Разрыв шаблона
14 августа, 2019 7:14 дп
PHIL SUZEMKA
Лера написала смс-ку в WhatsApp. У нас не такие отношения, чтоб она писала в WhatsApp всю дорогу. Но у неё всё дорогу что-то случается. То «Нежный Творожок» для бабушки пропадает отовсюду, кроме магазина «Царская Изба», то змея, взятая на передержку, трясёт своим исчезновением весь дом, то любовник прямо от кровати уезжает на «Харлее», не оставив даже записки и вообще ничего, кроме дыма и звука «врум-врум». Тогда Лера обижается и приезжает ко мне. Замёрзшая, грязная и неудовлетворённая. Удовлетворить такое не в моих силах, я и не пытаюсь.
Я её загоняю в ванну, укладываю спать, а сам продолжаю говорить по телефону с кем-нибудь не сильно значимым, но на тот момент, как мне видится, пипец каким важным. На это Лера тоже обижается. «Между прочим, — говорит она, выходя из ванной и пугая меня неверными телодвижениями, — я за сегодняшнюю ночь сразу трёх любовников потеряла! Одного — который меня туда привёл, другого — йога, который на меня там свой третий глаз положил, и, третьего, который под «врум-врум» уехал, смяв колесом простыню».
Я давно знаю Леру, поэтому не обращаю внимания на её причитания. Будь вы на моём месте, скажем, новгород-северским князем Игорем Святославовичем, и услыша вопли жены своей, Ефросиньи Ярославны, голосящей со стены Путивля, сразу бы сказали: «Уймись, дура такая! Мы тут с Кончаком выпиваем. Конча-а-к, ты где?!».
Но ни Лера не жена князя Игоря, ни я князь, так что разбираемся по-своему. WhatsApp сообщил такое: «А меня оса в попу ужалила. Жизнь — боль». Если с женщиной не разговариваешь пару недель, подобное кажется, как минимум, заигрыванием, а как максимум — предложением о свидании в травмопункте. Лера мастер подобных предложений.
Её кусали ленивцы, муравьеды, обезьяны-тити, уакари, викуньи, крысы туко-туко и даже арапайма. Они поехали с возлюбленным на Титикаку и их обоих укусила лягушка-свистун. Возлюбленный после этого испарился, лягушка свистнула, а Лера выжила. В контактном зоопарке её укусил ягуар. Аргентинский врач, посмотрев на первичные анализы, с удивлением сказал: «Кажется, ваш зверь страдал врождённым сифилисом». Потом выяснилось, что ягуар всю жизнь, как и весь его род, после столкновения с солдатами Сан-Мартина в обязательном порядке пользовался презервативами и вопросы Лерки к туземной фауне отпали сами собой. В её собственной жизни она тоже старалась придерживаться вековой мудрости ягуаров, знающих всё про Сан-Мартина и других освободителей.
Мне иногда кажется, что все её рассказы про службу в Торгпредстве России в Буэносе — полные враки. Ну, кто её там мог по-настоящему укусить? Только пара офицеров службы безпасности да бывший посол Витя Коронелли, которого, после чемоданов с кокаином, быстренько перекинули в Мексику.
А тут — целая, блин, оса! И прям вот в это Леркино вот! Я даже задумался. И объект приблизительно вспомнил, и про осу не забыл.
…Однажды меня тоже покусали осы. Я бездумно шёл по тайге и зацепил плечом их гнездо. Мама дорогая!!! (Мама, если что, я не про тебя). Дело было тридцать первого августа. Если кто догадливый, сообразит, — дальше было первое сентября. Школа. В моём случае — восьмой класс. У космонавта Терешковой шлем были меньше моей головы, и она была наглухо синей (не Терешкова, а моя голова), — она была синей, как квадрат Малевича, на котором, как известно, не было написано даже букв «СССР», потому, что при Малевиче СССР ещё не было.
На мне тоже не было. На мне было страдание. Сравнив Леркину попу с той моей головой, я Лерку пожалел: жизнь, и вправду есть боль. Хер поспоришь. Особенно, если в попу. Это ж тебе не доктор в детстве — «комарик укусил и всё пройдёт!». И не «мама поцелует». В наши с Леркой годы мамы давно стоят в стороне со словами «Ну-ну, не для того я ягодку растила…» Совсем мамы опаскудились (Мам, я опять не про тебя)…
Лерка при этом собралась с дачи улетать на Кипр. Год назад у неё там была внеземная одноразовая любовь с каким-то апполоном, при воспоминании о котором она до сих пор обмирает. Её не учили классическому искусству, поэтому, в отличие от меня, она не в курсе, что у правильного апполона хрен в четыре раза меньше всего остального, что там ещё приделано. Лера уверяет, что, если не приглядываться, то это всё предрассудки и что по ситуативным ощущениям оно как раз наоборот. Я на это ревниво сопел и стойко держался классических предубеждений.
Потом она сменила свои пристрастия на какого-то черногорца и тут я окончательно сник: статуй черногорцев в пушкинском не стояло, так что судить было не по чему, а восторженные Леркины рассказы о её ночах в Подгорице говорили о том, что эти два пидораса, Пракситель с Микеланджело, под нормальных мужиков вообще не ложились. Лерка знала о чём говорила. По черногорцу сходила с ума по сю пору, но не прочь была увидеть и апполона, слегка загулявшего без неё по всяким приезжим из России и Украины афродитам.
А тут — оса.
— Что присоветуешь? — спросила она.
— Не знаю. А точно оса?
— А кто в попе жало оставляет? — задала вопрос Лера.
— Ну, не я. И не в попе. Я могу только подуть. А что?
— От твоего дутья… Пчела жало оставляет?
— Да. Оса нет. Пчела оставляет жало и погибает.
— Оса тоже погибла, — сообщила Лера. — Я её ужаленной попой раздавила.
— Лер! — не выдержал я. — Ты чего от меня хочешь?
— Любви и сочувствия, — грустно сказала она. — Про любовь все насвистят, а сочувствия хрен добьёшься… Ты, кстати, тоже жало оставил, только до сих пор не погиб почему-то…
…А второе моё знакомство с осами — итальянский мотороллер Vespa — тот, который снимали в «Римских каникулах» и на котором я гонял по Словении, когда жил у моего друга Вратко. Если крутануть правую ручку, он тоже мог так ужалить в попу, что мало не покажется! Особенно, если накатить перед этим сливовицу или «Gorki List».
— У тебя ест крепкий алкоголь?
— Погоди! — Лерка пошла шариться по даче, приговаривая «вот же ж болит-то, сука! не попа, а прям целая экономика Mercado Común del Sur…. — Слушай! Есть клюква на коньяке. Не?
— Не! — ответил я. — А ещё?
— Ещё… ещё… Писко есть!!! Володька из Лимы привёз.
— Во! Слушай доктора! Берёшь писко…
— С лаймом? Pisco sour?
— Да какой «сауэр»! Чистый писко! Льёшь на ватку, прикладываешь на попу.
— Писко на попу? — напряглась Лерка. — Не хотела тебе говорить – осы было две. Вторая за губу укусила.
— Здрасьсе вам! — не удержался я. — За какую?!!
— За нижнюю.
Вот тут я совсем растерялся. Я не знал, какая нижняя.
— Дурак! — обиделась Лера. — Которая в голове. Одна оса погибла, а вторая вылетела и за рот укусила. Наверно, потому, что я в тот момент кричала «блядь». Папа слышал. Мне больно, а тут эта прилетает.
— Всё! — сказал я, обрывая разговор. — Лети на свой Кипр, ищи своего апполона, не приставай ко мне.
…Она позвонила в шесть утра из Ларнаки:
— Ты не в курсе , сколько мне до этого Пафоса ехать? Сто километров или тысячу?
— Какая разница? Сиди в автобусе и спи пока не привезут.
— Я не могу сидеть! — в очередной раз обиделась Лера. — У меня попа болит. И губа тоже.
— Так возьми ватку, достань «писку», сделай компресс! — не выдержал я.
— У меня попа болит, — хлюпая, сказала она, — попа болит тут, на Кипре, а «писку» я в Москве забыла…
Вот тут-то у меня анатомический шаблон и разорвало…
PHIL SUZEMKA
Лера написала смс-ку в WhatsApp. У нас не такие отношения, чтоб она писала в WhatsApp всю дорогу. Но у неё всё дорогу что-то случается. То «Нежный Творожок» для бабушки пропадает отовсюду, кроме магазина «Царская Изба», то змея, взятая на передержку, трясёт своим исчезновением весь дом, то любовник прямо от кровати уезжает на «Харлее», не оставив даже записки и вообще ничего, кроме дыма и звука «врум-врум». Тогда Лера обижается и приезжает ко мне. Замёрзшая, грязная и неудовлетворённая. Удовлетворить такое не в моих силах, я и не пытаюсь.
Я её загоняю в ванну, укладываю спать, а сам продолжаю говорить по телефону с кем-нибудь не сильно значимым, но на тот момент, как мне видится, пипец каким важным. На это Лера тоже обижается. «Между прочим, — говорит она, выходя из ванной и пугая меня неверными телодвижениями, — я за сегодняшнюю ночь сразу трёх любовников потеряла! Одного — который меня туда привёл, другого — йога, который на меня там свой третий глаз положил, и, третьего, который под «врум-врум» уехал, смяв колесом простыню».
Я давно знаю Леру, поэтому не обращаю внимания на её причитания. Будь вы на моём месте, скажем, новгород-северским князем Игорем Святославовичем, и услыша вопли жены своей, Ефросиньи Ярославны, голосящей со стены Путивля, сразу бы сказали: «Уймись, дура такая! Мы тут с Кончаком выпиваем. Конча-а-к, ты где?!».
Но ни Лера не жена князя Игоря, ни я князь, так что разбираемся по-своему. WhatsApp сообщил такое: «А меня оса в попу ужалила. Жизнь — боль». Если с женщиной не разговариваешь пару недель, подобное кажется, как минимум, заигрыванием, а как максимум — предложением о свидании в травмопункте. Лера мастер подобных предложений.
Её кусали ленивцы, муравьеды, обезьяны-тити, уакари, викуньи, крысы туко-туко и даже арапайма. Они поехали с возлюбленным на Титикаку и их обоих укусила лягушка-свистун. Возлюбленный после этого испарился, лягушка свистнула, а Лера выжила. В контактном зоопарке её укусил ягуар. Аргентинский врач, посмотрев на первичные анализы, с удивлением сказал: «Кажется, ваш зверь страдал врождённым сифилисом». Потом выяснилось, что ягуар всю жизнь, как и весь его род, после столкновения с солдатами Сан-Мартина в обязательном порядке пользовался презервативами и вопросы Лерки к туземной фауне отпали сами собой. В её собственной жизни она тоже старалась придерживаться вековой мудрости ягуаров, знающих всё про Сан-Мартина и других освободителей.
Мне иногда кажется, что все её рассказы про службу в Торгпредстве России в Буэносе — полные враки. Ну, кто её там мог по-настоящему укусить? Только пара офицеров службы безпасности да бывший посол Витя Коронелли, которого, после чемоданов с кокаином, быстренько перекинули в Мексику.
А тут — целая, блин, оса! И прям вот в это Леркино вот! Я даже задумался. И объект приблизительно вспомнил, и про осу не забыл.
…Однажды меня тоже покусали осы. Я бездумно шёл по тайге и зацепил плечом их гнездо. Мама дорогая!!! (Мама, если что, я не про тебя). Дело было тридцать первого августа. Если кто догадливый, сообразит, — дальше было первое сентября. Школа. В моём случае — восьмой класс. У космонавта Терешковой шлем были меньше моей головы, и она была наглухо синей (не Терешкова, а моя голова), — она была синей, как квадрат Малевича, на котором, как известно, не было написано даже букв «СССР», потому, что при Малевиче СССР ещё не было.
На мне тоже не было. На мне было страдание. Сравнив Леркину попу с той моей головой, я Лерку пожалел: жизнь, и вправду есть боль. Хер поспоришь. Особенно, если в попу. Это ж тебе не доктор в детстве — «комарик укусил и всё пройдёт!». И не «мама поцелует». В наши с Леркой годы мамы давно стоят в стороне со словами «Ну-ну, не для того я ягодку растила…» Совсем мамы опаскудились (Мам, я опять не про тебя)…
Лерка при этом собралась с дачи улетать на Кипр. Год назад у неё там была внеземная одноразовая любовь с каким-то апполоном, при воспоминании о котором она до сих пор обмирает. Её не учили классическому искусству, поэтому, в отличие от меня, она не в курсе, что у правильного апполона хрен в четыре раза меньше всего остального, что там ещё приделано. Лера уверяет, что, если не приглядываться, то это всё предрассудки и что по ситуативным ощущениям оно как раз наоборот. Я на это ревниво сопел и стойко держался классических предубеждений.
Потом она сменила свои пристрастия на какого-то черногорца и тут я окончательно сник: статуй черногорцев в пушкинском не стояло, так что судить было не по чему, а восторженные Леркины рассказы о её ночах в Подгорице говорили о том, что эти два пидораса, Пракситель с Микеланджело, под нормальных мужиков вообще не ложились. Лерка знала о чём говорила. По черногорцу сходила с ума по сю пору, но не прочь была увидеть и апполона, слегка загулявшего без неё по всяким приезжим из России и Украины афродитам.
А тут — оса.
— Что присоветуешь? — спросила она.
— Не знаю. А точно оса?
— А кто в попе жало оставляет? — задала вопрос Лера.
— Ну, не я. И не в попе. Я могу только подуть. А что?
— От твоего дутья… Пчела жало оставляет?
— Да. Оса нет. Пчела оставляет жало и погибает.
— Оса тоже погибла, — сообщила Лера. — Я её ужаленной попой раздавила.
— Лер! — не выдержал я. — Ты чего от меня хочешь?
— Любви и сочувствия, — грустно сказала она. — Про любовь все насвистят, а сочувствия хрен добьёшься… Ты, кстати, тоже жало оставил, только до сих пор не погиб почему-то…
…А второе моё знакомство с осами — итальянский мотороллер Vespa — тот, который снимали в «Римских каникулах» и на котором я гонял по Словении, когда жил у моего друга Вратко. Если крутануть правую ручку, он тоже мог так ужалить в попу, что мало не покажется! Особенно, если накатить перед этим сливовицу или «Gorki List».
— У тебя ест крепкий алкоголь?
— Погоди! — Лерка пошла шариться по даче, приговаривая «вот же ж болит-то, сука! не попа, а прям целая экономика Mercado Común del Sur…. — Слушай! Есть клюква на коньяке. Не?
— Не! — ответил я. — А ещё?
— Ещё… ещё… Писко есть!!! Володька из Лимы привёз.
— Во! Слушай доктора! Берёшь писко…
— С лаймом? Pisco sour?
— Да какой «сауэр»! Чистый писко! Льёшь на ватку, прикладываешь на попу.
— Писко на попу? — напряглась Лерка. — Не хотела тебе говорить – осы было две. Вторая за губу укусила.
— Здрасьсе вам! — не удержался я. — За какую?!!
— За нижнюю.
Вот тут я совсем растерялся. Я не знал, какая нижняя.
— Дурак! — обиделась Лера. — Которая в голове. Одна оса погибла, а вторая вылетела и за рот укусила. Наверно, потому, что я в тот момент кричала «блядь». Папа слышал. Мне больно, а тут эта прилетает.
— Всё! — сказал я, обрывая разговор. — Лети на свой Кипр, ищи своего апполона, не приставай ко мне.
…Она позвонила в шесть утра из Ларнаки:
— Ты не в курсе , сколько мне до этого Пафоса ехать? Сто километров или тысячу?
— Какая разница? Сиди в автобусе и спи пока не привезут.
— Я не могу сидеть! — в очередной раз обиделась Лера. — У меня попа болит. И губа тоже.
— Так возьми ватку, достань «писку», сделай компресс! — не выдержал я.
— У меня попа болит, — хлюпая, сказала она, — попа болит тут, на Кипре, а «писку» я в Москве забыла…
Вот тут-то у меня анатомический шаблон и разорвало…