Про доверие

Не знаю как с доверием у тех, кто приехал сюда из СССР.
Как говорит мама, ума не приложу.
Многие из тех, кто был вынужден, как волк отбившийся от стаи, выживать в одиночку, надеясь только на себя в постсоветской России, не имеет доверия к миру.
В девяностые, в угаре бандитских войн и в бесконечном «кидалове» со всех сторон, одинокий постсоветский человек был вынужден «подозвереть».
Чем мягче и доверчивее он был, и чем труднее была его жизнь, тем более он вынужден был озвереть.

Друзья занимали друг у друга деньги, и не отдавали их. Другие организовывали фирмы-однодневки и приходили к тебе за «мёртвыми душами». Сейчас объясню.

Приходит однажды ко мне муж приятельницы. Человек из приличной еврейской семьи, с хорошим образованием, любящий муж и прекрасный отец. Блестя очками, он просит меня найти человек двадцать друзей, которые согласятся подписать некую ведомость. Я вся в заботах о росписи стены у одного бандита и плохо понимаю, что он меня просит. Беру какие-то бумажки и прошу приятеля уйти и прийти ко мне через неделю.

Сажусь за стол делать проект росписи, вся в раздумьях где брать «мальчиков» для таскания стремянки, и банок с краской, которые бы не удрали с тяжёлой и страшной работы, в самый её разгар. Таких мальчиков было мало, и даже влюблённые в меня, как в художницу, поклонники обычно сбегали в середине работ.
Потом в середине недели, после адовой работы я еду к приятелю, который работает в университете и преподаёт там высшую математику, тоже еврейский мальчик из приличной семьи.

Прихожу к этому приятелю, падаю в кресло как убитая и даю ему ведомости другого хорошего мальчика на подпись. Математик надевает очки и говорит:» Ира, они за это деньги обещают?» Я говорю:» Да. Только мне это не нравится почему-то, но думать мне некогда мне работать надо с ядовитыми красками. Подумайте Вы Эдуард Самуилович.»
Эдуард Самуилович думает и произносит:» Дело это тёмное, конечно, но все кругом этим занимаются теперь, Ира. Вряд ли нам за это прилетит, но я тебе объясню всю схему.»
Эдуард Самуилович объясняет и я ухожу.
В конце недели приходит приятель за ведомостями и я ору на него матом. Простым русским и отборным матом ору, что он де — гнида, что такие люди, как мои друзья, могли вляпаться по его милости в Бог знает что… Приятель роняет очки и убегает, буквально бежит от меня…
Или например, был у меня период, когда я учила взрослых рисовать и один из этих взрослых оказался сыном известного учёного из Москвы. Кой чёрт его в Сибирь занёс не знаю, но он был очень талантлив. Рисовал просто как Ван Гог…

Но это бандитское время сделало что-то с его головой, и он то и дело занимал, и не отдавал деньги. Его ненавидело такое количество народа, что вскоре он стал скрываться… Надеюсь он всё-таки жив теперь.
Я это к чему говорю?
Несколько лет назад в Москве Серёжа Любимов пригласил меня в ресторан. Ресторан пусть будет иметь название » Бешеный Таракан». Он мне сказал название и адрес, всё чин-чинарём. И человек, не переживший все эти ужасы девяностых, спокойно бы поехал по адресу сказанному человеком пригласившим, но не я!
Я с этим вот недоверием к миру в анамнезе, села выяснять в интернете адрес «Бешеного Таракана», так как Серёжу я ещё не знала на столько, чтобы понять, что он не перепутает адрес…
Я нашла в интернете «Бешеного Таракана» с другим адресом и ни сколько не удивившись, поехала туда.

Как вы догадываетесь это был другой «Бешеный Таракан» и созвонившись с Серёжой я пошла пешком по Москве, под снегом, в совершенно другой ресторан. Серёжа всё спрашивал меня по телефону:»Почему? Я же дал тебе адрес!» Но я не могла ему объяснить…
Правильный «Бешеный Таракан» был не на центральной улице, и я опять запуталась. В подворотне я к своей радости увидела московских хулиганов, разбивающих бутылки об асфальт. Радостно, как поляк, отбившийся от Сусанинского похода, я закричала:» Хулиганы! Дорогие! Прекратите бить бутылки! А лучше выведите меня к ресторану «Бешеный Таракан»!»
Хулиганы прекратили радоваться битым бутылкам и повели меня в ресторан.

По дороге они предложили мне бросить Серёжу, и пойти с ними пить пиво. Я честно сказала сколько мне лет, и как им со мной будет скучно. Хулиганы согласились, что это аргумент, но усомнились насчёт скуки. Я договорилась с ними, что в следующий приезд в Москву, если нас Бог сведёт, мы с ними выпьем неподалёку от «Бешеного Таракана».

И вот это, я вам скажу, характерно! Это поведение человека, пережившего девяностые годы в Сибири. Не поверить Серёже Любимову по поводу адреса, но поверить хулиганам.

Я не бросаюсь, расталкивая локтями людей, в магазине к прилавкам, как некоторые советские эмигранты.

Я не лезу без очереди в самолёт или в кассу.

Я не скандалю по поводу времени ожидания у врачей.

Но я не доверяю даже самому близкому человеку, если он просит меня подписать неизвестные мне документы, и если я подписываю документы, зная, что они направлены против моих интересов, то я делаю это сознательно.

Эта разница менталитета между людьми приехавшими в другие страны из СССР и из постсоветской России. И это конечно-деформация личности.
Но мы к ней приспособились, как можно приспособиться к отсутствию одной руки, например. Просто надо всё время контролировать эту деформацию.

Эта информация очень важна, не игнорируйте её, она существенно может сказаться на дружеских связях. Те, кто не воевал, не лежал в окопе — трудно понимает ветеранов.

Люди, пережившие первую мировую, не очень понимали тех, кто пережил вторую мировую, но те, кто вообще не был на войне, не могут понять ни тех, ни других.
Жизнь в России продолжается, и там происходят новые процессы и люди получают новые деформации, помните об этом, когда вы начинаете вступать в отношения с русскоязычными в других странах.
Базовое недоверие — вот что отличает нас от американцев.

Тем не менее, я понимаю, что есть счастливцы и счастливицы, не получившие волшебным образом деформаций характера, даже пожив в СССР, и даже пожив в постсоветской России. Эти счастливые люди тоже существуют, но я про них не пишу. Зачем? Гармоничные люди — гармоничны. Им — хорошо, и, очевидно, с ними легко, но это же совершенно другая история…