«Рисовать я начала от отчаянья, не думала, что получится…»
26 марта, 2019 7:05 пп
Инна Сергеевна
Когда у кого-то случается настоящий мрак в жизни, обычно люди говорят что-то в стиле: «Ничего, главное, ты — жив, здоров, руки, ноги целы, придумаем что-нибудь…»
Меня всегда ошеломляли люди, выплывающие из настолько страшных ситуаций, из которых выплыть, казалось бы, нельзя. Это когда сыпется весь карточный дом, когда у тебя нет ни здравия, ни сил, ничего нет…и ты реально опускаешься на самое дно… отталкиваешься и вуаля.
Пора писать книгу, ибо количество красивых и невероятных историй, с которыми я столкнулась, множится в геометрической прогрессии. Истории эти оживляют тебя и дают понимание, что человек может все.
Ира Митина (Ira Mitina) сразила меня своей . Невероятная дева, про которую Ольга Гибелинда (Olga Gibelinda) сняла отличный сюжет. Ира:
— В день, когда все случилось, я тоже собиралась на тренировку. И тут пришли подружки. «Поехали посмотрим новый клуб, — начали уговаривать.- Завтра уедешь на соревнования по боди фитнессу и не известно, когда вернешься. Давай чуть-чуть потанцуем — и по домам». В общем, решили поехать. На обратном пути я спала на заднем сиденье. Подружка, которая была за рулем, ехала очень быстро… Что было дальше, не помню. Открыв глаза, обнаружила, что лежу в груде металлолома. Вокруг меня валялись покореженные железки, что-то противно шумело над ухом. Я попыталась повернуть голову, но не смогла — мало того что сильно болела макушка, еще было ощущение, что у меня сломана шея. Беспомощно оглядевшись по сторонам, я застонала. Судя по тому, что неподалеку раздавались женские голоса, поняла, что девочки где-то рядом. Они действительно стояли около машины. Услышав, что я подала звук, ко мне подошла Настя, которая была за рулем. «Ира! — воскликнула она.- Ты очнулась! Давай вылезай». Но как вылезти, если меня что-то зажало? Я протянула ей обе руки, Настя изо всех сил дернула меня на себя. В тот момент у меня внутри что-то хрустнуло. Я даже не поняла, что именно. От резкой боли я потеряла сознание.
Меня полностью парализовало. Следующие сутки меня возили по больницам — искали, где можно прооперировать. Нигде не хотели браться, ситуация была безнадежна. В итоге отвезли в столичную Больницу скорой помощи. Сделанную Ире операцию медики назвали уникальной. При таких тяжелых травмах хирургам удалось заменить один из спинных позвонков на искусственный кейдж — протез тел позвонков. Шансов на то, что выживу, все равно оставалось мало.
Друзья смирились с неизбежным, и постепенно просто исчезли. Маме в больнице сказали: чтобы хоть ненадолго продлить мою жизнь, потребуется очень много денег. Узнав, что средств у мамы нет совсем, прямо заявили: «Эта девушка — не жилец. Забирайте тело и заказывайте катафалк». Мама сказала, что при таких ценах дешевле купить гроб и больше не пытаться спасти меня…
Наступала клиническая смерть. Из-за того, что в крови не держался белок, все тело распухло. Я увеличилась в три раза, руки стали напоминать боксерские перчатки.
Приходилось постоянно капать альбумин, одна баночка которого стоила 4 000 рублей. В день таких баночек нужно было как минимум десять. Сама больница напоминала госпиталь довоенного времени. Поразительно, как врачи в таких условиях могут проводить тяжелейшие операции. В реанимации не оказалось ни одной автоматически регулируемой кровати. Как быть парализованному человеку с поломанной шеей? Даже с кислородной маской я задыхалась, приступы удушья становились все чаще. Жидкость из легких приходилось откачивать каждые пять минут.
Но самое ужасное — это спастика! Тело начинали бить такие судороги, что у меня… ломались ребра. Судороги наступали внезапно, и остановить их было невозможно. У соседей по палате была та же проблема. Во время приступов мужчина в соседней палате все время кричал душераздирающе кричал: «Убейте меня! Убейте, усыпите, зарежьте! Я больше не могу…» Во время сильных спазмов мне самой казалось, что я не выдержу и в какой-то момент просто умру от боли. Я понимала людей, которые молили о скорой смерти — сильные спазмы, от которых ломались кости, были хуже любых пыток. Легче становилось, когда я теряла сознание от страшной боли.
Вскоре нам сказали, что больше держать меня в больнице не будут даже за деньги. Такие пациенты обычно умирали после реанимации. Меня отвезли в недавно открывшийся частный медицинский центр, где не было никакого оборудования. Каждые пять минут мне надо было откачивать жидкость из легких. Мой тренер достал старый хирургический насос, отремонтировал его, и начал делать эту процедуру сам.
Отходя от наркоза, я слышала, как шептались девочки-медсестры — жаль эту девушку, чем так всю жизнь мучаться, так лучше вообще не жить. Единственной моей радостью был Слава. Один его вид внушал надежду, что я выживу. Помню, каждую минуту в панике спрашивала у него: «Слава, я умру?» А он в ответ улыбался и целовал: «Ты хочешь жить?» — «Да». — «Так почему ты должна умереть?» И говорил он это так просто, что я начинала верить. Когда Славы не было рядом, я сжимала зубы, плакала и ждала. Знала, что он придет и станет легче. Всегда различала его шаги в коридоре. …Так приходит надежда.
Видя, как Слава продает все свое имущество, медсестры говорили: «Оставь ее, все равно ведь умрет. Она тебе не жена, не сестра, не родственница. Зачем мучиться?» Мы видели, что происходит с людьми, за лечение которых родственники не платили деньги. Безденежных пациентов отвозили в специальную палату — в больнице ее называли палатой смерти. Туда никто из медработников не заходил. Понимая, что их отвезли на верную смерть, больные кричали, умоляли медсестер подойти к ним. Но о них попросту забывали — ждали, пока они умрут.
При нас в такую палату отвезли сына одной женщины, у которой не было денег. Мальчик кричал, чтобы его оттуда забрали, врачи уверяли, что в этом нет ничего страшного… Через несколько дней мальчик умер.
Вскоре нам сказали, что больше держать меня в больнице не будут, даже за деньги. Дескать, не так давно у них лежал такой же тяжелый пациент, который провел в реанимации семь лет, после чего умер. «Это будет такая же „говорящая голова“, растение, — объясняли врачи Славе. — Поэтому ищите другое место».
Вячеслав читал специальную литературу и с помощью дыхательной гимнастики помогал мне разрабатывать легкие. Долго, мучительно, но это дало результат. Вскоре я могла несколько часов в день дышать самостоятельно. Из-за досадной ошибки медиков, не отсоединивших от подключичной вены катетер, усилия Вячеслава едва не пошли насмарку. Я снова попала в реанимацию, где провела еще шесть месяцев. Вячеслав не сдавался. Он лечи меня сам. Чтоб поставить меня на ноги, Вячеслав продал свою квартиру.
Помогая мне переместиться с кровати в кресло, Вячеслав всегда гладит меня по щеке и еле слышно шепчет: «Давай потихоньку, по чуть-чуть. Скоро ты все сможешь делать сама».
До аварии Слава был для меня просто другом, я собиралась замуж за другого…Я чувствовала, что нравлюсь ему, но все бегала, искала свое счастье. А оно оказалось рядом. Мой любимый, с которым мы прожили три года, узнав, что меня парализовало, уехал. Правда, много месяцев спустя пришел в больницу с букетом цветов. Я попросила его уйти… От мысли, что стала инвалидом и больше никогда не буду такой, как раньше, хотелось кричать, выть, рвать на себе волосы. Когда мне становилось совсем плохо, рядом оказывался Слава. Он никогда меня не жалел, не плакал, сидя у кровати. Он действовал!
Мы нашли реабилитационный центр, где готовы были сделать новую сложнейшую операцию и провести реабилитацию. Вячеслав отправил туда историю болезни и получил ответ. Врачи сказали, что потребуется два этапа: введение стволовых клеток и шестимесячный курс усиленной реабилитации в центре. Все это стоит 40 тысяч долларов. Мы почти собрали деньги, я начала рисовать картины и продавать их. Рисовать я начала от отчаянья, не думала, что получится…»
Ира — настоящий воин, такие истории помогут кому-то подняться и не опустить рук. Ты рисуешь изумительные полотна, я обязательно себе закажу такую красоту. А еще в конце мая мы устроим чтения в Киеве, Ира, ты будешь почетным гостем, организуем сбор, в том, что ты будешь ходить, я не сомневаюсь!
Инна Сергеевна
Когда у кого-то случается настоящий мрак в жизни, обычно люди говорят что-то в стиле: «Ничего, главное, ты — жив, здоров, руки, ноги целы, придумаем что-нибудь…»
Меня всегда ошеломляли люди, выплывающие из настолько страшных ситуаций, из которых выплыть, казалось бы, нельзя. Это когда сыпется весь карточный дом, когда у тебя нет ни здравия, ни сил, ничего нет…и ты реально опускаешься на самое дно… отталкиваешься и вуаля.
Пора писать книгу, ибо количество красивых и невероятных историй, с которыми я столкнулась, множится в геометрической прогрессии. Истории эти оживляют тебя и дают понимание, что человек может все.
Ира Митина (Ira Mitina) сразила меня своей . Невероятная дева, про которую Ольга Гибелинда (Olga Gibelinda) сняла отличный сюжет. Ира:
— В день, когда все случилось, я тоже собиралась на тренировку. И тут пришли подружки. «Поехали посмотрим новый клуб, — начали уговаривать.- Завтра уедешь на соревнования по боди фитнессу и не известно, когда вернешься. Давай чуть-чуть потанцуем — и по домам». В общем, решили поехать. На обратном пути я спала на заднем сиденье. Подружка, которая была за рулем, ехала очень быстро… Что было дальше, не помню. Открыв глаза, обнаружила, что лежу в груде металлолома. Вокруг меня валялись покореженные железки, что-то противно шумело над ухом. Я попыталась повернуть голову, но не смогла — мало того что сильно болела макушка, еще было ощущение, что у меня сломана шея. Беспомощно оглядевшись по сторонам, я застонала. Судя по тому, что неподалеку раздавались женские голоса, поняла, что девочки где-то рядом. Они действительно стояли около машины. Услышав, что я подала звук, ко мне подошла Настя, которая была за рулем. «Ира! — воскликнула она.- Ты очнулась! Давай вылезай». Но как вылезти, если меня что-то зажало? Я протянула ей обе руки, Настя изо всех сил дернула меня на себя. В тот момент у меня внутри что-то хрустнуло. Я даже не поняла, что именно. От резкой боли я потеряла сознание.
Меня полностью парализовало. Следующие сутки меня возили по больницам — искали, где можно прооперировать. Нигде не хотели браться, ситуация была безнадежна. В итоге отвезли в столичную Больницу скорой помощи. Сделанную Ире операцию медики назвали уникальной. При таких тяжелых травмах хирургам удалось заменить один из спинных позвонков на искусственный кейдж — протез тел позвонков. Шансов на то, что выживу, все равно оставалось мало.
Друзья смирились с неизбежным, и постепенно просто исчезли. Маме в больнице сказали: чтобы хоть ненадолго продлить мою жизнь, потребуется очень много денег. Узнав, что средств у мамы нет совсем, прямо заявили: «Эта девушка — не жилец. Забирайте тело и заказывайте катафалк». Мама сказала, что при таких ценах дешевле купить гроб и больше не пытаться спасти меня…
Наступала клиническая смерть. Из-за того, что в крови не держался белок, все тело распухло. Я увеличилась в три раза, руки стали напоминать боксерские перчатки.
Приходилось постоянно капать альбумин, одна баночка которого стоила 4 000 рублей. В день таких баночек нужно было как минимум десять. Сама больница напоминала госпиталь довоенного времени. Поразительно, как врачи в таких условиях могут проводить тяжелейшие операции. В реанимации не оказалось ни одной автоматически регулируемой кровати. Как быть парализованному человеку с поломанной шеей? Даже с кислородной маской я задыхалась, приступы удушья становились все чаще. Жидкость из легких приходилось откачивать каждые пять минут.
Но самое ужасное — это спастика! Тело начинали бить такие судороги, что у меня… ломались ребра. Судороги наступали внезапно, и остановить их было невозможно. У соседей по палате была та же проблема. Во время приступов мужчина в соседней палате все время кричал душераздирающе кричал: «Убейте меня! Убейте, усыпите, зарежьте! Я больше не могу…» Во время сильных спазмов мне самой казалось, что я не выдержу и в какой-то момент просто умру от боли. Я понимала людей, которые молили о скорой смерти — сильные спазмы, от которых ломались кости, были хуже любых пыток. Легче становилось, когда я теряла сознание от страшной боли.
Вскоре нам сказали, что больше держать меня в больнице не будут даже за деньги. Такие пациенты обычно умирали после реанимации. Меня отвезли в недавно открывшийся частный медицинский центр, где не было никакого оборудования. Каждые пять минут мне надо было откачивать жидкость из легких. Мой тренер достал старый хирургический насос, отремонтировал его, и начал делать эту процедуру сам.
Отходя от наркоза, я слышала, как шептались девочки-медсестры — жаль эту девушку, чем так всю жизнь мучаться, так лучше вообще не жить. Единственной моей радостью был Слава. Один его вид внушал надежду, что я выживу. Помню, каждую минуту в панике спрашивала у него: «Слава, я умру?» А он в ответ улыбался и целовал: «Ты хочешь жить?» — «Да». — «Так почему ты должна умереть?» И говорил он это так просто, что я начинала верить. Когда Славы не было рядом, я сжимала зубы, плакала и ждала. Знала, что он придет и станет легче. Всегда различала его шаги в коридоре. …Так приходит надежда.
Видя, как Слава продает все свое имущество, медсестры говорили: «Оставь ее, все равно ведь умрет. Она тебе не жена, не сестра, не родственница. Зачем мучиться?» Мы видели, что происходит с людьми, за лечение которых родственники не платили деньги. Безденежных пациентов отвозили в специальную палату — в больнице ее называли палатой смерти. Туда никто из медработников не заходил. Понимая, что их отвезли на верную смерть, больные кричали, умоляли медсестер подойти к ним. Но о них попросту забывали — ждали, пока они умрут.
При нас в такую палату отвезли сына одной женщины, у которой не было денег. Мальчик кричал, чтобы его оттуда забрали, врачи уверяли, что в этом нет ничего страшного… Через несколько дней мальчик умер.
Вскоре нам сказали, что больше держать меня в больнице не будут, даже за деньги. Дескать, не так давно у них лежал такой же тяжелый пациент, который провел в реанимации семь лет, после чего умер. «Это будет такая же „говорящая голова“, растение, — объясняли врачи Славе. — Поэтому ищите другое место».
Вячеслав читал специальную литературу и с помощью дыхательной гимнастики помогал мне разрабатывать легкие. Долго, мучительно, но это дало результат. Вскоре я могла несколько часов в день дышать самостоятельно. Из-за досадной ошибки медиков, не отсоединивших от подключичной вены катетер, усилия Вячеслава едва не пошли насмарку. Я снова попала в реанимацию, где провела еще шесть месяцев. Вячеслав не сдавался. Он лечи меня сам. Чтоб поставить меня на ноги, Вячеслав продал свою квартиру.
Помогая мне переместиться с кровати в кресло, Вячеслав всегда гладит меня по щеке и еле слышно шепчет: «Давай потихоньку, по чуть-чуть. Скоро ты все сможешь делать сама».
До аварии Слава был для меня просто другом, я собиралась замуж за другого…Я чувствовала, что нравлюсь ему, но все бегала, искала свое счастье. А оно оказалось рядом. Мой любимый, с которым мы прожили три года, узнав, что меня парализовало, уехал. Правда, много месяцев спустя пришел в больницу с букетом цветов. Я попросила его уйти… От мысли, что стала инвалидом и больше никогда не буду такой, как раньше, хотелось кричать, выть, рвать на себе волосы. Когда мне становилось совсем плохо, рядом оказывался Слава. Он никогда меня не жалел, не плакал, сидя у кровати. Он действовал!
Мы нашли реабилитационный центр, где готовы были сделать новую сложнейшую операцию и провести реабилитацию. Вячеслав отправил туда историю болезни и получил ответ. Врачи сказали, что потребуется два этапа: введение стволовых клеток и шестимесячный курс усиленной реабилитации в центре. Все это стоит 40 тысяч долларов. Мы почти собрали деньги, я начала рисовать картины и продавать их. Рисовать я начала от отчаянья, не думала, что получится…»
Ира — настоящий воин, такие истории помогут кому-то подняться и не опустить рук. Ты рисуешь изумительные полотна, я обязательно себе закажу такую красоту. А еще в конце мая мы устроим чтения в Киеве, Ира, ты будешь почетным гостем, организуем сбор, в том, что ты будешь ходить, я не сомневаюсь!