма теологии», но и убедительно обосновывает ясную взаимообусловленность обоих понятий. И, как я сейчас понимаю, не случайно в бытность обучения в МВТУ (Могила, Вырытая Трудами Учёных, утешительно шутили отчисленные), именно эти две дисциплины, теология (научного коммунизма) и технология (машиностроительного производства), давались мне легче всего. Ну, ещё и сопромат – почему-то, видимо, как вечное стремление сопротивляться любому стереотипу.
Сейчас слово «технологии» в новейшей интерпретации hi-tech – общее место. И мне хочется подробно расписать саму суть понятия, на основании опыта прежнего изучения и нынешнего осмысления.
Технология – это описанная в ясных терминах логика того или иного процесса, от исходного материала до его окончательной трансформации в нечто качественно иное. Результат же зависит от тщательного анализа возможностей материала на каждом этапе его обработки. То есть, изначальный выбор материала, или объекта, или формулы означает чёткое видение перспективы априори. А каждый этап процесса фиксирует верность избранного пути – с одной стороны, и удостоверяет должную совокупность свойств материала – с другой.
*
А теперь я хочу перейти на личности. Точнее, на личность. И проанализировать себя с двух сторон – как обывателя и как созидателя. Я знаю заранее, что оба понятия взаимообусловлены и будут постоянно смешиваться. И потому совершенно естественно при этом рассматривать себя опять же с двух сторон – как объект исторических пертурбаций, влиять на которые я не могу, и – как субъекта творческой ориентации, внутри себя направленного на постоянное созидательное изменение. То есть, я попытаюсь написать технологию естественного развития личности – или человеческого материала – в пространстве и времени. Поскольку совершенно очевидно, что любая технология базируется на приобретённом и осознанном опыте.
Рассматривая себя в качестве исходного материала, я констатирую следующее. Стереотипы советской идеологии: клятва пионера – хорошо учиться, любить Родину, жить и бороться, как завещал Ленин и как учит КПСС. У меня ничего этого не получалось, и я несла своё аутсайдерство как крест. Далее – ВУЗ, при образованных родителях – безальтернативно. Замужество – безальтернативно тоже: самым страшным для моей мамы было бы убедиться в собственной гипотезе «кто тебя замуж возьмёт с таким характером». Обмануть надежды родителей и ещё более закрепить тягостное аутсайдерство – было жутковато. Посему – муж, дети. Перестройка.
Инерция «совка» тяготила уже невероятно. И – сразу же обрушилась лавина разоблачений сталинизма. И – к счастью, почти сразу возник вопрос – а можно ли было избежать неизбежного? До сих пор у всех, с кем я обсуждаю этот тезис, ответ: невозможно. У всех, кроме меня. Потому что за эти годы я утвердилась в понимании: всё в силах человека, если он размышляет, слушает, читает, обдумывает услышанное и прочитанное и вновь размышляет, без конца.
В это время интенсивные поиски смысла сводились к бессмысленным, но энергичным телодвижениям. Социум раздирали страсти. Кипение страстей провоцировало моментальное заключение и моментальное же расторжение разного рода альянсов. Костёр эмоций требовал всё новых и новых впечатлений. Интимная жизнь била ключом. Я занимала позицию наблюдателя, но энергия безрассудства втягивала, не давая опомниться.
И вот, в какой-то момент я вдруг почувствовала неуёмное желание: любой ценой добиться своего, и чем хуже, больнее, унизительнее станет процесс реализации желаемого – тем лучше. То есть сумела осознать, что – настаиваю на ощущении унижения. И, соответственно, провоцируя именно этот принцип взаимодействия, сама в какой-то момент действую как садист. То есть, психологическое насилие всегда обоюдно, жертва и палач легко меняются местами.
Это открытие требовала долгой и серьёзной проработки. Но довольно скоро я обнаружила, что две эти крайности, садизм и мазохизм, в целом присущи моей нации, как никакой другой.
…
А страна, между тем, шла похожим путём, и действия всех и каждого обусловливались той же психоэмоциональной подоплёкой, что и мои собственные. Почти сразу же возникла альтернатива: мчаться ли зарабатывать или осмотреться. Пришёл Ельцин. Раздали ваучеры. Ясны были только двоякие риски обмана априори: либо ты соучастник, со всеми вытекающими, либо – бестолковая, но амбициозная жертва. Никакого понятия ни о деньгах, ни о ценных бумагах не было в помине. И я интуитивно пошла по пути накопления опыта, написала и защитила кандидатскую по экономике. И стала «преподавать» то, чего тогда ещё не было в помине, но уже были многочисленные компиляции российского авторства, учебники «Финансовый анализ», «Рынок ценных бумаг».
Очевидная профанация тяготила – честно говоря, эти дисциплины в моём тогдашнем представлении вполне соответствовали какому-нибудь истмату, в котором тоже ничего нельзя было понять, только – вызубрить. И я пошла накапливать опыт дальше, получив журналистское образование, третье по счёту, и сотрудничая с ведущими экономическими изданиями.
Этот опыт подтвердил все те ощущения, которые безотчётно накопились за ельцинское десятилетие. Энергичная либеральная пропаганда НТВ против либеральной же РТР. Владельцы фантастических состояний «без галстука». Серийные убийства банкиров и политиков. «Братки» и ставшее обиходным понятие «киллер». Взрывоопасная смесь ментального помешательства. И при этом – неизбежность обнищания, зыбкость любого социального и профессионального статуса и, по-прежнему, полнейшее отчуждение от самого понятия «деньги» в любой ипостаси. Наряду (и в соответствии) с этим – беззастенчивая купля-продажа профессиональной репутации, здоровья, жизни, детей и родителей, человеческого достоинства в целом.
Работу я потеряла. С журналистикой не повезло, из преподавателей уволилась сама. И только тогда литературный дар, предсказанный ещё в школе умной и внимательной «русачкой», но практически зацементированный совокупной агрессией социальных стереотипов и родительских чаяний, обнаружил и утвердил своё наличие.
…
Между тем, на политическую арену вышел «человек ниоткуда». Он тоже прошёл, в свою очередь, вполне стереотипный путь – только путь амбициозного, но не слишком успешного карьериста советской эпохи. В брежневские времена КГБ считался (и оказался сейчас) кузницей властной элиты, а СВР была элитой элит. Владимир Путин довольно нелепо выглядел на фоне ярких медиаперсон, заполнявших телеэфир и чересчур хорошо знакомых публике. Политтехнологи ринулись ковать ему кольчугу имиджа, а поскольку энергичный и обаятельный (несмотря ни на что) бардак предшествующего правления тут же был вменён ему в вину, кольчуга сковалась сама. Репутация убийцы в совокупности с уничижительными клише – запомнилось зловещее шипение Валерии Новодворской: «Путин – shit!», как презрительный отклик на имиджевое «Путин – щит!» – вкупе с тут же обрушившейся ответственностью сразу и за всё, а за Чечню – в первую очередь, – не оставляли выбора. Путин оказался упрям.
За эти восемнадцать лет я не раз подпадала под влияние «либерально ориентированных» соотечественников и (или) – личное обаяние, скажем, Виктора Шендеровича. Но стоило покинуть романтичный круг любителей либерального камлания, как «ненависть к режиму» растворялась в элементарном здравомыслии. Я фиксировала собственные шаги – и убеждалась в опрометчивости собственных решений. Желание действовать наталкивалось на нежелание других поддержать или хотя бы оценить это действие. Настойчивое желание действовать во что бы то ни стало провоцировало отпор, выражавшийся не в противодействии, а – в молчании. Никто не хотел вступать в прямой диалог и его поддерживать; ни буквально, ни вербально.
…
При этом я наблюдала целый ряд спонтанно сложившихся и спонтанно, порой – драматически, разрушившихся бизнес-альянсов, как на уровне малого предпринимательства, так и на более высоких, включая крах ЮКОСа (Ходорковский спонсировал моё бесплатное третье высшее, готовя наш курс себе в сотрудники). Создавалось ощущение, что в потенциальном разрушении всего и вся есть некая предопределённость.
Самым, пожалуй, наглядным и убедительным примером мне видится следующий. Приятельница, молодая женщина, выпускница того же самого МВТУ, неглупая энергичная еврейка начала свою бизнес-карьеру в качестве сотрудника низшего звена у однокурсника. Однокурсник, уроженец Камчатки, успешно вёл рыбный бизнес. Довольно быстро он доверил приятельнице сферу сбыта целиком, выделил её в отдельную компанию, а сам сосредоточился на инвестиционных проектах. И тогда другой их сокурсник, тихий умница, отвечавший за финансы, в одночасье удрал в США вместе с деньгами. В результате, обанкротившийся владелец бизнеса пять лет бегал от следствия, чтобы затем тот же срок отбыть в заключении.
Приятельница, между тем, успешно развивала продажи, её продукция заполнила столичные гипермаркеты. Но внезапный и унизительный развод заставил круто изменить ход вещей. Она продала бизнес и купила салон красоты. Денег осталось немало. Набежали приятели-заёмщики с фантастическими бизнес-идеями христа-ради. В результате приятельница не только потеряла все деньги, но и продала за долги квартиру, оставшись в комнате коммуналки вместе с дочерью.
В этих двух судьбах интересно то, что никакие внешние обстоятельства – вроде «наездов» или попытки «отжать бизнес» – не повлияли на фиаско предприятия. Я вообще полагаю, что кивают на обстоятельства только те, кто не желает признаться в собственных просчётах. Но тут-то мы видим, так сказать, химически чистый опыт тотального краха по своей вине.
Если судить по уникальному явлению фактической регенерации монархического строя в стране, то можно заключить только одно: нация в лице каждого россиянина по-прежнему абсолютно не готова ни к самостоятельным действиям, как таковым, ни, тем более, к действиям коллективным и осмысленно организованным. Люди, семьдесят лет подряд именовавшие себя «гражданами республики», оказались совершенно не способны к любому конструктивному диалогу в своих же интересах, всякий раз полагая, что есть только одна правильная позиция – собственная. Ну а поскольку эта самая позиция вовсе не означает хоть какую-то меру безусловной ответственности, то она механически делегируется другому – одному же. Авторитарное мышление – прямое следствие назойливого самоутверждения, подоплёка коего – самоуничижение. То есть, поскольку ты сам не желаешь слышать чужое мнение, именно этот принцип ты моделируешь, проецируя его на властьпредержащего.
…
Все годы путинского правления я только и делала, что – продолжала размышлять. «Опыты в стихах и прозе», по выражению Батюшкова, поэтапно фиксировали итоги. И в конце концов новейшая теология, воплощённая, в частности, в сочинениях Ричарда Баха, оказалась моим собственным критерием оценки явлений и событий.
Развивалось это так. Вначале мне пришлось затратить много усилий, чтобы постепенно и начисто исключить эмоциональную составляющую в оценке конкретного явления. Эмоция всегда пристрастна и всегда уводит в сторону, а то и – просто разрывает на части, исключая сосредоточенность на проблеме, как таковой. Выработанное хладнокровие надёжно защищает и от чужого эмоционального напора, которым переполнено русскоязычное информационное поле. А пресловутая свобода самовыражения подразумевает жёсткий самоконтроль, которым обладают единицы, а вовсе не истеричный гвалт, наглядно демонстрируемый СМИ. Характерно, что и в современных театральных постановках актёры «берут зал на глотку», констатируя профессиональное бессилие, в первую очередь.
Одновременно я училась различать частное во всеобщем. Это было особенно трудно, поскольку привычка к безапелляционному обобщению была привита ещё в школе и всякий раз упорно воспроизводилась всеми без исключения. Авторитарное мышление подразумевает и бессознательное воспроизведение стереотипов тех или иных умозрительных общностей: мы страшимся «врагов» или «террористов», причисляя к ним плоды собственной фантазии, а уповаем на «власть» или «элиту» – по той же причине.
И как-то постепенно, само собой, исчезло желание и оправдывать, и осуждать чужие поступки. Оправдание – это рефлексия ощущения собственной подспудной виновности. Осуждение – категорический отказ от рефлексии, дабы, не задевая своё больное самолюбие, автоматически спроецировать его на кого-то иного. Я, в основном, стремилась всех оправдать, понять мотивы и принять следствия. Осуждение же, в общем-то, всегда было инерцией социальных клише, результатом эмоционального подчинения массе. Обе антитезы я благополучно исключила из поля оценочных суждений.
А самым трудным оказалось – твёрдо и последовательно демонстрировать своё уважение: к собеседнику, к созданному кем-то антуражу. Деликатность – это та самая мягкая сила, которая принята сейчас в международных отношениях как форма взаимодействия с теми, с кем общий язык найти не удаётся. Можно не совпадать по уровню с собеседником и не соглашаться с концепцией антуража, но коль вошёл в состояние диалога, будь логичен и доброжелателен.
В конце концов я пришла к заключению, что только этот вот, на двадцать лет растянувшийся опыт самостроительства – и есть опыт действительный. Всё, испытанное прежде – эмоционально отягощённая пустота. Я готова к осмысленному действию. Я в равной степени ценю своё и чужое время, уважаю свои и чужие суждения. Деньги перестали быть абстракцией – и не стали объектом страсти; они перешли в категорию «эстетического кредо», о чём я напишу в следующем эссе.