ПСИХОЛОГ В КОНЦЕНТРАЦИОННОМ ЛАГЕРЕ

Наталья Троянцева

Наталья Троянцева:

 

Отмечаемый в литературных кругах юбилей Евгения Шварца в конечном счёте сводится к вербальному торжеству уже вполне потасканного филологического штампа «убить дракона в себе». Штамп склоняется на разные лады и сам факт его провозглашения уже считается доблестью: cogito ergo sum отлично имитируется. И что именно вкладывается в понятие «драконоубийства» – так и остаётся загадкой.

Первую попытку самоосознания я отношу к факту приобретения книги Виктора Франкла, третьего по счету основоположника австрийской школы психоанализа. Было это в далёкие и надеждами овеянные 80-е годы ушедшего века – надеждами не напрасными, ибо результатом многоаспектных усилий я в полной мере наслаждаюсь сейчас. И в памяти остро встаёт тогдашнее ощущение сильнейшего страха – в оглавлении, в числе прочих названий, фигурировало эссе «Психолог в концентрационном лагере». Заголовок воспринимался как жутчайший оксюморон, соединились вдруг два взаимоисключающих понятия: «психолог» – символ безусловного высвобождения и «концентрационный лагерь» – символ трагической безысходности. Прошло время прежде, чем я сумела прочесть его. Эссе оказалось уникально ясным и необыкновенно жизнеутверждающим. Автор, переживший заключения в четырёх! концлагерях, описывал свои впечатления от поведения заключённых и делал вывод: выживали те, кто думал не о себе, а о том, как поддержать других.

Это эссе и явилось безотчётной отправной точкой в моих попытках разобраться во времени, а заодно – и в себе внутри этого времени. И сейчас метафора «дракон» в моём представлении о сущностном стремится к уточнению, трансформируясь неожиданно в метафору «концентрационный лагерь». Концентрационный лагерь – это состояние нашего подсознания, на протяжении веков практически не изменившегося. Мистика чувственного мировосприятия вместо мысли, вместо веры, вместо поступка как такового, органически присущая большинству соотечественников. И – категорическое отторжение тех, кто желает мыслить, верить, действовать. И – увы! – сильнейшая зависимость последних от первых. Желающий мыслить, верить и действовать вечно опутан цепями наивной надежды «обращения» большинства в свою веру – за что и получает по полной всякий раз…

Бессмертный Грибоедов – как же мне хочется похоронить его наконец!.. И объяснить, что ум – это несказанная радость всемогущества, радость, которой каждый может наслаждаться ежесекундно. Ею можно поделиться, но её невозможно внедрить.

Недавно дочь, второй по счёту мой лучший друг, сказала, что порой мои умозаключения или мной изобретённые термины тоже вызывают у неё чувство ощутимого страха. Окончательное высвобождение подсознания от многовековой коросты мистических клише – дело времени и энергичного размышления. То, что несомненно удастся моей дочери, по силам любому.

Дело ведь не в трагической истории России, а в каждый раз воспроизводимых попытках её редуцировать до состояния штампованного мифа. Мы сами сводим «на нет» колоссальный экзистенциальный опыт, отмахиваясь от страшного и перевирая его. Называем Левиафаном собственную несостоятельность, но боимся не её, а несуществующего Левиафана. Ну – или дракона.