Проверка-2

PHIL SUZEMKA

В прошлый раз я сокращённо опубликовал двенадцатую главу. Теперь решил показать, тоже с сокращениями, девятую. В принципе, текст составлен так, что, на мой взгляд, сейчас его можно читать с любого места и в любой последовательности (один хрен, ни черта не понятно)))

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

где рассуждается о сигнатурах на квинионах, арнаутах Эпирского деспотата,
о несопоставимости Каркориакума и Гиркании, а также упоминается
о полезности нобилей и спасительности неблюев.

— Хоть кто-нибудь!!!! Хоть когда-нибудь!!!! — орал викарий с силой швыряя свинцовым карандашом в распятие. — Хоть раз в жизни!!!.. придумает карандаш, который не гнётся, а с хрустом!!! с дьявольским хрустом!!! с божественным треском!!! сладострастно ломается!!! Господи Боже мой!!! Да наступил ли когда-нибудь этот чёртов прогресс, которым клянутся еретики?!!! На костёр!!! Всех на костёр!!! Всех до единого!!! Поголовно!!!

Всхлипывая, монах подошёл к стене, кряхтя подобрал завязанный узлом карандаш и, встав на цыпочки, повесил сбитое распятие на место.

— Вам что-нибудь нужно, фра Луиджи? — осторожно спросил просунувшийся в дверь служка.
— Иди, Витторио, иди, милый, — отмахнулся викарий, хромая обратно к столу и продолжая всхлипывать. — Иди… Да! Накорми и уложи спать этого чересчур грамотного Вельзевула и не забудь поставить к его постели миску чесноку, а то как бы он от этого своего чесночного целибата весь дом не разнёс, дьяволово отродье…

***

Виктор уже собирался спать, когда раздался стук в дверь. На пороге стояла Ю Лань.

— Пустишь?​​

Он настолько растерялся от её появления, что даже не нашёлся что ответить: просто сделал шаг назад и показал рукою, чтоб проходила. Ю Лань сбросила туфли, устроилась, поджав ноги и одёрнув юбку, в кресле и сразу же заговорила о деле:

— Помнишь «Трактат о Странной Нити», который вы нашли в тайнике?

Виктор кивнул.

— Так вот. Я перерыла всё, что можно. Трактат написан не в начале девятого века, как ты думал. Вспомни, в нём были такие названия, как Хоф-Яфе, Мадинат аль-Салаам, Гиркания?
— Не было.
— Точно помнишь?
— Да не было… Это одно название, что трактат. А если пересчитать объём…
— Формат какой?
— Двойной кодекс. Три квиниона со странными сигнатурами.
— Значит, пятнадцать листов. И пергаментные вставки, правильно? Ну, раз кодекс двойной?
— Да.
— Смотри! Квинионы характерны как раз для седьмого-девятого веков. То, что они бумажные, вроде бы, свидетельствует о связях с Испанией. Кроме, как там, в Европе тогда бумагу добыть было сложно. Но не будем спешить с выводами. Давай о сигнатурах: цифры или буквы?
— Буквы. Причём, говорю же, очень странные: D, L и R.
— Раз именно буквы, то, скорее всего, — ирландцы. Я нашла трактат с сигнатурами VI, XI, XII и XVII. Были и другие, но вся нумерация там тоже шла с пропусками. И существует ещё один ирландский список. Так там вообще — N, F, R, V. Вразброс, понял? Есть какие-нибудь мысли?

Виктор задумался. Действительно, бред. Блок-чейн какой-то! И непонятно, как соблюдать последовательность при переплёте, особенно, если текст переписывал не один, а несколько монахов.

— А если предположить, что сигнатуры в квинионах были шифром? — спросил он.
— Зачем? — удивилась Ю Лань. — В тексте можно зашифровать больше. Да и слишком мало знаков для шифра. Ты сам текст-то читал?
— Да читал, конечно. Странный он какой-то. О самой нити почти ничего. О её происхождении — только то, что она пришла с Востока. Остальное — про то, как её передавать, что говорить, какие молитвы читать. Причём, и молитвы-то непонятные. Не канонические. Я бы объяснил это тем, что тёмные века притащили за собой кучу ересей, но и в этом случае молитвы больше похожи на заклинания.
— И на инструкции, нет?
— Да, и на инструкции. Кто придёт, как встречать, как опознать своего и не допустить чужого. Бред, а не трактат…
— И при этом ты так и не понял, почему перепутаны сигнатуры в квинионах? — издевательским тоном спросила Ю Лань.

***

…В Артуре задержались недолго. Павиевский, сам напросившийся в отряд к ротмистру, с любопытством разглядывал порт. Впрочем, почти вся эскадра ушла в море, у стенок стояли только две канонерки — «Гиляк» и «Бобр», да на внешнем рейде виднелись «Аскольд» с «Дианой» и ненадолго пришедший сюда из Владивостока «Громобой». Ну, и ещё в самой бухте стоял на бочке флагманский «Петропавловск», куда, собственно, к адмиралу Старку, и отправился по каким-то своим делам ротмистр, оставив Павиевского с его кубанцами отдыхать. Пластуны тут же запросились в увольнение.

— Поди, по цзенюям местным собрались, жеребцы стоялые? — неодобрительно спросил есаул. — Ну, глядите мне! Если кто «ветерок» подхватит иль, не дай бог, люэс, того лечить не будем. Враз охолостим. Так тут некованными меринами и останетесь.
— Да ваш высокобродь! Лександр Викентьич! Да шо ж мы! — заволновались пластуны. — Мы ж не мальцы какие, мы со всем понятием! Не извольте беспокоиться! Одна нога там, другая здесь.
— Нога у них! — ухмыльнулся есаул. — Знаю я, что у вас там… К закату, чтоб все до единого вернулись. Онопко, ты с ними?
— Да куда ж я от Вас, господин есаул! — вздохнул вестовой. — Мне ж службу править. А ну как ухорез какой местный на Вас заглянется?! А за хлопцев не переживайте: погуляют хлопцы с цзенюями да и воротятся. Не впервой кубанцу на мелкую битву ходить…

***

— Неужели, те самые, древние? — спросила Настя, разглядывая нити.
— А вот и нет, — флегматично ответил Юэ Фэй. — Самые что ни на есть современные. Компания Algemene, Бельгия, деревня Ледегем. Впрочем, там из этих ниток делают ткани, а саму нить прядут в Италии.
— В Прато? — подняла глаза Настя.
— Именно, — кивнул китаец.
— То есть, круг замкнулся?
— Я бы даже сказал, не круг замкнулся, а невод затянулся.

***

Зверя лодейщики продали норвеям в Шестопалихе и Танькиной губе. Правда, Доброшка заметил, что Шестопалиху иноземцы называли Ме-Хавном, а Танькину Губу — Тана-Фьордом. Только здесь и узнали новгородцы о том, какой страшной беды избежали, перезимовав на Летнем берегу.
По слухам, долетевшим и до этих краёв, московский князь лютовал в Новом городе чуть не до самой весны. И про то услышал Доброшка, как в котлах людей варили, и как в муке их жарили, и как младенцев в Волхове топили, когда «с великия высоты повеле государь метати их в воду». Страшные были рассказы. А Неревский конец, где Мокоша жила, спалил князь подчистую. Рассказывали, одни трубы там теперь торчат. А если кто по чёрному топился, то совсем следов от изб не сыскать.

«Догадался Завид, — думал зуёк, — хорошо, увёл Мокошу. И про то, чтоб всё в голбец упрятала, правильно сказал…»

Но больше всего потряс его рассказ о блаженном Миколке. Про то, как крикнул тот князю в Рюриковом городище: «Смарагд ты, не адамант! И не сыщешь ты того, зачем пришёл в Новый город! Деду твоему не дадено и тебе дадено не будет!». Выходит, и это знал Завид. Или чуял, как всегда.

***

Ротмистр вернулся озадаченным.

— Ну, как там адмирал Старк?- поинтересовался Павиевский.
— Оскар Викторович как раз ничего, а вот у флота дела не очень. Начнётся война, не удержать нам порт. Эскадра тут как в мышеловке. А война начнётся, помяните моё слово. И как тогда снабжать гарнизон? Чугунку перерезать — раз плюнуть. Охранять мы её не сможем. Японцам самим даже ничего делать не надо: вон! нанял две дюжины недобитых ихэтуаней — и наше вам с кисточкой, любезнейший Александр Викентьевич. Запрут Порт-Артур, как пить дать запрут.
Ну да, впрочем, это когда ещё будет! А нам с вами собираться надо. Завтра переплавляемся на южный берег залива — и в путь. В штабе поговаривают, Сунь Ятсен, про которого я Вам рассказывал, опять активизировался. Вот, Бог даст, полюбуемся на него да послушаем.

…Мать рассказывала, когда Луйк был совсем младенцем, семья бежала из Диррахия на север. Слишком уж многие из сильных мира облизывались на Эпир. Проще было всё бросить и уйти под защиту Венеции. На юге и востоке одна за другой шли битвы, дикие люди, пришедшие из неведомых степей, сметая и разрушая всё, что им встречалось, уже прошлись пламенем до Акрувиума, а арнауты, населявшие Эпир, стали называть себя алибанами и претендовали на собственное королевство: Алибания, как они повадились её звать.
Хуже всего было то, что от Диррахия ещё со времён Рима начиналась древняя Эгнатиева дорога, соединявшая города побережья и уходившая на Бизантиум. На неё-то все и целились: что сельджуки, что люди султана, что сами арнауты. Кому ж неохота брать дань с главной дороги, соединяющей несколько стран?! Да ещё можно было наложить лапу на морской путь: короче дороги на Апулию, чем морем от Диррахия до Бариума просто не придумаешь.

…Драго был старшим сыном. Даринка родилась второй. А ещё был младший — Мирко. Это Драго придумал бежать, когда арнауты убили родителей. Насколько запомнил маленький Луйк рассказы старших, именно в ту ночь вместе с родителями матери погиб и его отец, которому не было даже двадцати. И вот тогда Драго увёл их всех — Луйка, Мирко и Даринку — на небольшую рыбацкую ядрилицу, что уходила на север.
Об отце Даринка Луйку ничего не рассказывала. И о побеге говорила редко. Драго тоже по большей части молчал. Единственное, что знал Луйк, так это то, что после Дзара-Веккья, или, как этот город называли на Ядране местные, — Биограда-На-Мору, — их лодку пытались захватить пираты Задарского жупана Владичко Лютого. Жупан в те годы делал вид, что подчиняется Венеции, но привечал как приблудных арнаутов, так и вообще любой сброд, набежавший к нему с востока, из Болгарии. Разгромленные болгарским царём Асенем остатки войск Фёдора Комнина искали поживы на благодатных берегах между деспотатом Эпира и ближними венецианскими границами. А тут-то как раз и находились владения жупана Владичко.

…Драго хотел пробраться в Истрию — уж туда-то арнаутам путь был заказан: Венеция жёстко защищала ближние подступы к республике. Однако до них ещё предстояло дойти, а путь на север был долог и опасен. Поэтому ядрилица, покинув Диррахий, сразу ушла подальше в море. Может, так бы и добрались до самой Истрии, но шторм выгнал лодку к островам, где пиратов было, что морских ежей на прибрежных камнях. Между Дуги-Отоком и Угляном они и напали.

Маттео давно уже хотелось прекратить поиски и вернуться назад. «Озарённые города» всё больше и больше казались терциарию блажью фра Луиджи. Ну какие ещё озарённые города могут быть в этой вымерзшей стране?! Откуда здесь взяться той нити, о которой говорил сын Никколо из Корцулы?! На варварском языке Маттео уже немного лопотал, но, конечно, не так хорошо, как Крут. А вот тот вёл себя странно. Будто не сиделось бодричу на месте. Лишь только наладился санный путь, любекский купец заторопился в дорогу.

— Да что мы забыли в той глуши, куда ты меня тянешь? — попробовал возмутиться Маттео.
— Что забыли, то найдём, что найдём — то не забудем, — загадками отвечал Крут. — Давай, фрязин, давай сбирайся. Бери свой перец, его в Хлынове, поди, и не нюхали. Богатым вернёшься.

Ю Лань — это было слишком хорошо заметно — знала больше, чем говорила. Нагло улыбаясь, она смотрела на Виктора, совсем заморочив вопросами о квинионах и сигнатурах. Получалась какая-то чушь. Концы с концами не сходились. Разные города, разные маркировки, непоследовательность в этих маркировках… Стоп!

Виктор резко повернулся к ней:

— Послушай! А не могло быть так — ну, это я в качестве бреда, — не могло ли быть так, что допустим, где-то пишется некая книга, в которой полностью рассказывается всё о Нити. Вообще всё. Настоящий трактат, а не те обрывки, про которые мы говорили. Книга изначально нормально нумеруется.
А дальше составляется общий план: скажем, в этом городе посвящённые должны знать только вот это и это. Ничего кроме. И составлять для них инструкцию нужно в определённом, только им доверенном порядке. А для другого места даётся совершенно иная информация. Опять-таки: для тех — свой порядок чтения.
Значит, можно составить для каждого адресата отдельный список расположения сигнатур. Что мы имеем в итоге: в полном тексте сигнатуры идут одна за другой, будь то буквы, будь то цифры. А в каждой локальной инструкции всё ровно так, как требуется для одного или другого места. Ну, смотри сама! Зачем в Европе знать про какие-то… Как ты их называла?..
— Гиркания? Хоф-Яфе?
— Да, я про них. И, при этом! — зачем посвящённому где-нибудь в Гиркании сведения о европейском варианте инструкции, где указаны совершенно другие города?
— А что было в твоей, кстати?
— Корториакум, то есть, Куртрё. В смысле, Кортрейк. А ещё Дерлейк и Ледегем.
— Молодец! — всё так же улыбаясь, похвалила Ю Лань. — А то я уже боялась, ты так никогда и не сообразишь, зачем я тебе тут о порядке сигнатур чуть ли не целый час твердила.
— Знаешь что?! — заорал Виктор.
— А что? — наивно вздёрнула бровки специалистка по средневековой торговле.

Он посмотрел на неё и вдруг, как-то разом потеряв все силы, неожиданно для самого себя попросил:

— Лань! А поцелуй меня как тогда, в машине, после Гента…
— Ну, наконец-то! — засмеялась Ю Лань. — Я смотрю, догадливость стремительно возвращается к тебе по всем фронтам. А то уже и не надеялась…

…Помощь пришла от венецианцев. Две галеры возвращались в Серениссиму Сеньорию с базы на Корфу и, когда начался шторм, армиральо распорядился уводить суда в укрытие за островами. Везение беглецов было ещё и в том, что на одной из галер находился Капитан Залива. Высокая должность командующего флотом республики не позволяла ему передвигаться без сопровождения, вот почему суда шли на север в паре, а оба супер-комита галер перед лицом начальства старались показать себя с лучшей стороны.
Когда на первом корабле поняли, что на их глазах происходит нападение пиратов на мирную лодку, был отдан мгновенный приказ, хмурые галеотти по свистку подкомита одновременно ударили по воде тридцатью двумя веслами и «Скорпион» полетел вперёд. По куршейному переходу на носовую платформу быстро побежали вооружённые фанти-да-мар, но повоевать в этот раз морской пехоте не пришлось. Пираты знали, что от галеры им не уйти и предпочли броситься в воду: так оставался хоть какой-то шанс выжить и не попасть к венецианцам гребцами.

Вёсла стремительно двигавшегося вперёд «Скорпиона» случайно ударили в борт ядрилицы, одиннадцатилетний Мирко от удара вылетел за борт и если б не галера Капитана Залива, подходившая сзади, за жизнь мальчишки никто бы не дал и денария. Но с высокой абордажной надстройки барахтавшегося в волнах заметил один из нобилей, бывших на галере Капитана, и Мирко вытащили из воды.

Приходилось признать: ротмистр оказался дьявольски проницателен. Выступление Сунь Ятсена на собрании «Общества Возрождения Китая» хоть и было кратким, но доходчивым и содержательным. Есаул внутренне согласился с генштабистом в том, что «Синчжунхой» куда опаснее неграмотных бандитов-ихэтуаней. Здесь были учителя, купцы, были даже военные. Правда, без формы, но уж есаулу-то не надо было объяснять, кто тут шпак, а кто служивый. Слава богу, выправка сама за себя говорила.
Поразило Павиевского ещё и то, что Ятсен, которого днём с огнём разыскивала полиция, не побоялся приехать из Японии на родину, да и выступать не только перед своими последователями, а ещё и перед иностранцами. Значит, был бунтовщик уверен в том, что никто его тут не предаст.

Европейские корреспонденты, среди которых затесались и есаул с ротмистром, свободно задавали вопросы и Ятсен легко на них отвечал после выступления, но уже не по-китайски, а по-английски, с заметным американским акцентом.
Ну да бог с ним, с языком. Есаул и без английского понял, в чём опасность для властей нового общества. Идея «трёх народных принципов» и «конституции пяти властей» были просты и доходчивы. Ну, положим, с «пятью властями» Ятсен, по мнению Павиевского, слегка перемудрил, а, может, даже и не слегка, а вот опора на национализм, народовластие и народное благосостояние могла увлечь за собой кого угодно. Кто ж это в здравом уме от благосостояния откажется?!
А если к «Синчжунхою» этому ещё и полиция с армией подтянутся, то, считай, — всё: пиши пропало, матушка-императрица Цы Си. И никакой Запретный Город тебя с твоим Пу И тогда не спасёт.

— Нет, насчёт армии с полицией — не думаю, — поразмыслив, спокойно признался ротмистр, когда уже на улице Павиевский изложил ему своё мнение. — У китайцев, сами знаете, послушность в крови. — Тут Симонов Боливаров так быстро не взрастишь. Но мыслите, Александр Викентьевич, в верном направлении. Рано или поздно всё может произойти. Особенно, если к таким, как Робеспьер этот новоявленный, местные Дантоны с Демуленами подтянутся. Тогда и гильотина счастьем покажется. Резать миллионами станут. Новые времена — новые, понимаете ли, горизонты. Особенно в том, как своих на тот свет отправлять.
— Отчего ж это своих, а не врага какого? — недоверчиво осведомился Павиевский.
— А своих всегда приятней, Александр Викентьевич. Свой — он ближе. Своего интересней. Так уж человек устроен: Богом создан, да дьяволом обучен. Вам вот Маркса, случаем, читать не доводилось?
— Ваш, что ли, очередной умник из генштаба? — презрительно спросил есаул.
— Свят, свят! — перекрестился ротмистр. — Впрочем, это к слову я, к слову… Будет случай — даже и не вздумайте читать. До прибавочной стоимости дочитайте, а про будущность мира лучше и не открывайте совсем.

Неожиданно вынырнувший из темноты Онопко негромко произнёс:

— Ваши высокоблагородия, уходить бы вам да побыстрей. Я хлопцев, конечно, расставил, но тут на три квартала кругом мордоворотов, что жень-шеню в кадушке. Этого охраняют, которого вы слушать ходили.
— Ну, вот Вам, есаул, и ответ на вопрос, почему Ятсен никого не боится. Они глотки за него грызть будут. За три этих, не к ночи будь помянуто, народных принципа, — натягивая перчатки, заметил ротмистр. — Господи! Хоть наше-то Отечества избавь от таких Суней с Янями. А то ведь, пока мы на чужую империю дивимся, как бы своей не рухнуть…

— И ещё вот что, Настя. Может, Вам это будет интересно, если Вы об этом и не слышали. Дело давнее, могло остаться незамеченным. Одним словом, в тысяча девятьсот шестьдесят втором в Салониках открыли захоронение некой дамы. Мраморный саркофаг, свинцовый гроб — всё как надо. А в гробу нашлась шёлковая ткань — дальше слушайте внимательно! — с вплетёнными в неё золотыми нитями. Могила третьего века нашей эры. Нравится?
— Да как-то не очень, — призналась Настя. — Про то, что китайский шёлк обнаружен в захоронениях Египта третьего века «би.си.» — про это я слышала, а вот про золотые нити… Интересно. Я попробую поговорить с ребятами. Не знаю, что они ответят на Ваше предложение, но поговорить — поговорю.

— Я правильно поняла, что ты не романтик и что вообще обойдёмся без глупостей с условностями?.
— Ты правильно поняла, — сказал Виктор. — Я по тебе слишком соскучился.
— Ну, тогда держись, «хуай дань»! — предупредила она.
— Кто я, ты сказала?!
— «Хуай дань». По-китайски — «испорченное яйцо». Такая дразнилка для мужчин.
— А для женщин дразнилка есть? Ну, типа, «блондинка»…
— С ума сошёл? Ты где в Китае блондинок видел?! Дразнилка для женщин — «ша би».
— И что оно значит?
— А вот это тебе знать необязательно. Пойдём…

***

Отчёт сефардов, обнаруженный Ю Ланью в цифровом варианте Национальной библиотеки Израиля, оказался давно переведённым на английский, так что Гэ Хуну понадобилось всего лишь несколько уточнений по переводу.
Картинка складывалась достаточно подробная, а приложенные к тексту карты, хоть и грешили средневековыми недоразумениями, тем не менее, весьма точно указывали маршрут южного пути от Испании в Китай.
И вдруг Гэ Хун остановился на описании посещения группой сефардов Генуи. Он снова сверился с картами — никакой Генуи на маршруте не было да и быть не могло: где Генуя, а где Иудея?! Да и евреев в Генуе быть тоже не могло, это он знал точно. Понятно, сефарды в конце концов выбили себе право на переезд в Лигурию, но это произошло не в тринадцатом веке, а много позже.
Перелистав несколько страниц, Гэ Хун начал вчитываться в новый документ. И там снова была всё та же Генуя. «Допрос Марко, сына Никколы из Корцулы секретарём Капитана Народа Светлейшей Сеньории Генуи Гвидо Сфорца».

— Так, — сказал Гэ Хун вошедшему после его короткого звонка Джан Даю. — Похоже, придётся покопаться.
— Тогда ты смотри сефардов, а я попробую разобраться с предыдущими веками, — предложил Джан Дай. — Может, позовём Ю Лань?

Гэ Хун взглянул на часы:

— Не будем. Во-первых, уже поздно, а, во-вторых, я говорил, она к Виктору уехала. Ты заметил, как они друг на друга смотрят?
— Хорошего специалиста теряем, — аккуратно высказался Джан Дай.
— Хороший специалист тем и хорош, что всегда останется хорошим специалистом, — парировал Гэ Хун. — Никого мы не теряем. Лань и так из архивов не знаю сколько не вылезала. Займись предыдущими веками и не дёргай её пока. Дай им отдохнуть, наконец.

…Армиральо приказал супер-комиту «Сан-Марко» догонять ушедшего вперёд «Скорпиона» и ядрилица с Драго, Даринкой и Луйком быстро растаяла за кормой стремительной галеры. Мирко отвели к тому нобилю, который и заметил мальчика в волнах.

— Как тебя зовут? — спросил нобиль.
— Мирко.
— Откуда ты?
— Из Диррахия, — Мирко машинально кивнул головой, как бы показывая, где находится Диррахий.

Нобиль улыбнулся:

— Ну, давай знакомиться, Мирко из Диррахия. Меня зовут Никколо Поло. Можешь звать меня просто — синьор Никколо. Или даже — дзио Никколо.

…Если б не сабля Крута да не диковинные огненные копья велико-устюжских купцов, волки б легко перегрызли обозников. Да не тут-то было! Пол-стаи полегло, остальные разбежались от огня да грохота. Честно говоря, каб б не бодрич, едва удержавший терциария за подол дорогущей шубы (тяжёлую медвежью брать не стали, справили пыжиковую одёжу, а поверх — доху из неблюя), то, не исключено, что и Маттео кинулся б подальше от обоза спасаться вслед за такими же перепуганными волками: уж больно страшно гремело да сверкало в закатном лесу.
Потом, когда санный караван, шедший на восток за солью к Строгановым, двинул меж вековых сосен дальше, Маттео полюбопытствовал, взявши деревянную зелёную трубу у одного из ездовых: «Что это?». Тот ответил просто: «Бамбуза. Слово латынское, а сама трубка — хотайская. Дерево там такое растёт — бамбуза. А как иначе молвить — не обучены».

— А внутри что? — не отставал Маттео.
— А что бог пошлёт! — так же простецки пояснил сидевший с ними в санях купец. — Берёшь, к примеру селитру, берёшь серу, берёшь уголь, толчёшь да мешаешь. Или греческий огонь берёшь.
— То-то я почуял — Преисподней запахло, — неодобрительно припомнил Маттео запах серы. — Как вы только не боитесь только Князя Тьмы своими бамбузами да серой выкликнуть.
— Князя Тьмы бояться — к волкам в лес не ходить, — откликнулся ездовой, присматривая за лошадьми и одновременно заталкивая в «бамбузу» новый заряд порошка, засыпая его сверху мелкими камушками и плотно затыкая заряд овечьей шерстью.

Маттео повернулся к Круту:

— А ты что скажешь?
— Хорошая вещь, что скажу! — пожал плечами бодрич. — По-хотайски будет «чжу пао».
— Ты что, и по-хотайски разумеешь?
— Я, фрязин, много чего разумею. Ты спи, пока волков нету, — ответил Крут, заботливо прикрывая терциария полостью. — Спи, а то ещё заболеешь с перепугу. Знаешь, как бывает? Сказано: «Бысть болесть силна в людех, не бяше бо ни единаго двора без болнаго, а в ином дворе не бяше кому и воды подати, но вси боли лежаху». Вот так вот, фрязин. А то и хуже приключается: «Мнози человеци умираху различные недуги». Так-то. Спи, в общем, и смотри, не подохни мне тут, чудище ты латынское…

Полость у них в санях была медвежьей, как сначала задуманная Крутом, а потом им же и отвергнутая шуба Маттео. А ведь прав был бодрич! — только укрывшись тяжёлой медвежьей шкурой, понял терциарий, засыпая, насколько легче и удобней были его пыжик и неблюйчатая доха.

Брат Елпидифор или брат Эли, как он звался теперь с лёгкой руки викария, уже который день что-то мастерил, толок уголь в ступке, строгал какие-то тонкие щепочки, колдовал с рыбьим клеем, насвистывая и напевая одну и ту же мелодию. На вопрос Витторио, про что песня, варвар ненадолго задумался, потом отложил в сторонку свои заготовки и ответил:

— Ну, ежели коротко, то по-вашему будет примерно так —

 Tuo madre, tuo madre
Tutti sono le putane

— И что, всё?! — удивился Витторио.
— И всё.
— А другие песни у вас есть?
— А других песен у нас нету, — вздохнул брат Эли. — Да нам, в общем, и этой хватает.

Он снова вздохнул и опять потянулся к рыбьему клею. Витторио покрутил носом и отправился к фра Луиджи, а за спиной у него по-прежнему раздавалось тоскливое

 Tvoju mat, tvoju mat,
Na kogo ne gljanesc — bljad…

«А и действительно, — подумал Витторио, прислушавшись, — по-нашему получается немножко короче…»

— Значит, слушай меня, Доброшка, — объявил Радята. — Слово было Завиду дадено: возьмусь учить тебя тому, что сам о морском хожении знаю. Всему научу. А как в годы войдёшь да станешь кормщиком, то будет тебе знак. Тогда подберёшь ватажку повольников и уйдёшь за Мангазейские льды.
— Как за Мангазею? — похолодел зуёк. — Да нешто за теми льдами тоже земли есть?
— То мне неведомо, — отрезал старик. — Только Завид сказал: за Мангазеей — путь морем на Хотай. Сколь идти — мне тоже неведомо: может, год, а, может, и все десять. Не знаю. Жди знака, Доброшка.
— Какого? — спросил подросток, сжимая под рубахой ставшую ему уже неразлучной зелёную нетленницу.

Радята медленно и раздумчиво покачал седой головой:

— Бог весть. Завид говорил, ты поймёшь.

— И как это называлось? — спросил он, когда через час они вышли курить на балкон. — Погоди, не отвечай, сам догадаюсь! Какой-то у вас эротический трактат древний был. Назывался… Дай бог памяти… Что-то вроде «Цветок ананаса», да?
— «Ветки персика», идиот! Только не у нас, а в Индии. У нас это называется «чунь гун ту» — «картинки весеннего дворца».
— И где ты выучилась таким картинкам? — ревниво спросил Виктор.
— В Сорбонне, — просто сказала она. — У меня там парень был из Гётеборга. Швед.  Увлекался древним Китаем. Сорбонна вообще хорошее место для всякого рода обучений…

Джан Даю хватило трёх часов. Он вошёл к Гэ Хуну, продолжавшему пролистывать отчёты сефардов на большом мониторе и положил на стол несколько распечаток.

— Всё сходится! — устало сказал Джан Дай, потирая глаза и усаживаясь в кресло. — Всё тот же девятый век. У нас — династия Тан, у Виктора — его копия «Трактата о Нити», а вообще в Европе — падение меровингов и начало эпохи Карла Великого. То есть, прекращение преследования иудееев и небывалые их вольности. Ицхак едет в Багдад послом от Шарлеманя к Харуну аль-Рашиду, плюс ещё несколько еврейских посланцев императора выдвигаются на Восток.
Взлёт ашкеназов, разрешение им на владение недвижимостью и, главное, транспортом, в частности, морским. Зарождение и тут же резкое распространение идиш и вообще понятия «идишкайт».
После Карла его сын Людовик Благочестивый официально вводит должность еврейского старосты — Magister Judaeorum: ашкеназы в гражданских и торговых правах становятся практически никому не подотчётны. Всё! — шах и мат. Еврейские диаспоры опять вырываются на оперативный мировой торговый простор.

— Нить?
— Нить, — кивнул Джан Дай. — И города.
— То есть, власть, — резюмировал Гэ Хун.

— Знаешь ли, Мирко, у меня был сын, — медленно проговорил Никколо. — Но Господь отнял его у меня год назад. Так вот, — ты похож на него и я хочу взять тебя к себе, если ты согласишься.
— Но мне нужно в Истрию, — неуверенно сказал мальчик.
— Куда именно? — поинтересовался нобиль.
— Драго говорил, мы плыли в Пирано…
— Послушай! — нобиль коснулся ладонью колена Мирко. — Галера не может вернуться. Что я скажу Капитану Залива? — мы достали из воды оборванца и теперь должны вернуть его на неизвестно куда девшуюся ядрилицу? Не смеши меня.

…Фра Луиджи нервно вертел в пальцах свой карандаш. Терциарий как в воду канул. Может, не стоило посылать его в Тартарию? Может, там действительно никто ничего не знает ни про Нить, ни про Озарённые Города?
Почему ж тогда этот варвар, брат Эли, при первом же упоминании о Нити сразу переспросил: «Адамантовая, что ли?! Тю! Да кто ж у нас её не знает! Вестимо, есть такая!». Впрочем, потом он понёс какую-то ахинею про подземных воинов и бессмертных дев, что ткут эту нить, но ахинею он мог нести вообще по любому поводу.
Однажды, например, договорился до того, что Земля подобна надутому бычьему пузырю.

— Вот ты с чего это взял, пьяная твоя рожа? На костёр захотелось?! — обалдел викарий от такой наглости.
— На костёр нам без надобности, — степенно ответил варвар, — тут у вас, брате Лука, и без костра тёпло, не то, что в наших краях. А вот ежели окажешься ты в степу абы в море, глянь сам на небозём и сразу увидишь — на пузырь Земля похожа, на пузырь. Да ещё кормщики сказывают, что звёзды по небу ездят. Нынче здесь, а через седмицу вон уже где. Да и падают которые бывает…

Этого доминиканец вынести уже не мог. Он приволок брату Эли «Христианскую топографию» и сурово сказал:

— Прочти и запомни: Земля подобна не пузырю, а сундуку! Сундуку, неуч! И звёзды не могут «ездить», ибо они суть серебряные гвозди, вбитые Создателем в небесную твердь!
— А которые падают? — ехидно поинтересовался варвар.
— Падают… падают… — начал закипать викарий, — ну, значит, вбиты были плохо, чего пристал, ирод?!
— А вот это уже грех вам такое говорить! — обиженно протянул брат Эли. — Что ж, по-вашему получается, Господь наш уже и гвоздя в твердь путём вбить не может?! Уж Он-то, поди, не с перепою плотничал!..

— Если они выжили, мы их найдём! — серьёзно пообещал нобиль. — Верь! Я сам отправлюсь с тобой в Истрию, когда буду чуть более свободен. Ну, так что ты мне ответишь?
— Я согласен, — решился Мирко.

А куда было деваться?..

— Вот и хорошо, — выдохнул Никколо. — Тогда, знаешь что?.. Мы изменим твоё имя. Тебя спасла галера «Сан-Марко». Она названа в честь небесного покровителя Венеции — апостола Марка. Вот и ты теперь будешь не Мирко, а Марко.
— Марко? — переспросил мальчик.
— Марко, — кивнул Никкола. — Если полностью — Марко делла фамилья ди Поли ди Далмация. Или коротко — Марко Поло.

…Уже под утро, когда она заснула, Виктор пытался вспомнить её дразнилки. «Хуай дань» он запомнил сразу, слишком обидно прозвучало, а вот что за дразнилка была про женщин? Два коротких слова… Второе точно было «би», а вот первое?.. «Шу»? «Шэ»? «Че»? Наконец, слово само вынырнуло из подсознания — «ша»! Ну, конечно, же «ша»! А всё вместе — «ша би»!

— Ша би! — гордый собой, произнёс вслух Виктор.
— Да не такая уж она у меня и тупая, если ты заметил… — сквозь сон ворчливо отозвалась Лань.