Приговор русской культуре, именно ей
1 апреля, 2022 1:09 пп
Мэйдэй
Читательница из Украины ставит в комментариях к одному из моих постов очень непростой вопрос:
«Скажите, Сергей, россияне в большинстве просто не восприимчивы к русской культуре? или все же в ней, ее авторами, даже и именно самыми великими, вложено нечто, что, кроме русской пропаганды, помогало созданию тотальных русских мифов, изуродовавших мозг , сознание россиян?
Скажу о себе. Я украинка. Сейчас и в ближайшее время даже приблизиться к носителями этой «культуры» невозможно физически, и есть стойкое неприятие всего «культурного русского» как к утратившему всякое доверие, авторитет, красоту и ценность.
Сейчас, приглядевшись к Достоевскому, Толстому и т.д. ближе можно найти даже конкретику — почему так.
Но и тут — не хочется — полное отторжение. Если на этом материале вырастает народ, который сейчас кроме бомб, зверских изнасилований, расстрелов детей и взрослых просто так, глумления над эвакуирующимися из разбомбленных городов , мародерства, верещит в интернете о желании добить «бендеровцев» , то это и есть приговор русской культуре, именно ей, т.к. причастность населения России к другой культуре в основной массе — весьма сомнительна.»
И я не знаю, что ей ответить. Рассказать про слезинку ребенка и гуманистический пафос? Что книжки отдельно, а танки отдельно (как ответил Бродский Кундере по схожему поводу), тут играем, тут не играем?
У Борхеса есть сильный рассказ, Ein deutsches Requiem, исповедь коменданта концлагеря в ночь перед казнью по приговору Нюрнбергского суда. И он рассказывает, как нацизм и Освенцим — пусть не вырастают из — но связаны с немецкой классической культурой. И не случайно рассказ назван так же, как и одно из самых известных и самых личных произведений Брамса.
У меня нет ответа и тем более рекомендации, я не призываю к отмене и стигматизации, но после этой войны, после одного только геноцида Мариуполя, я никогда не смогу по-прежнему говорить о русской культуре. Не как о наборе школьных текстов с абстрактными идеями и образами, а как о живой социальной ткани, влияющей на жизнь общества. Все та же избитая тема: поэзия после Освенцима, Пушкин после Мариуполя. Пушкин не виноват, но читать его по-прежнему нельзя.
Мэйдэй
Читательница из Украины ставит в комментариях к одному из моих постов очень непростой вопрос:
«Скажите, Сергей, россияне в большинстве просто не восприимчивы к русской культуре? или все же в ней, ее авторами, даже и именно самыми великими, вложено нечто, что, кроме русской пропаганды, помогало созданию тотальных русских мифов, изуродовавших мозг , сознание россиян?
Скажу о себе. Я украинка. Сейчас и в ближайшее время даже приблизиться к носителями этой «культуры» невозможно физически, и есть стойкое неприятие всего «культурного русского» как к утратившему всякое доверие, авторитет, красоту и ценность.
Сейчас, приглядевшись к Достоевскому, Толстому и т.д. ближе можно найти даже конкретику — почему так.
Но и тут — не хочется — полное отторжение. Если на этом материале вырастает народ, который сейчас кроме бомб, зверских изнасилований, расстрелов детей и взрослых просто так, глумления над эвакуирующимися из разбомбленных городов , мародерства, верещит в интернете о желании добить «бендеровцев» , то это и есть приговор русской культуре, именно ей, т.к. причастность населения России к другой культуре в основной массе — весьма сомнительна.»
И я не знаю, что ей ответить. Рассказать про слезинку ребенка и гуманистический пафос? Что книжки отдельно, а танки отдельно (как ответил Бродский Кундере по схожему поводу), тут играем, тут не играем?
У Борхеса есть сильный рассказ, Ein deutsches Requiem, исповедь коменданта концлагеря в ночь перед казнью по приговору Нюрнбергского суда. И он рассказывает, как нацизм и Освенцим — пусть не вырастают из — но связаны с немецкой классической культурой. И не случайно рассказ назван так же, как и одно из самых известных и самых личных произведений Брамса.
У меня нет ответа и тем более рекомендации, я не призываю к отмене и стигматизации, но после этой войны, после одного только геноцида Мариуполя, я никогда не смогу по-прежнему говорить о русской культуре. Не как о наборе школьных текстов с абстрактными идеями и образами, а как о живой социальной ткани, влияющей на жизнь общества. Все та же избитая тема: поэзия после Освенцима, Пушкин после Мариуполя. Пушкин не виноват, но читать его по-прежнему нельзя.