СВОБОДА ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ
9 июня, 2018 9:47 дп
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
Перечитываю Пушкина. За что его любит народ, думаю.
А за то, что он – жертва.
Именно за это, только и исключительно. «Свободы сеятель пустынный, я вышел
рано, до звезды…»
Свободой был его величайший поэтический дар, семена
которого оказались посеяны в землю обывательского верноподданничества. Царь
ценил его ум и поэтический гений.
Обыватель Пушкин женился, наплодил детей,
исполняя придворный чин камер-юнкера – семью нужно было содержать. Чин
получил не как великий поэт, то есть фактически оценён был даже не как – до того
– Жуковский, а после того – Достоевский; но как муж обольстительной красавицы.
Им и погиб, именно в этом качестве вышедши на дуэль. Вовлечённый в «заботы
суетного света» поэт всегда исполняет роль жертвы. Наше всё…
Энергия созидания равновелика энергии разрушения. И каждый выбирает то, что
для него привычнее. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она» – всё-то
он знал про себя! Поэт Пушкин любил друзей, няньку и жену: он искал – и нашёл
– музу, эстетический идеал, именно поэтому был действительно счастлив в
супружестве.
Но его семья, подобно семьям прочих обывателей, была ячейкой
крепостного улья. И Дантес, посягнувший проверить эту ячейку на прочность,
высвободил поэтическое безрассудство гения, предназначив в качестве выхода –
смерть. Поэт Пушкин, как и все в России, без исключения, принёс себя в жертву
государственному строю, а судьбу вверил государственным предрассудкам и
стереотипам.
Энтропия, бесконечно нарастающий хаос замкнутой системы – для гения
одновременно и питательная среда, и провокация на гибель. Сознание обязано и
держать в узде безумство подсознания, и строить диалог с окружающей средой
тотального рабства – самоё существование коего уже повод для безумия. И
поэтому рассуждение о вероятной альтернативе не очень внятно: «посох и сума»
не свидетельствуют в пользу разума, «труд и глад» совместимы разве что в
ГУЛАГе…
Не дай мне Бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:
Когда б оставили меня
На воле, как бы резво я
Пустился в тёмный лес!
Я пел бы в пламенном бреду,
Я забывался бы в чаду
Нестройных, чудных грез.
А мы по-прежнему любим Пушкина. Сколько тысячелетий подряд мужчина отождествлял свою мужественность – да и смысл жизни, как таковой – с принадлежностью к государству? И только сейчас этот фактор перестаёт иметь смысл. Диктатура стереотипа воинской почётной обязанности – исчезла, вместе с ней исчез и смысл жизни. И мужчина моделирует образ врага, для того, чтобы удержать смысл и самоощущение собственной мужественности. Тем самым – настаивает на стереотипе государства, уже не нужном, уже бессмысленном, собственноручно выращивая карикатурного монстра силовых ведомств и самого себя сажая в тюрьму собственных неразрешимых противоречий. Мысль, а не система тысячелетнего регулятивного насилия, правит в мире сейчас. Только мысль даёт полномасштабное ощущение абсолютной свободы, поскольку она же – и тотальная ответственность за каждый шаг и миг существования. Эта мысль развивалась через тернии теологии и философии, а установки протестантской этики довели экономические модели до постиндустриального статус кво. До состояния, о котором России приходится только грезить…
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
А мы по-прежнему любим Пушкина. Сколько тысячелетий подряд мужчина отождествлял свою мужественность – да и смысл жизни, как таковой – с принадлежностью к государству? И только сейчас этот фактор перестаёт иметь смысл. Диктатура стереотипа воинской почётной обязанности – исчезла, вместе с ней исчез и смысл жизни. И мужчина моделирует образ врага, для того, чтобы удержать смысл и самоощущение собственной мужественности. Тем самым – настаивает на стереотипе государства, уже не нужном, уже бессмысленном, собственноручно выращивая карикатурного монстра силовых ведомств и самого себя сажая в тюрьму собственных неразрешимых противоречий. Мысль, а не система тысячелетнего регулятивного насилия, правит в мире сейчас. Только мысль даёт полномасштабное ощущение абсолютной свободы, поскольку она же – и тотальная ответственность за каждый шаг и миг существования. Эта мысль развивалась через тернии теологии и философии, а установки протестантской этики довели экономические модели до постиндустриального статус кво. До состояния, о котором России приходится только грезить…