«Россия, как испорченная Европа…»
7 января, 2016 9:32 дп
Александр Янов
Что делать? Открытое письмо Александру Янову
Дорогой Александр Львович!
Прочитал вашу главу о том, могли ли мы избежать Путина, с сетованиями о том, что на «Снобе» с вами перестали спорить и вы хотите перенести дискуссию в Facebook в надежде найти собеседников. На мой взгляд, «Сноб» — более гарантированная c точки зрения квалификации участников дискуссионная площадка, но я позволю себе высказать одно соображение на тему о том, почему дискуссия на «Снобе» прервалась.
Ваши главы из трехтомника по истории «Русской идеи» (которые вы публиковали и в fb) на мой вкус замечательны, и, судя по отзывам участников дискуссии, так думаю не я один. Однако когда мы попадаем в пространство современности, возникает иной ракурс существования идеи – вопросы, на которые нужно ответить современной политике. К самой русской идее, в особенности в варианте «русского мира», вопросов нет. Но есть вопросы про западничество. Если в случае истории ваша безусловная вера в то, что западный путь – единственно осмысленная стратегия России — не вызывает никаких возражений, то когда мы попадаем в современность, это оказывается мучительно проблематичным. Проблематичность не столько в отсутствии внятных лидеров, хотя, как я имел случай вам писать, вам для вашей конструкции альтернативы Путину приходится приподнимать Степашина, что на мой взгляд выглядит не убедительно. Но дело не в этом.
Мне как западнику и либералу представляется необходимым как-то ответить на следующие вопросы.
а) что делать с огромностью этой страны, состоящей из людей и территорий с очень разным уровнем развития. Русская идея, являющаяся на мой взгляд оригинальной идеологией восточной деспотии, легко решает эту проблему, а точнее даже не видит ее. Деспотии не интересуются уровнем развития порабощенных ими народов, они все – рабы. Но с точки зрения западника речь должна идти о каком-то варианте демократии, а голоса людей, живущих едва ли не в доисторическом состоянии на Алтае, конкистадоров, живущих на Дальнем Востоке, индустриальных рабочих XIX века, живущих в Перми, московских хипстеров и петербургских фашистов бессмысленно складывать в надежде получить какую-то внятную равнодействующую. Даже федерации из рабовладельческих и торговых государств (штатов) получаются в результате пренеприятных военных процессов. На практике введение либеральной демократии в России оборачивается появлением метрополии западнического просвещенного меньшинства (Петербург или Москва), колонизующей территорию большинства. Россия в своей западнической ипостаси регулярно впадает в состояние Британии, колонизовавшей Востоки, с той разницей, что эти Востоки – ее же территория (об этом известная вам книга Эткинда «Внутренняя колонизация»). Дело не в том, что это аморально, дело в том, что это нестойкая конструкция. Либо колонии отпадают (развал России по образцу Британской империи), либо появляется деспот, который давит метрополию, опираясь на всеобщее избирательное право (вариант Бисмарка, который теперь реализует Путин). Внятного западнического ответа на этот вопрос нет. Так что делать-то?
б) что делать с обожествлением государства, принятым в России. С точки зрения восточной деспотии проблемы нет, наоборот, это конкурентное преимущество. Суть либеральной демократической процедуры – десакрализация государства и сакрализация гражданского сообщества, нанимающего государство себе в услужение. Но в России нет никакого общества, нанявшего себе государство, государство – это вообще единственная форма существования общества, другой нет. Нет государства – нет России (в частности по причинам, которые я изложил в предыдущем тезисе). Когда оно десакрализуется, люди теряют цивилизованные нормы общественного поведения, что мы наблюдали, скажем, в истории гражданской войны, в 90-е годы, в сегодняшней ЛНР-ДНР – да мало ли где. Социальная структура резко деградирует. Можно с позиций анархизма объявить этот процесс благом, но что делать с либеральных западнических позиций? Что делать-то?
в) что делать с частной собственностью, которая, вследствие долгого коммунистического периода (и, как вы знаете, по более глубинным причинам) полагается в России злом и несправедливостью. Русская идея не видит здесь проблемы, ибо в высшем смысле вся собственность есть собственность деспота, которую он не отбирает у остальных единственно по причине добросердечия. Мы не уважаем частную собственность на всех уровнях, от президента, посылающего докторов к олигархам, до последнего мента, грабящего бабулек, торгующих зеленью – мы все стихийные прудонисты, и уверены, что собственность есть кража. Либеральная теория полагает, что собственность – первичный инстинкт человека, и это у нас конечно есть, но наши цивилизационные установления – этика, правосознание, гражданские процедуры – направлены на подавление этого инстинкта. Мы признаем единственную легитимацию собственности – через власть, тот, кто обладает властью, может обладать и собственностью , но только временно, пока есть власть. Либеральная легитимация частного капитала через эффективность экономической деятельности здесь совсем не работает – мы готовы признать, что она более эффективна и терпеть ее, пока имеется рост, а уж как вырастет — отобрать по справедливости. Я не совсем понимаю, как можно строить на этом либеральную экономическую модель. Что делать-то?
д) что делать с коррупцией, напрямую вытекающей из легитимации собственности через власть? Деспотия, основанная на принципе кормления сатрапов от должности, не знает этой проблемы. Коррупция определяет этику и структуру мотиваций и чиновников, и населения, вовсе не видящего в состояниях чиновников ничего предосудительного. Я бы даже сказал, что этот процесс воспринимается скорее позитивно – государство богатеет на глазах, а поскольку частной собственности нет, то совершенно не страшно, что чиновник берет себе, ведь когда его власть кончится, у него все отберут. Конечно, тут есть опасность, что он уведет деньги за рубеж, и поэтому мы с этим боремся, и успешно. А чиновники борются с попытками им помешать вывезти деньги, и тоже успешно. Кстати, тут тоже неясно как с этим быть с западнических позиций – ведь вывоз украденных или полученных в виде взяток средств на Запад – единственное, что обеспечивает надежную интеграцию России в цивилизованный мир.
г) население России не принимает конкуренцию. Деспотия не видит здесь проблемы, поскольку рабы не конкурируют друг с другом, да и не надо. В России каждая профессиональная группа и каждое территориальное объединение людей стремится сделать все возможное для того, чтобы ее подавить, репрессировать успешных и выдающихся, и одновременно обеспечить всех прожиточными благами. Это в равной степени касается академиков РАН и рабочих Уралвагонзавода, появление конкурента в своей среде они воспринимают как предательство, внешнего конкурента – как врага, от которого государство должно защитить. Идеальным и морально оправданным здесь полагается получение равного для всех материального содержания от государства, люди громко протестуют и против того, что они получают меньше, и против того, что кто-то получает больше, государство признает возможным к рассмотрению лишь один тип гражданского несогласия – жалобу, что тебе недодали. Неважно кто – врачи, учителя, военнослужащие, деятели театра, кино, общественные организации, города, регионы – все жалуются, что им недодали. Наше государство есть (см. предыдущий пункт) нерушимый союз воров и иждивенцев. Что с этим-то делать, а?
д) 20-летний опыт однозначно показал, что если Россия становится частью Запада, то она не становится частью Запада, а превращается в страну Третьего мира. А если она становится альтернативой Западу, то она как раз становится его частью, по принципу единства противоположностей. Восточная деспотия в восторге. А что с этим делать либералу и западнику? Что делать-то?
Понимаете, Александр Львович, мне кажется, что отвечать на эти вопрос в стиле Степашина, призывать «опираться на культуру и интеллект», как-то не получается, тем более, что при развитии что по либеральному, что по деспотическому сценарию в последние 20 лет культура и интеллект в России несколько деградировали. Получается, что как-то нет ответа. Может, поэтому никто с вами не спорит?
Григорий Ревзин
Дорогой Гриша, в отличие от Кати Шульман,
я нахожу Ваши вопросы резонными и важными, хотя некоторые из них и основаны на неисследованных, чтоб не сказать произвольных допущениях. Так или иначе, они заслуживают серьезного ответа (вставки, обусловленные Вашими возражениями по ходу дела, курсивом).
.Одно предварительное замечание. Похоже, что Вы исходите из того, что Русская идея, в отличие от моей концепции России как «испорченной Европы», ОТВЕЧАЕТ на Ваши вопросы. Но вся моя работа, начиная с трилогии и кончая тремя уже опубликованными книгами «Русской идеи», посвящена доказательству того. что ответить на них она НЕ МОЖЕТ. (Вы возразили. что мое впечатление неправильно:Русская идея на Ваши вопросы тоже не отвечает, Но в таком случае проблема, поставленная Вами, еще усложняется. Ибо допуская, что ни Русская идея, ни Европейская (если принять Вашу логику) на вопросы Ваши не отвечают, другими словами, не могут предложить жизнеспособную конструкцию государственности России, то получается что? Вообще у России нет будущего? Или, в моих терминах, «испорчена» она навсегда? Исторический тупик? Ошибка эволюции? В такой постановке Вы ставите под вопрос не только судьбу русских европейцев в России, но и судьбу самой России)
Проханов насчитывает четыре рухнувших русских империи (путинская по его счету пятая: «нынешнее государство Российское, несмотря на потерю великих окраин, носит имперский характер»). Он преувеличивает. На самом деле рухнуло три: Московское царство (Московия), Петровская ( полуевропейская, которая пошла под откос, едва при Николае I перехватила в ней власть Русская идея) и Советская (под псевдонимом СССР).
Но даже в этом случае я бы на месте Проханова задумался. Как же так, в конце концов Россия самая молодая из крупных держав Европы (кроме Германии), — и ТРИЖДЫ рухнула! За одну тысячу лет (другие были на сотни лет старше). Очевидно ведь неустойчивая, нежизнеспособная политическая конструкция. И чем ближе к современности, тем неустойчивей (третья-то и столетия не протянула) А уж нынешняя, как видим, и вовсе дорога в никуда.
При всем том речь у нас не о какой-нибудь третьестепенной стране, но о позавчерашней КУЛЬТУРНОЙ СВЕРХДЕРЖАВЕ, подарившей миру классиков литературы, музыки, живописи, науки, наконец, без которых мир не может сегодня себя представить. И вообще речь о народе сверх меры культурно одаренном? Так, может быть, дело не в России, а в империи? Может быть, дело в Русской идее, навязывающей стране эту нежизнеспособную конструкцию? Если так, то русские европейцы, сколько бы неразрешимых на первый взгляд вопросов мы перед ними ни поставили, не имеют права опускать руки. Ибо просто некому, кроме них, избавить одну из сокровищниц мировой культуры от злого гения Русской идеи. .
Вот и все предисловие. Теперь вопросы.
А) Что делать с огромностью и разнообразием России? Как я уже писал в гл. 12, проблема тут не столько в ее огромности, но в той же Русской идее, сознательно перепутавшей в народном сознании ВЕЛИЧИНУ страны с ее ВЕЛИЧИЕМ. Да, Россия самая большая, Но в мире есть еще четыре таких географических супергиганта (я числю тех, чья территория больше половины российской): Канада, 9, 921 млн. кв.км.,Китай, 9, 561, США, 9,373, Бразилия, 8.512. А уж по разнообразию населения некоторые из них, например, США или Бразилия далеко превосходят Россию. И что же? В трех из них Федерация и местное самоуправление успешно решили проблему «огромности» (причем именно с либеральных позиций). И ни один из этой пятерки гигантов, кроме России, не претендует на величие в связи со своей величиной и не подменяет Федерацию «вертикалью».
Разница между финансистом Уолл стрит, индейцем из резервации, афро-американцем из детройтских трущоб и китайцем из Сhina town ничуть не меньше, чем все перечисленное Вами в России, rednecs и «чайников» в Америке больше, чем достаточно, популярность клоуна Трампа тому свидетельство. Но демократия успешно работает уже больше двух столетий и никакой колонизации или диктатуры не понадобилось Короче, либеральное решение проблемы существует…
Действительная заковыка в России это, поввторяю, пусть надуманная, но глубоко залегшая в подсознании народа «проблема величия», та самая, на которую обратили внимание в 1999-м Тренин и Степашин. Она не специфически российская, Япония и Германия тоже ею переболели. В России она еще глубже (география + Победа над фашизмом). И лечить ее можно только посредством ее «реконцептуализации», употребляя термин Бобо Ло. И уж во всяком случае не попыткой отделаться от нее, придираясь к личности Степашина. Почему, кстати. не Тренина, тоже ведь бывший военный?
Вот тут нужно поистине огромное интеллектуальное усилие либеральной мысли. Увы, инициатива Тренина (и Степашина) ушла в песок. не только никаких альтернатив с тех пор не предложили — и не предлагают, — просто не думают о ней, забыли. Разве что надо мной посмеиваются, когда я настаиваю, что одного стандартного набора либеральных реформ мало для переформатирования России, нужно копать глубже. Подорвать самую основу Русской идеи
Опыт 80-х подсказывает, что для этого нужны либеральное правительство и мобилизация либеральных СМИ, в первую очередь всемогущего ТВ. Но он же свидетельствует: нужно что-то еще. А именно нейтрализация Русской идеи.И не одной лишь критикой (ее хватало), но и позитивной альтернативой. И ссылки на пример Запада недостаточно. Обращение к отечественной европейской традиции, вот что нужно. О главном союзнике забыли.
Б) Как быть с обожествлением государства?
Тут спутана древняя аура первого лица, персонифицирующего империю, с совсем недавним, советским «иждевенчеством» (не было в России досоветской тотального огосударствления собственности). .
Первая по ведомству Русской идеи и нейтрализуется вместе с ней. Вот, пожалуйста, возражение слушателя Проханову по его собственному изборскому радио («Служба русских новостей»): » В возрасте Владимира Владимировича не учатся уже управлять и революции не делают. И вообще, он самое большое разочарование русского народа за триста лет, не хвалить его нужно, а гнать поганой метлой». Второе устраняется установлением современного баланса между частной и публичной собственностью. Десакрализация гос-ва и его разрушение — совсем разные вещи. Первое не предполагает второго.
В) Что делать с частной собственностью?
Думаю, что утверждение «мы все стихийные прудонисты» — сильное преувеличение. Иначе трудно было бы объяснить, каким образом большая часть довольно многочисленной постсоветской эмиграции быстро адаптируется к принципиально другим «цивилизационным установлениям», во мгновение ока обретая якобы утраченный «первичный инстинкт». (и не только по отдельности, но сообществами, миллионым, как в Израиле, многотысячным, как на Брайтон Бич в Бруклине. Причем, вопреки распостраненнному мнению, сообществами многоэтническими). Легче.право, объяснить это именно рукотворными «цивилизационными установлениями» дома. Все-таки Россия страна полуевропейская, как бы ни сложно было в это сейчас поверить.
г) В России не понимают конкуренции.
Вот это как раз один из вопросов, серьезно не исследованных. Александр Энгельгардт, знаменитый народник и практикующий помещик утверждал в «Письмах из деревни», бестселлелере 1870-х, что в пореформенной русской деревне конкуренция вместе, кстати, с «поклонением богатству» развиты были к его огорчению сверх всякой меры. Но вообще эмпирического опыта для такого утверждения недостаточно. Нужно опять-таки копать глубже. И снова ведь непонятно, почему, оказавшись в эмиграции, наши люди начинают вдруг начинают понимать конкуренцию так феноменально быстро.
Д) Что делать с коррупцией?
Бобо Ло предложил оригинальное решение: обратную эмиграцию. Возможно оно, конечно (как, впрочем, и все остальное, о чем я говорю), лишь в случае предсказанной им «второй либеральной волны», когда постпутинское либеральное правительство обратится к миру с призывом помочь ему построить европейскую Россию. Сама необычность и увлекательность задачи подвигнет значительную часть талантливой молодежи, покинувшей страну в путинские годы из-за невостребованности и мракобесия, вернуться. И стать ядром модернизационной элиты.
Другой метод очевиден: свести к минимуму государственный монополизм, а со службами поступить, как Саакашвили. Впрочем, одно другому не противоречит. Так или иначе, решение в принципе возможно.
А на последний Ваш вопрос, почему, становясь частью Запада, Россия становится вместо этого Третьим миром, ответ и вовсе прост: Россия никогда НЕ СТАЛА частью Запада. Некоторое, очень короткое время она этого хотела, но с момента, когда министром иностранных дел стал Примаков, прославившийся своей нелепой «петлей над Атлантикой», даже и не хотела.
Вы очень далеко увели меня, Гриша, от вопросов, поставленных в гл.12. Я по-прежнему не понимаю, почему мои вчерашние соавторы в Снобе меня в самый опасный момент покинули — вместо того, чтобы задавать вопросы, подобные Вашим.. Но спасибо Вам, понял, что лучшей дискуссионной площадки, чем Сноб, мне все равно в России не найти.
Александр Янов
Что делать? Открытое письмо Александру Янову
Дорогой Александр Львович!
Прочитал вашу главу о том, могли ли мы избежать Путина, с сетованиями о том, что на «Снобе» с вами перестали спорить и вы хотите перенести дискуссию в Facebook в надежде найти собеседников. На мой взгляд, «Сноб» — более гарантированная c точки зрения квалификации участников дискуссионная площадка, но я позволю себе высказать одно соображение на тему о том, почему дискуссия на «Снобе» прервалась.
Ваши главы из трехтомника по истории «Русской идеи» (которые вы публиковали и в fb) на мой вкус замечательны, и, судя по отзывам участников дискуссии, так думаю не я один. Однако когда мы попадаем в пространство современности, возникает иной ракурс существования идеи – вопросы, на которые нужно ответить современной политике. К самой русской идее, в особенности в варианте «русского мира», вопросов нет. Но есть вопросы про западничество. Если в случае истории ваша безусловная вера в то, что западный путь – единственно осмысленная стратегия России — не вызывает никаких возражений, то когда мы попадаем в современность, это оказывается мучительно проблематичным. Проблематичность не столько в отсутствии внятных лидеров, хотя, как я имел случай вам писать, вам для вашей конструкции альтернативы Путину приходится приподнимать Степашина, что на мой взгляд выглядит не убедительно. Но дело не в этом.
Мне как западнику и либералу представляется необходимым как-то ответить на следующие вопросы.
а) что делать с огромностью этой страны, состоящей из людей и территорий с очень разным уровнем развития. Русская идея, являющаяся на мой взгляд оригинальной идеологией восточной деспотии, легко решает эту проблему, а точнее даже не видит ее. Деспотии не интересуются уровнем развития порабощенных ими народов, они все – рабы. Но с точки зрения западника речь должна идти о каком-то варианте демократии, а голоса людей, живущих едва ли не в доисторическом состоянии на Алтае, конкистадоров, живущих на Дальнем Востоке, индустриальных рабочих XIX века, живущих в Перми, московских хипстеров и петербургских фашистов бессмысленно складывать в надежде получить какую-то внятную равнодействующую. Даже федерации из рабовладельческих и торговых государств (штатов) получаются в результате пренеприятных военных процессов. На практике введение либеральной демократии в России оборачивается появлением метрополии западнического просвещенного меньшинства (Петербург или Москва), колонизующей территорию большинства. Россия в своей западнической ипостаси регулярно впадает в состояние Британии, колонизовавшей Востоки, с той разницей, что эти Востоки – ее же территория (об этом известная вам книга Эткинда «Внутренняя колонизация»). Дело не в том, что это аморально, дело в том, что это нестойкая конструкция. Либо колонии отпадают (развал России по образцу Британской империи), либо появляется деспот, который давит метрополию, опираясь на всеобщее избирательное право (вариант Бисмарка, который теперь реализует Путин). Внятного западнического ответа на этот вопрос нет. Так что делать-то?
б) что делать с обожествлением государства, принятым в России. С точки зрения восточной деспотии проблемы нет, наоборот, это конкурентное преимущество. Суть либеральной демократической процедуры – десакрализация государства и сакрализация гражданского сообщества, нанимающего государство себе в услужение. Но в России нет никакого общества, нанявшего себе государство, государство – это вообще единственная форма существования общества, другой нет. Нет государства – нет России (в частности по причинам, которые я изложил в предыдущем тезисе). Когда оно десакрализуется, люди теряют цивилизованные нормы общественного поведения, что мы наблюдали, скажем, в истории гражданской войны, в 90-е годы, в сегодняшней ЛНР-ДНР – да мало ли где. Социальная структура резко деградирует. Можно с позиций анархизма объявить этот процесс благом, но что делать с либеральных западнических позиций? Что делать-то?
в) что делать с частной собственностью, которая, вследствие долгого коммунистического периода (и, как вы знаете, по более глубинным причинам) полагается в России злом и несправедливостью. Русская идея не видит здесь проблемы, ибо в высшем смысле вся собственность есть собственность деспота, которую он не отбирает у остальных единственно по причине добросердечия. Мы не уважаем частную собственность на всех уровнях, от президента, посылающего докторов к олигархам, до последнего мента, грабящего бабулек, торгующих зеленью – мы все стихийные прудонисты, и уверены, что собственность есть кража. Либеральная теория полагает, что собственность – первичный инстинкт человека, и это у нас конечно есть, но наши цивилизационные установления – этика, правосознание, гражданские процедуры – направлены на подавление этого инстинкта. Мы признаем единственную легитимацию собственности – через власть, тот, кто обладает властью, может обладать и собственностью , но только временно, пока есть власть. Либеральная легитимация частного капитала через эффективность экономической деятельности здесь совсем не работает – мы готовы признать, что она более эффективна и терпеть ее, пока имеется рост, а уж как вырастет — отобрать по справедливости. Я не совсем понимаю, как можно строить на этом либеральную экономическую модель. Что делать-то?
д) что делать с коррупцией, напрямую вытекающей из легитимации собственности через власть? Деспотия, основанная на принципе кормления сатрапов от должности, не знает этой проблемы. Коррупция определяет этику и структуру мотиваций и чиновников, и населения, вовсе не видящего в состояниях чиновников ничего предосудительного. Я бы даже сказал, что этот процесс воспринимается скорее позитивно – государство богатеет на глазах, а поскольку частной собственности нет, то совершенно не страшно, что чиновник берет себе, ведь когда его власть кончится, у него все отберут. Конечно, тут есть опасность, что он уведет деньги за рубеж, и поэтому мы с этим боремся, и успешно. А чиновники борются с попытками им помешать вывезти деньги, и тоже успешно. Кстати, тут тоже неясно как с этим быть с западнических позиций – ведь вывоз украденных или полученных в виде взяток средств на Запад – единственное, что обеспечивает надежную интеграцию России в цивилизованный мир.
г) население России не принимает конкуренцию. Деспотия не видит здесь проблемы, поскольку рабы не конкурируют друг с другом, да и не надо. В России каждая профессиональная группа и каждое территориальное объединение людей стремится сделать все возможное для того, чтобы ее подавить, репрессировать успешных и выдающихся, и одновременно обеспечить всех прожиточными благами. Это в равной степени касается академиков РАН и рабочих Уралвагонзавода, появление конкурента в своей среде они воспринимают как предательство, внешнего конкурента – как врага, от которого государство должно защитить. Идеальным и морально оправданным здесь полагается получение равного для всех материального содержания от государства, люди громко протестуют и против того, что они получают меньше, и против того, что кто-то получает больше, государство признает возможным к рассмотрению лишь один тип гражданского несогласия – жалобу, что тебе недодали. Неважно кто – врачи, учителя, военнослужащие, деятели театра, кино, общественные организации, города, регионы – все жалуются, что им недодали. Наше государство есть (см. предыдущий пункт) нерушимый союз воров и иждивенцев. Что с этим-то делать, а?
д) 20-летний опыт однозначно показал, что если Россия становится частью Запада, то она не становится частью Запада, а превращается в страну Третьего мира. А если она становится альтернативой Западу, то она как раз становится его частью, по принципу единства противоположностей. Восточная деспотия в восторге. А что с этим делать либералу и западнику? Что делать-то?
Понимаете, Александр Львович, мне кажется, что отвечать на эти вопрос в стиле Степашина, призывать «опираться на культуру и интеллект», как-то не получается, тем более, что при развитии что по либеральному, что по деспотическому сценарию в последние 20 лет культура и интеллект в России несколько деградировали. Получается, что как-то нет ответа. Может, поэтому никто с вами не спорит?
Григорий Ревзин
Дорогой Гриша, в отличие от Кати Шульман,
я нахожу Ваши вопросы резонными и важными, хотя некоторые из них и основаны на неисследованных, чтоб не сказать произвольных допущениях. Так или иначе, они заслуживают серьезного ответа (вставки, обусловленные Вашими возражениями по ходу дела, курсивом).
.Одно предварительное замечание. Похоже, что Вы исходите из того, что Русская идея, в отличие от моей концепции России как «испорченной Европы», ОТВЕЧАЕТ на Ваши вопросы. Но вся моя работа, начиная с трилогии и кончая тремя уже опубликованными книгами «Русской идеи», посвящена доказательству того. что ответить на них она НЕ МОЖЕТ. (Вы возразили. что мое впечатление неправильно:Русская идея на Ваши вопросы тоже не отвечает, Но в таком случае проблема, поставленная Вами, еще усложняется. Ибо допуская, что ни Русская идея, ни Европейская (если принять Вашу логику) на вопросы Ваши не отвечают, другими словами, не могут предложить жизнеспособную конструкцию государственности России, то получается что? Вообще у России нет будущего? Или, в моих терминах, «испорчена» она навсегда? Исторический тупик? Ошибка эволюции? В такой постановке Вы ставите под вопрос не только судьбу русских европейцев в России, но и судьбу самой России)
Проханов насчитывает четыре рухнувших русских империи (путинская по его счету пятая: «нынешнее государство Российское, несмотря на потерю великих окраин, носит имперский характер»). Он преувеличивает. На самом деле рухнуло три: Московское царство (Московия), Петровская ( полуевропейская, которая пошла под откос, едва при Николае I перехватила в ней власть Русская идея) и Советская (под псевдонимом СССР).
Но даже в этом случае я бы на месте Проханова задумался. Как же так, в конце концов Россия самая молодая из крупных держав Европы (кроме Германии), — и ТРИЖДЫ рухнула! За одну тысячу лет (другие были на сотни лет старше). Очевидно ведь неустойчивая, нежизнеспособная политическая конструкция. И чем ближе к современности, тем неустойчивей (третья-то и столетия не протянула) А уж нынешняя, как видим, и вовсе дорога в никуда.
При всем том речь у нас не о какой-нибудь третьестепенной стране, но о позавчерашней КУЛЬТУРНОЙ СВЕРХДЕРЖАВЕ, подарившей миру классиков литературы, музыки, живописи, науки, наконец, без которых мир не может сегодня себя представить. И вообще речь о народе сверх меры культурно одаренном? Так, может быть, дело не в России, а в империи? Может быть, дело в Русской идее, навязывающей стране эту нежизнеспособную конструкцию? Если так, то русские европейцы, сколько бы неразрешимых на первый взгляд вопросов мы перед ними ни поставили, не имеют права опускать руки. Ибо просто некому, кроме них, избавить одну из сокровищниц мировой культуры от злого гения Русской идеи. .
Вот и все предисловие. Теперь вопросы.
А) Что делать с огромностью и разнообразием России? Как я уже писал в гл. 12, проблема тут не столько в ее огромности, но в той же Русской идее, сознательно перепутавшей в народном сознании ВЕЛИЧИНУ страны с ее ВЕЛИЧИЕМ. Да, Россия самая большая, Но в мире есть еще четыре таких географических супергиганта (я числю тех, чья территория больше половины российской): Канада, 9, 921 млн. кв.км.,Китай, 9, 561, США, 9,373, Бразилия, 8.512. А уж по разнообразию населения некоторые из них, например, США или Бразилия далеко превосходят Россию. И что же? В трех из них Федерация и местное самоуправление успешно решили проблему «огромности» (причем именно с либеральных позиций). И ни один из этой пятерки гигантов, кроме России, не претендует на величие в связи со своей величиной и не подменяет Федерацию «вертикалью».
Разница между финансистом Уолл стрит, индейцем из резервации, афро-американцем из детройтских трущоб и китайцем из Сhina town ничуть не меньше, чем все перечисленное Вами в России, rednecs и «чайников» в Америке больше, чем достаточно, популярность клоуна Трампа тому свидетельство. Но демократия успешно работает уже больше двух столетий и никакой колонизации или диктатуры не понадобилось Короче, либеральное решение проблемы существует…
Действительная заковыка в России это, поввторяю, пусть надуманная, но глубоко залегшая в подсознании народа «проблема величия», та самая, на которую обратили внимание в 1999-м Тренин и Степашин. Она не специфически российская, Япония и Германия тоже ею переболели. В России она еще глубже (география + Победа над фашизмом). И лечить ее можно только посредством ее «реконцептуализации», употребляя термин Бобо Ло. И уж во всяком случае не попыткой отделаться от нее, придираясь к личности Степашина. Почему, кстати. не Тренина, тоже ведь бывший военный?
Вот тут нужно поистине огромное интеллектуальное усилие либеральной мысли. Увы, инициатива Тренина (и Степашина) ушла в песок. не только никаких альтернатив с тех пор не предложили — и не предлагают, — просто не думают о ней, забыли. Разве что надо мной посмеиваются, когда я настаиваю, что одного стандартного набора либеральных реформ мало для переформатирования России, нужно копать глубже. Подорвать самую основу Русской идеи
Опыт 80-х подсказывает, что для этого нужны либеральное правительство и мобилизация либеральных СМИ, в первую очередь всемогущего ТВ. Но он же свидетельствует: нужно что-то еще. А именно нейтрализация Русской идеи.И не одной лишь критикой (ее хватало), но и позитивной альтернативой. И ссылки на пример Запада недостаточно. Обращение к отечественной европейской традиции, вот что нужно. О главном союзнике забыли.
Б) Как быть с обожествлением государства?
Тут спутана древняя аура первого лица, персонифицирующего империю, с совсем недавним, советским «иждевенчеством» (не было в России досоветской тотального огосударствления собственности). .
Первая по ведомству Русской идеи и нейтрализуется вместе с ней. Вот, пожалуйста, возражение слушателя Проханову по его собственному изборскому радио («Служба русских новостей»): » В возрасте Владимира Владимировича не учатся уже управлять и революции не делают. И вообще, он самое большое разочарование русского народа за триста лет, не хвалить его нужно, а гнать поганой метлой». Второе устраняется установлением современного баланса между частной и публичной собственностью. Десакрализация гос-ва и его разрушение — совсем разные вещи. Первое не предполагает второго.
В) Что делать с частной собственностью?
Думаю, что утверждение «мы все стихийные прудонисты» — сильное преувеличение. Иначе трудно было бы объяснить, каким образом большая часть довольно многочисленной постсоветской эмиграции быстро адаптируется к принципиально другим «цивилизационным установлениям», во мгновение ока обретая якобы утраченный «первичный инстинкт». (и не только по отдельности, но сообществами, миллионым, как в Израиле, многотысячным, как на Брайтон Бич в Бруклине. Причем, вопреки распостраненнному мнению, сообществами многоэтническими). Легче.право, объяснить это именно рукотворными «цивилизационными установлениями» дома. Все-таки Россия страна полуевропейская, как бы ни сложно было в это сейчас поверить.
г) В России не понимают конкуренции.
Вот это как раз один из вопросов, серьезно не исследованных. Александр Энгельгардт, знаменитый народник и практикующий помещик утверждал в «Письмах из деревни», бестселлелере 1870-х, что в пореформенной русской деревне конкуренция вместе, кстати, с «поклонением богатству» развиты были к его огорчению сверх всякой меры. Но вообще эмпирического опыта для такого утверждения недостаточно. Нужно опять-таки копать глубже. И снова ведь непонятно, почему, оказавшись в эмиграции, наши люди начинают вдруг начинают понимать конкуренцию так феноменально быстро.
Д) Что делать с коррупцией?
Бобо Ло предложил оригинальное решение: обратную эмиграцию. Возможно оно, конечно (как, впрочем, и все остальное, о чем я говорю), лишь в случае предсказанной им «второй либеральной волны», когда постпутинское либеральное правительство обратится к миру с призывом помочь ему построить европейскую Россию. Сама необычность и увлекательность задачи подвигнет значительную часть талантливой молодежи, покинувшей страну в путинские годы из-за невостребованности и мракобесия, вернуться. И стать ядром модернизационной элиты.
Другой метод очевиден: свести к минимуму государственный монополизм, а со службами поступить, как Саакашвили. Впрочем, одно другому не противоречит. Так или иначе, решение в принципе возможно.
А на последний Ваш вопрос, почему, становясь частью Запада, Россия становится вместо этого Третьим миром, ответ и вовсе прост: Россия никогда НЕ СТАЛА частью Запада. Некоторое, очень короткое время она этого хотела, но с момента, когда министром иностранных дел стал Примаков, прославившийся своей нелепой «петлей над Атлантикой», даже и не хотела.
Вы очень далеко увели меня, Гриша, от вопросов, поставленных в гл.12. Я по-прежнему не понимаю, почему мои вчерашние соавторы в Снобе меня в самый опасный момент покинули — вместо того, чтобы задавать вопросы, подобные Вашим.. Но спасибо Вам, понял, что лучшей дискуссионной площадки, чем Сноб, мне все равно в России не найти.