Археолог из Краснодара Денис Яцюк 14 марта был задержан сотрудниками ФСБ, подвергся пыткам, угрозам и давлению. Из него пытались сделать украинского диверсанта, бойца батальона «Азов» и турецкого шпиона. Не получилось. Дениса отправили на семь суток в спецприемник за хулиганство, а после освобождения он смог уехать из России в Турцию. Его жену и семилетнего сына не пропустили через паспортный контроль под надуманным предлогом.
— Все началось с 2014 года, когда я в соцсетях активно осуждал оккупацию Крыма и войну с Украиной. Из-за этого меня вызывали в Краснодаре в ФСБ. Там есть такой Георгий Котенко, который этим как раз занимался. Меня просили пояснить, почему у меня такая позиция, почему я пишу активно в соцсетях. Предупреждали об ответственности.
Потом было письмо анонимное на мою работу в Институт археологии. Там было написано, что я такой-сякой, фашист-бандеровец.
Потом я участвовал в митингах в поддержку Навального, после этого тоже приходили на работу люди в штатском и вели со мной разъяснительные беседы.
Но тогда это все было, можно сказать, по-доброму. Никаких последствий серьезных для меня не было.
А вот после начала войны все закрутилось всерьез. Как я потом понял, проанализировав вопросы, которые мне задавали после задержания, они с неделю примерно слушали мой телефон. И, возможно, на меня еще написали донос.
— Что было в день задержания, как все случилось?
— 14 марта, выйдя из дома, я заметил слежку. Во дворе стояла машина, которой там раньше не бывало никогда. И стояла она так, как никто в нашем дворе не паркуется.
Я сразу обратил на нее внимание, а когда вышел из двора, машина поехала за мной. Я прошел квартал, обернулся, увидел несколько человек, которые шли сзади. Просто обычных людей. Но, когда еще через квартал я обернулся снова, то увидел, что один из них продолжает идти за мной. Тут я и понял, что, похоже, за мной следят. Я ушел во дворы, быстро удалил все переписки и чаты в «Телеграм», которые могли доставить проблемы и мне, и моим друзьям.
Мы с начала войны завели несколько чатов с единомышленниками, которые тоже не поддерживали это все, плюс я был подписан на украинские каналы. Их тоже удалил. Еще успел предупредить в чате своих друзей, что меня, похоже, пасут.
А потом вышел из дворов на улицу, понятно же, что я не спрячусь надолго, все равно найдут. К тому же, у меня жена и семилетний сын. Смысла прятаться нет, лучше пусть на улице берут, чем на глазах у семьи.
И только я оказался на улице, как подлетел микроавтобус, из него выскочили крепкие ребята, с криком «Работает ФСБ!». Сразу мешок на голову, скрутили руки за спиной, надели наручники и бросили в машину на пол. Мы еще не отъехали, а к большому пальцу и мизинцу на руках мне прикрутили провода и начали бить током. Пока ехали, даже не знаю куда ехали, били током, спрашивали пароль от телефона, где мои друзья, с кем я общаюсь. Общие вопросы задавали, перемежая их тычками и током.
Потом привезли куда-то, в помещение, похожее на подвал. Бросили на матрас, замотали глаза скотчем, сказали «чтоб глаза не вылетели», из предосторожности.
Били ногами, но аккуратно, чтобы следов не оставлять, снова подключили провода и били током, вставали ногами на голову. Угрожали изнасиловать, порезать на куски. «Нам за это ничего не будет, сам понимаешь, какое время сейчас».
Какую-то палку пытались засунуть мне в задний проход. Ну, как засунуть, через штаны ей тыкали, обозначали намерения. Допрашивали несколько часов.
— Их было несколько?
— Да, периодически одни выходили, покурить наверное. Играли в добрых и злых следователей. Как-то все вышли, кроме одного, и он мне говорит так душевно: «Давай, Денис, пока эти вышли, мы с тобой сейчас все напишем, все расскажешь по-доброму быстро и это закончится, все у тебя будет хорошо. А то они сейчас вернутся и будет хуже».
Потом нацепили снова мешок на голову и завели в какой-то кабинет, там были уже люди постарше и посерьезнее, обращались на «вы», снова задавали вопросы. После этого отправили на полиграф. Там я четыре часа отвечал на вопросы.
— Какие вопросы задавали?
— Сотрудничаю ли я с СБУ, сотрудничаю ли с турецкой разведкой, состою ли я в батальоне «Азов», в батальоне «Айдар», когда последний раз был в Украине? Пытались сделать из меня украинского шпиона или диверсанта, я не знаю. С кем я встречался в Украине кроме родственников? Спрашивали меня, знаю ли я, кто такие «серые волки». Я говорю, да, знаю. Они воодушевились, ага, знаешь, кто это такие! Я говорю, да, я же историк [«Серые волки» — турецкая националистическая группировка, отметившаяся терактами в 1970-х. Сегодня политический союзник правящей партии Турции и президента страны Реджепа Эрдогана — прим.ред.]. В общем, полиграф ничего не показал. Меня еще промурыжили несколько часов с мешком на голове, поставив куда-то в угол.
Потом меня отвезли в полицию. Там продержали ночь в камере, а утром отвезли на суд.
В суде меня обвинили в хулиганском поведении, якобы я на улице вел себя неадекватно, приставал к прохожим, ругался матом.
Судья Роман Жметкин меня спрашивает: «Вы понимаете, почему вы здесь?» Я говорю, да, за чат в Telegram, где мы с друзьями пересылали друг-другу новости. За сутки до моего задержания мой приятель из этого чата был на антивоенном митинге и его там взяли. Я изначально так и думал, что они у него увидели этот чат и взялись за тех, кто в нем состоял.
Судья покивал и дал мне семь суток ареста.
Уже в изоляторе за мной внимательно следили. Звонить водили одного всегда. Всех выводили на звонок по два-три человека, группой, а меня всегда одного и полицейский рядом сидел, слушал внимательно весь разговор. Не разрешал ни с кем переписываться, хотя остальные сидели в WhatsUpp и Telegram.
Я с самого начала говорил, что хочу уехать, как только выйду, что не хочу оставаться в России. И мне постоянно говорили в ответ, что все, никуда ты уже не уедешь, мы с тобой не закончили, еще будем общаться, не расслабляйся. Но получилось так, что я все-таки вышел через семь дней. У меня адвокат был Михаил Беньяш, известный в Краснодаре адвокат, защищающий оппозицию. Он ко мне на четвертый день пришел, потом уже он встретил меня у спецприемника.
Неделю после освобождения я старался не появляться дома, ночевал в других местах. И параллельно делал шенгенскую визу через визовое агентство. Как только документы были готовы, я вместе с семьей попытался улететь из России.
— Когда они вас везли в машине и били током, что спрашивали? Почему вы сделали вывод, что они слушали телефонные разговоры?
— Потому что там был такой эпизод. Примерно за неделю до задержания мы встречались у одного приятеля дома, жарили шашлыки, говорили о политике. Так вот они меня спрашивали, кто на этой встрече был, кто и что говорил. То есть, они знали, это не случайные вопросы были.
— У вас iPhone или Android?
— iPhone. Они его весь раскурочили. Установили мне кучу программ. Signal сразу поставили, он их больше всего интересовал, а я им и не пользовался никогда. Все хотели у меня там найти какие-то переписки. Какие-то программы для видеосвязи ставили, пытались обнаружить, в каких мессенджерах у меня есть аккаунты.
Еще спрашивали, как я заметил их слежку. В их логике, раз заметил слежку, значит у меня что-то нечисто на сердце. Я хотел сказать, что, значит, так профессионально работаете, раз я заметил, но не стал.
— Вы, само собой, не успели предупредить жену?
— Да, но когда меня уже привезли в подвал, они мне говорят: «Ты должен сегодня прийти домой?». Я говорю, да, естественно, я еще ребенка из детского сада должен забрать. «Сейчас позвонишь жене, скажешь, что загулял с друзьями, не придешь ночевать и пусть она сама ребенка забирает».
Я сижу с мешком на голове, они мне поднесли телефон и я весь этот текст жене произнес, что я загулял. Потом я смог ей позвонить только на третий день из спецприемника и сказать, где я, что я. Она к тому моменту уже начала меня по больницам искать.
— Как она отреагировала на ваш первый звонок и фразу про загул?
— Она, конечно, была перепугана, в шоке. Голос дрожал, но, молодец, держалась. Она сразу поняла, что со мной что-то случилось. Ну и мы с ней обсуждали еще до задержания, что может быть всякое. Она знала, что тучи надо мной сгущаются.
Я еще в 2014 году протестовал против оккупации Крыма. Выкладывал в соцсетях фото с украинской символикой, флагом, фото в футболке с символикой «Азова». Это и тогда фсбшников раздражало, а с началом войны стало очевидно, что что-то сейчас будет.
Алексей Гайворонский на пикете за признание ЛНР-ДНР в 2017 году
— У вас есть предположение, кто мог написать донос?
— Есть, у нас в Краснодаре есть активист, Алексей Гайворонский. Он проводил такие мероприятия, как «Русские пробежки» и он один из руководителей организации «Трезвая Кубань». Это активисты правые, провластные, связанные с нашими местными силовиками. Когда были митинги в поддержку Навального или Ходорковского, то Гайворонский всегда там крутился рядом, стоял и снимал лица пришедших на телефон. Судя по всему, это его стараниями все так и получилось.
— После выхода из изолятора вы планировали уехать всей семьей?
— Конечно, а как иначе? Мы сделали визы, купили билеты в Турцию, поехали в Адлер, чтобы оттуда улететь. На паспортном контроле девушка долго смотрела мой паспорт, потом вызвала сотрудника и попросила меня подождать. Он увел меня в кабинет, задал банальные вопросы в духе, где родился, где живешь, потом ушел куда-то минут на 20, видимо, советоваться с начальством. Вернулся, отдал паспорт и сказал «проходите». А жену и сына не выпустили на паспортном контроле. «У вас заканчивается срок действия паспорта», — хотя у них больше года оставалось по срокам. Будто специально это сделали.
Мы прямо через загородку на паспортном контроле поговорили с женой, с сыном. Решили, что мне надо ехать, потому что иначе велик риск снова оказаться в камере или подвале. Они пока остались в России, но скоро приедут. Будем начинать жизнь заново. Пока не понимаю, где. Надеюсь, что удастся получить политическое убежище в Европе, если нет, будем обосновываться в Турции. Главное, чтобы мои уже добрались сюда, чтобы их выпустили.
— До войны у вас с женой были мысли об отъезде?
— Конечно, сразу после Крыма они окрепли и мы начали думать об эмиграции. Но думать — это одно, а делать, совсем другое. Работа, какие-то бытовые дела. Все время казалось, что время есть, вот сейчас это и то доделаем и поедем. Мне жена в 2014 году говорит, давай сделаем ремонт в ванной. Я отвечал, зачем, мы же уезжаем скоро. Так вот ванная восемь лет без ремонта и стоит.
— Пока вы находились в Краснодаре, что говорили люди из вашего окружения о войне? Как вообще там относятся к происходящему?
— Я с 2014 года очень ограничил круг людей, с которыми общаюсь, остались только те, кто одних со мной взглядов. Поэтому мое окружение против войны. Родственники у меня все в телевизоре, поддерживают изо всех сил, хотя они этнические украинцы. Но мы стараемся, чтобы совсем не разругаться, просто не говорить о политике.
А в Краснодаре… Я думаю, что большинство за войну. Те, кто против, они в меньшинстве. Сегодня выходить на улицу, что-то делать просто страшно и опасно для жизни.
Знаете, я работал наблюдателем на выборах. Надеялся остановить нарушения, что-то предотвратить. На выборах депутатов нарушений масса, это правда, но, когда я увидел результаты голосования на президентских выборах, то понял, что надо точно уезжать, потому что большинство без всяких вбросов голосует за Путина. Чем он им нравится, не понимаю, но голосуют за него. А мы, те, кто против, сегодня меньшинство, несколько лет уже меньшинство. Такая вот демократия по-российски.
— У вас брат служит в ВСУ, это правда?
— Да, мой троюродный брат служит в ВСУ и в 2014 году служил. Вроде бы сержант, воюет сейчас где-то под Херсоном. Я его фотографии еще в 2014 году выставлял в соцсетях, писал, что он мой брат. Многие тогда в Краснодаре почему-то решили, что он в «Азове» или в «Айдаре». Меня, когда допрашивали, много спрашивали о брате.
