Рассказать вам про девяностые?
30 октября, 2024 5:09 пп
Мэйдэй
Андрей Мальгин:
В начале 90-х несколько писателей — членов Русского ПЕН-центра (в том числе и я) — обнаружили, что живут в стесненных условиях. Я был депутатом Моссовета, поэтому без препятствий прорвался к Лужкову с коллективным ходатайством. Лужков объяснил, что времена советской халявы, когда писателям без очереди выдавали квартиры, канули в прошлое. Можете, говорит, выкупить у города какую-нибудь уже расселенную руину и на свои деньги ее восстановить.
Центр Москвы тогда состоял главным образом из руин. Мы принялись за поиски. Вид из окна моего офиса в газете «Центр плюс» портил один такой двухэтажный дом без окон и дверей, но выяснилось, что на него уже положил глаз Сретенский монастырь. Вторым кандидатом было треснувшее пополам здание на одной из Тверских-Ямских. Борис Мессерер привел туда Бабека Серуша, иранского миллиардера,
занимавшегося в Москве всякими темными делами, и приятеля многих выдающихся людей, от Высоцкого до Аксенова. Бабек с энтузиазмом согласился профинансировать реконструкцию с условием, что будет жить в соседней квартире с Ахмадулиной. Увы, буквально через две недели Бабека Серуша отравили, когда он обедал в гостинице «Пекин», и в гробу отвезли на Ваганьковское кладбище.
Я попытался найти нового инвестора, но в мэрии мне сказали, чтобы на этот объект я не рассчитывал. На него уже положил глаз старший сын Лужкова.
Несложный подсчет показал, что можно обойтись и без сторонних инвесторов. Но для этого надо найти дом, в котором квартир будет втрое больше, чем нам было нужно. Путем продажи лишней жилплощади по рыночным ценам мы сможем профинансировать ремонт всего дома, своих денег не вкладывая.
В конечном итоге выбор пал на пятиэтажный и пятиподъездный дом в начале Ленинградского проспекта. Он был в настолько ужасном состоянии, что желающих на него не находилось. Крыши не было, вместо окон были дыры, вокруг была помойка, поросшая бурьяном. Мы принялись за дело, Ресин выделил нам для ремонта Фрунзенский ремстройтрест, который в этот момент находился в процессе приватизации каким-то грузином. Мы продавали очередную виртуальную квартиру и расплачивались с грузином четко, раз в месяц.
По мере того, как дом приобретал цивилизованные черты, начали возбуждаться депутаты райсовета, не понимавшие, как такой лакомый кусок прошел мимо их рта. Завязалась аппаратная борьба. Наша авантюра повисла на волоске, в случае неудачи пришлось бы возвращать серьезным людям деньги, которые уже были потрачены на стройку. Это было очень опасно.
Тут произошел октябрьский путч 1993 года, в результате которого был разогнан не только Верховный совет, но и Моссовет, и все райсоветы. То есть, я перестал был депутатом и потерял свое влияние, но одновременно обнулились и все наши враги. Правда, одну из будущих квартир пришлось уступить одному из начальников созданной вместо райсовета укрупненной префектуры. Начальник потом много лет хвастался друзьям, что живет в одном доме с Анной Ахматовой (имея в виду Ахмадулину).
Наконец, все предназначенные к продаже квартиры были распроданы, а деньги за них лежали на счету в Росмедбанке. Не знаю, кому из нас принадлежала идея открыть там счет, но идея всем понравилась: многие из нашей компании дружили с глазником Святославом Федоровым, владельцем (или совладельцем) Росмедбанка. Никто не сомневался, что Федоров нас не подведет в случае чего.
Но он нас подвел.
Сначала ничто не предвещало беды. Банковский бизнес Федорова восхвалял журнал «Коммерсант-Деньги»: «Как все-таки к лицу бизнесмену белый халат! Если кто в этом сомневается, взгляните на академика Святослава Федорова. Как гармонично сочетаются в образе этого талантливого человека черты врача-новатора, энергичного менеджера, удачливого предпринимателя… Если придется выбирать, куда вложить деньги — в безответственные проекты строителей «финансовых пирамид» или в предприятия Федорова, что вы выберете?»
Мы выбрали Федорова и просчитались. В 1994 году мы уже переехали в свои квартиры. Но фасад у нашей пятиэтажки был невзрачным, это был грязный красный кирпич, кирпичи рассыпались на глазах. Фасад было решено оштукатурить и красиво покрасить. Что и было сделано под руководством сына художника-авангардиста Франсиско Инфанте (снова заработали дружеские связи). Инфанте-младший собрал бригаду и проделал огромную работу (напомню, пять подъездов и пять этажей). Но когда наша бухгалтер пришла с платежкой, чтобы расплатиться со строителями, к дверям Росмедбанка, она обнаружила, что на этих дверях висит замок, а вокруг собираются удивленные вкладчики.
Не буду останавливаться на том, как мы выкрутились, но выкрутились в итоге. Первый этаж пришлось сдать в аренду, привольно разместившаяся там Клиника головной боли заплатила нам за год вперед.
Из банка Святослава Федорова мы не получили ни копейки, хотя целый год судились, и он был признан банкротом.
У этой истории есть небольшой спин-офф.
Моя квартира (№68) была на последнем пятом этаже, а подо мной, в квартире №67, жил Фазиль Искандер с женой Тоней и сыном Сандриком. Я всегда считал и считаю его прозу гениальной. Он гений. Но сам Фазиль Абдулович куда больше ценил свои стихи. Каждый вечер, а иногда и ночью, он перед зеркалом их декламировал. А голосище у него был огого. И между этажами была не просто плохая звукоизоляция, но и вообще имелись даже щели. И в эти щели от Искандера, помимо декламаций, поступали клубы табачного дыма. Но мы старались терпеть и даже ходили по своему длинному коридору на цыпочках. Классик все время был дома и, конечно же, работал.
В какой-то момент я понял, что над нашей квартирой пустует замечательный теплый чердак с высоким потолком и окнами. Оформив необходимые бумаги, мы решили квартиру расширить вверх. Дочь наша стремительно взрослела, и такое расширение было бы в интересах ее личной жизни.
Начался чудовищный ремонт. Отбойные молотки с утра до ночи разрушали потолок, чтобы соединить этажи внутренней лестницей. Постепенно до меня стали доходить со всех концов слухи, что Тоня Искандер ходит по Москве и сетует, что прямо над ее головой новый русский (то есть я) строит на крыше дома себе коттедж (дословно). Все ей сочувствовали, и правильно. Сам-то я на время ремонта уехал на дачу. Мне было ужасно стыдно. Я представил, как звук отбойных молотков пронзает всё: сначала квартиру Искандера, потом находящуюся этажом ниже квартиру Андрея Битова (он там правда не жил) и, наконец, квартиру Вити Славкина на втором этаже. Под Славкиным, как я уже заметил выше, помещалась Клиника головной боли. Понятно, что головная боль и отбойные молотки плохо совмещались, бизнес клиники наверняка был под угрозой.
Моя репутация в московских гостиных была подмочена. У меня и так из-за этого несчастного дома появилось множество недоброжелателей. Например, Алла Боссарт, обитавшая с Иртеньевым в соседнем клоповнике, с завистью наблюдала, как хорошеет наша новостройка, как вокруг вырастает забор, вдоль забора расцветают кусты роз, а на месте помойки зеленеет газон. Все эти изменения она объясняла коррупцией в московских властях, а я был участником коррупционных схем.
Но больше меня, конечно, беспокоило не мнение Аллы Боссарт, а влияние моего ремонта на творческий процесс Фазиля Искандера. Гения! И тут мои рекламные менеджеры нашли выход из положения: они за рекламу в газете «Центр плюс» договорились с домом отдыха в Пахре, что там на два месяца семье Искандеров предоставят вип-коттедж в лесу. Идеальные условия для работы!
Я всё изложил Тоне, сообщив, что предоставлю для переезда в этот райский уголок своего шофера. Тоня перезвонила спустя сутки:
— Андрей, вы святой! Даже не знаю, как вас благодарить.
Я был польщен, но Тоня продолжила:
— Я договорилась с Ирэн Федоровой, они нам дают коттедж в своем поселке. Она вам перезвонит, чтобы обсудить детали.
Ничего не понимая, я положил трубку и тут же раздался звонок от супруги глазника Федорова:
— Андрей, вы святой!..
Короче, мне предстояло оплатить проживание семьи Искандера в миллионерском поселке, который в рамках своего разнообразного бизнеса построил глазник Федоров. Наверняка и наши пропавшие в Росмедбанке деньги там крутились. Оплату Ирэн Ефимовна была согласна принять только наличными доларами.
Я пытался намекнуть собеседнице, что, может, Искандер там у нее поживет в счет того банковского долга, который так и не был урегулирован. Но у Ирэн Ефимовны, видимо, были какие-то проблемы со слухом и она не понимала, о чем вообще речь. Конечно, если бы у нее были проблемы со зрением, муж бы немедленно ей всё наладил. Но уши — это не его специализация.
Ни один ремонт в моей жизни не обходился мне так дорого. Мне кажется, на эти деньги можно было построить дворец в Геленджике.
Мэйдэй
Андрей Мальгин:
В начале 90-х несколько писателей — членов Русского ПЕН-центра (в том числе и я) — обнаружили, что живут в стесненных условиях. Я был депутатом Моссовета, поэтому без препятствий прорвался к Лужкову с коллективным ходатайством. Лужков объяснил, что времена советской халявы, когда писателям без очереди выдавали квартиры, канули в прошлое. Можете, говорит, выкупить у города какую-нибудь уже расселенную руину и на свои деньги ее восстановить.
Центр Москвы тогда состоял главным образом из руин. Мы принялись за поиски. Вид из окна моего офиса в газете «Центр плюс» портил один такой двухэтажный дом без окон и дверей, но выяснилось, что на него уже положил глаз Сретенский монастырь. Вторым кандидатом было треснувшее пополам здание на одной из Тверских-Ямских. Борис Мессерер привел туда Бабека Серуша, иранского миллиардера,
занимавшегося в Москве всякими темными делами, и приятеля многих выдающихся людей, от Высоцкого до Аксенова. Бабек с энтузиазмом согласился профинансировать реконструкцию с условием, что будет жить в соседней квартире с Ахмадулиной. Увы, буквально через две недели Бабека Серуша отравили, когда он обедал в гостинице «Пекин», и в гробу отвезли на Ваганьковское кладбище.
Я попытался найти нового инвестора, но в мэрии мне сказали, чтобы на этот объект я не рассчитывал. На него уже положил глаз старший сын Лужкова.
Несложный подсчет показал, что можно обойтись и без сторонних инвесторов. Но для этого надо найти дом, в котором квартир будет втрое больше, чем нам было нужно. Путем продажи лишней жилплощади по рыночным ценам мы сможем профинансировать ремонт всего дома, своих денег не вкладывая.
В конечном итоге выбор пал на пятиэтажный и пятиподъездный дом в начале Ленинградского проспекта. Он был в настолько ужасном состоянии, что желающих на него не находилось. Крыши не было, вместо окон были дыры, вокруг была помойка, поросшая бурьяном. Мы принялись за дело, Ресин выделил нам для ремонта Фрунзенский ремстройтрест, который в этот момент находился в процессе приватизации каким-то грузином. Мы продавали очередную виртуальную квартиру и расплачивались с грузином четко, раз в месяц.
По мере того, как дом приобретал цивилизованные черты, начали возбуждаться депутаты райсовета, не понимавшие, как такой лакомый кусок прошел мимо их рта. Завязалась аппаратная борьба. Наша авантюра повисла на волоске, в случае неудачи пришлось бы возвращать серьезным людям деньги, которые уже были потрачены на стройку. Это было очень опасно.
Тут произошел октябрьский путч 1993 года, в результате которого был разогнан не только Верховный совет, но и Моссовет, и все райсоветы. То есть, я перестал был депутатом и потерял свое влияние, но одновременно обнулились и все наши враги. Правда, одну из будущих квартир пришлось уступить одному из начальников созданной вместо райсовета укрупненной префектуры. Начальник потом много лет хвастался друзьям, что живет в одном доме с Анной Ахматовой (имея в виду Ахмадулину).
Наконец, все предназначенные к продаже квартиры были распроданы, а деньги за них лежали на счету в Росмедбанке. Не знаю, кому из нас принадлежала идея открыть там счет, но идея всем понравилась: многие из нашей компании дружили с глазником Святославом Федоровым, владельцем (или совладельцем) Росмедбанка. Никто не сомневался, что Федоров нас не подведет в случае чего.
Но он нас подвел.
Сначала ничто не предвещало беды. Банковский бизнес Федорова восхвалял журнал «Коммерсант-Деньги»: «Как все-таки к лицу бизнесмену белый халат! Если кто в этом сомневается, взгляните на академика Святослава Федорова. Как гармонично сочетаются в образе этого талантливого человека черты врача-новатора, энергичного менеджера, удачливого предпринимателя… Если придется выбирать, куда вложить деньги — в безответственные проекты строителей «финансовых пирамид» или в предприятия Федорова, что вы выберете?»
Мы выбрали Федорова и просчитались. В 1994 году мы уже переехали в свои квартиры. Но фасад у нашей пятиэтажки был невзрачным, это был грязный красный кирпич, кирпичи рассыпались на глазах. Фасад было решено оштукатурить и красиво покрасить. Что и было сделано под руководством сына художника-авангардиста Франсиско Инфанте (снова заработали дружеские связи). Инфанте-младший собрал бригаду и проделал огромную работу (напомню, пять подъездов и пять этажей). Но когда наша бухгалтер пришла с платежкой, чтобы расплатиться со строителями, к дверям Росмедбанка, она обнаружила, что на этих дверях висит замок, а вокруг собираются удивленные вкладчики.
Не буду останавливаться на том, как мы выкрутились, но выкрутились в итоге. Первый этаж пришлось сдать в аренду, привольно разместившаяся там Клиника головной боли заплатила нам за год вперед.
Из банка Святослава Федорова мы не получили ни копейки, хотя целый год судились, и он был признан банкротом.
У этой истории есть небольшой спин-офф.
Моя квартира (№68) была на последнем пятом этаже, а подо мной, в квартире №67, жил Фазиль Искандер с женой Тоней и сыном Сандриком. Я всегда считал и считаю его прозу гениальной. Он гений. Но сам Фазиль Абдулович куда больше ценил свои стихи. Каждый вечер, а иногда и ночью, он перед зеркалом их декламировал. А голосище у него был огого. И между этажами была не просто плохая звукоизоляция, но и вообще имелись даже щели. И в эти щели от Искандера, помимо декламаций, поступали клубы табачного дыма. Но мы старались терпеть и даже ходили по своему длинному коридору на цыпочках. Классик все время был дома и, конечно же, работал.
В какой-то момент я понял, что над нашей квартирой пустует замечательный теплый чердак с высоким потолком и окнами. Оформив необходимые бумаги, мы решили квартиру расширить вверх. Дочь наша стремительно взрослела, и такое расширение было бы в интересах ее личной жизни.
Начался чудовищный ремонт. Отбойные молотки с утра до ночи разрушали потолок, чтобы соединить этажи внутренней лестницей. Постепенно до меня стали доходить со всех концов слухи, что Тоня Искандер ходит по Москве и сетует, что прямо над ее головой новый русский (то есть я) строит на крыше дома себе коттедж (дословно). Все ей сочувствовали, и правильно. Сам-то я на время ремонта уехал на дачу. Мне было ужасно стыдно. Я представил, как звук отбойных молотков пронзает всё: сначала квартиру Искандера, потом находящуюся этажом ниже квартиру Андрея Битова (он там правда не жил) и, наконец, квартиру Вити Славкина на втором этаже. Под Славкиным, как я уже заметил выше, помещалась Клиника головной боли. Понятно, что головная боль и отбойные молотки плохо совмещались, бизнес клиники наверняка был под угрозой.
Моя репутация в московских гостиных была подмочена. У меня и так из-за этого несчастного дома появилось множество недоброжелателей. Например, Алла Боссарт, обитавшая с Иртеньевым в соседнем клоповнике, с завистью наблюдала, как хорошеет наша новостройка, как вокруг вырастает забор, вдоль забора расцветают кусты роз, а на месте помойки зеленеет газон. Все эти изменения она объясняла коррупцией в московских властях, а я был участником коррупционных схем.
Но больше меня, конечно, беспокоило не мнение Аллы Боссарт, а влияние моего ремонта на творческий процесс Фазиля Искандера. Гения! И тут мои рекламные менеджеры нашли выход из положения: они за рекламу в газете «Центр плюс» договорились с домом отдыха в Пахре, что там на два месяца семье Искандеров предоставят вип-коттедж в лесу. Идеальные условия для работы!
Я всё изложил Тоне, сообщив, что предоставлю для переезда в этот райский уголок своего шофера. Тоня перезвонила спустя сутки:
— Андрей, вы святой! Даже не знаю, как вас благодарить.
Я был польщен, но Тоня продолжила:
— Я договорилась с Ирэн Федоровой, они нам дают коттедж в своем поселке. Она вам перезвонит, чтобы обсудить детали.
Ничего не понимая, я положил трубку и тут же раздался звонок от супруги глазника Федорова:
— Андрей, вы святой!..
Короче, мне предстояло оплатить проживание семьи Искандера в миллионерском поселке, который в рамках своего разнообразного бизнеса построил глазник Федоров. Наверняка и наши пропавшие в Росмедбанке деньги там крутились. Оплату Ирэн Ефимовна была согласна принять только наличными доларами.
Я пытался намекнуть собеседнице, что, может, Искандер там у нее поживет в счет того банковского долга, который так и не был урегулирован. Но у Ирэн Ефимовны, видимо, были какие-то проблемы со слухом и она не понимала, о чем вообще речь. Конечно, если бы у нее были проблемы со зрением, муж бы немедленно ей всё наладил. Но уши — это не его специализация.
Ни один ремонт в моей жизни не обходился мне так дорого. Мне кажется, на эти деньги можно было построить дворец в Геленджике.