Сон в летнюю ночь
4 июля, 2019 6:10 пп
Валерий Зеленогорский
Игорь Бродский поделился
Валерий Зеленогорский:
Мой товарищ, газетный зубр Игорь Свинаренко, мне всегда говорит: «Евреи, перестаньте танцевать на русской свадьбе».
И я с ним согласен, хоть и я тоже этим миром мазан.
В последнее время я замечаю, что в атмосфере запахло жареным.
Непонятно откуда потянуло шашлыками из человеческого мяса, огня пока не видно, только вьется дымок, сладкий, с жирным пеплом, падающим черными клочьями.
Все сгущается, как в школьном опыте по физике с магнитом и металлической стружкой.
От таких мыслей хочется повеситься или выпить, я сделал второе и заснул.
И тут в голове появилось кино. В стиле Ларса фон Триера, который тоже любит пошутить о славном времени дедушки Адольфа Алоизовича. В том кино я бреду по проезжей части с шестиконечной звездой на груди, а на тротуаре стоят хоругвеносцы, фанаты, патриоты и бабушки со значками «50 лет в КПСС».
Они все плюют мне в рожу, бросают в меня комья дерьма и камни.
Чуть дальше, на безопасном расстоянии, стоят пугливо витии, стоят, отвернувшись от неприятной сцены, сквозь пелену заплеванных глаз я различаю Кургиняна, Соловьева, Веллера и человека, похожего на Леонтьева, за их плечами мелькают другие лица из той же своры.
Они велеречивы и могут говорить обо всем: об Иране, о беременности, о мартеновских плавках, о вреде чабреца и о пользе уринотерапии. Могут цитировать Катулла, Тибула и даже Проперция.
Но особенно они любят поговорить о судьбах России, поучить русских, как им страну обустроить, и говорят они с таким жаром, с такой высокомерной амбицией, со слезой и горячим сердцем, что наивные люди могут поверить.
Они с плачем скорбят по утраченному СССР, по красной империи, рвут жилы и брызгают слюной, объясняют то, чего никогда не было, могут карту передернуть слегка, могут лихо солгать на голубом глазу, но с задором, с огоньком и с холодным сердцем. Особенно им удается фокус с управляемой истерикой, которую обожают пенсионеры союзного значения, крепкие такие, румяные старички, которых осталось немало, вместо тех, кого они убили и замучили.
Но еще не все люди, жившие в те времена, умерли, а у оставшихся не зарубцевались шрамы «сказочного» времени.
Я помню, как тетю выбросили из трамвая во времена дела врачей-убийц; она была детским хирургом и, сломав руку и жизнь заодно, больше не оперировала.
Мой товарищ, московский карачаевец, умница и профессор, до сих пор не может забыть, как мама спасла его во время высылки всего народа: отрезала свои волосы и сплела из них одеяльце, у него от таких воспоминаний белеют губы и сжимаются кулаки.
Они клянут Горбачева и Ельцина, демократов и людей, приватизировавших недра, небо и сушу, но одних воров они не любят, а других, наоборот, считают эффективными менеджерами.
Они забыли, кем были в «золотом» веке — неудавшимися режиссерами, несостоявшимися писателями. Кто бы их, недоучек, пустил в телевизор при прошлом режиме?
Те приватизировали народное добро, а эти — право вещать от имени общества.
Пусть Проханов бодается с Дугиным или Пушковым, пусть Шевченко рубится с Михалковым за национальную идею; среди них огромное количество талантливых людей, и не надо им помогать решать русские вопросы.
А сон продолжается.
— Уйдите с глаз долой, — кричу я им с выбитыми зубами, — не подбрасывайте поленья в костер гражданской войны, мы еще до сих пор не можем отмыться от проклятий за состав первого Совнаркома, за Троцкого и Свердлова, может быть, уже хватит!
Неужели вы думаете, что во время грядущей войны вы будете работать «Эренбургами» и «Симоновыми»? Не надейтесь. Ваша очередь будет второй.
Умерьте свой пыл, вы никогда не станете своими. Как говорят в нелюбимой вами Америке: с ними обедают, но не ужинают.
Роль адвоката дьявола хороша в кино. В жизни дьявол, может, и носит «Прада» и «Бриони», но расплата всегда горька, он заползает внутрь, и маску его уже не содрать с собственного лица, она сжимается, как шагреневая кожа, и в конце концов задушит.
Мне не нравится такое кино
Валерий Зеленогорский
Игорь Бродский поделился
Валерий Зеленогорский:
Мой товарищ, газетный зубр Игорь Свинаренко, мне всегда говорит: «Евреи, перестаньте танцевать на русской свадьбе».
И я с ним согласен, хоть и я тоже этим миром мазан.
В последнее время я замечаю, что в атмосфере запахло жареным.
Непонятно откуда потянуло шашлыками из человеческого мяса, огня пока не видно, только вьется дымок, сладкий, с жирным пеплом, падающим черными клочьями.
Все сгущается, как в школьном опыте по физике с магнитом и металлической стружкой.
От таких мыслей хочется повеситься или выпить, я сделал второе и заснул.
И тут в голове появилось кино. В стиле Ларса фон Триера, который тоже любит пошутить о славном времени дедушки Адольфа Алоизовича. В том кино я бреду по проезжей части с шестиконечной звездой на груди, а на тротуаре стоят хоругвеносцы, фанаты, патриоты и бабушки со значками «50 лет в КПСС».
Они все плюют мне в рожу, бросают в меня комья дерьма и камни.
Чуть дальше, на безопасном расстоянии, стоят пугливо витии, стоят, отвернувшись от неприятной сцены, сквозь пелену заплеванных глаз я различаю Кургиняна, Соловьева, Веллера и человека, похожего на Леонтьева, за их плечами мелькают другие лица из той же своры.
Они велеречивы и могут говорить обо всем: об Иране, о беременности, о мартеновских плавках, о вреде чабреца и о пользе уринотерапии. Могут цитировать Катулла, Тибула и даже Проперция.
Но особенно они любят поговорить о судьбах России, поучить русских, как им страну обустроить, и говорят они с таким жаром, с такой высокомерной амбицией, со слезой и горячим сердцем, что наивные люди могут поверить.
Они с плачем скорбят по утраченному СССР, по красной империи, рвут жилы и брызгают слюной, объясняют то, чего никогда не было, могут карту передернуть слегка, могут лихо солгать на голубом глазу, но с задором, с огоньком и с холодным сердцем. Особенно им удается фокус с управляемой истерикой, которую обожают пенсионеры союзного значения, крепкие такие, румяные старички, которых осталось немало, вместо тех, кого они убили и замучили.
Но еще не все люди, жившие в те времена, умерли, а у оставшихся не зарубцевались шрамы «сказочного» времени.
Я помню, как тетю выбросили из трамвая во времена дела врачей-убийц; она была детским хирургом и, сломав руку и жизнь заодно, больше не оперировала.
Мой товарищ, московский карачаевец, умница и профессор, до сих пор не может забыть, как мама спасла его во время высылки всего народа: отрезала свои волосы и сплела из них одеяльце, у него от таких воспоминаний белеют губы и сжимаются кулаки.
Они клянут Горбачева и Ельцина, демократов и людей, приватизировавших недра, небо и сушу, но одних воров они не любят, а других, наоборот, считают эффективными менеджерами.
Они забыли, кем были в «золотом» веке — неудавшимися режиссерами, несостоявшимися писателями. Кто бы их, недоучек, пустил в телевизор при прошлом режиме?
Те приватизировали народное добро, а эти — право вещать от имени общества.
Пусть Проханов бодается с Дугиным или Пушковым, пусть Шевченко рубится с Михалковым за национальную идею; среди них огромное количество талантливых людей, и не надо им помогать решать русские вопросы.
А сон продолжается.
— Уйдите с глаз долой, — кричу я им с выбитыми зубами, — не подбрасывайте поленья в костер гражданской войны, мы еще до сих пор не можем отмыться от проклятий за состав первого Совнаркома, за Троцкого и Свердлова, может быть, уже хватит!
Неужели вы думаете, что во время грядущей войны вы будете работать «Эренбургами» и «Симоновыми»? Не надейтесь. Ваша очередь будет второй.
Умерьте свой пыл, вы никогда не станете своими. Как говорят в нелюбимой вами Америке: с ними обедают, но не ужинают.
Роль адвоката дьявола хороша в кино. В жизни дьявол, может, и носит «Прада» и «Бриони», но расплата всегда горька, он заползает внутрь, и маску его уже не содрать с собственного лица, она сжимается, как шагреневая кожа, и в конце концов задушит.
Мне не нравится такое кино