«Праздник, который всегда с тобой…»

Неизменно, день народного единства связан у меня с детской травмой. Традиционными семейными посиделками у бабушки. Происходили они по любым датам в большом нашем деревенском доме.

Все знали наперёд, что ничем хорошим эти посиделки не кончатся. Наперёд убирались ножи и вилки, серебряный шандал, который однажды прилетел в лоб хозяину дома. Дорогой чехословацкий хрусталь прятался по кладовкам на случай, если родня узнает свои вещи.

Если в дом был приглашен брат моей бабушки, Иван Павлович, интеллигентный вороватый человек, завуч сельской школы, то убиралось вообще всё. А все подарки дяди Вани — как то портрет Толстого из кабинета литературы или дневник никому не нужного маршала Понятовкого с печатью местной библиотеки — бабушка аккуратно и с любовью собирала в одном месте. Чтобы в день окончательного разочарования в родственных узах отнести всё к участковому.

Так же дядя Ваня, под свою фамилию и какое- то неизвестное никому учёное прошлое любил занимать и не отдавать деньги. При этом дядя Ваня был патриотом, он любил Ельцина, до этого Горбачева и очень расстраивался в конце жизни, что ему уже не хватит времени оценить и полюбить Путина. Он изо всех сил хотел полюбить Путина. И много грустил, что умирает на заре его творчества, не успев оценить грандиозность замыслов великого человека.

Я не знаю, был ли дядя Ваня хорошим завучем и преподавателем истории, но когда я сама поступила на истфак, я поняла, что дядя Ваня знает какую-то свою таинственную историю, по которой например царь Пётр был шпионом и евреем и приоткрыл нам форточку не столько для того, чтобы проветрить помещение, сколько для того, чтобы пустить в неё мародёров-иностранцев. Я думаю, что и приобретение новых знаний, часто связанное с чтением иностранных источников, дядя Ваня расценивал как очень непатриотическую выходку. Интуитивно он чувствовал, что эти знания могут как-то помешать ему любить Родину. По этой же причине, он вяло преподавал, и плохо работал в огороде. Ведь добросовестный труд отнимает у патриота главное — силы на любовь к Родине.

Особенно дядя Ваня огорчался, что живет в семье демократов, предательски восторженно поглядывающих на сторону, как жена на чужих мужей.

Бабушка моя считала себя ярым поборником свободы, и говорила, что в у нас в доме царит именно она, демократия. Демократию, как я потом догадалась, бабушка понимала как окончательное подчинение всех ее свободным потребностям и идеям.
— Повесим тюль!
— Снимем тюль!
— Все худеем, сладкого в доме не будет!
— А почему у нас до сих пор нет бани. Мы все хотим баню. Хотим же? Строим баню!

Патриотов бабушка ненавидела за то, что любовь к Родине по какому-то таинственному сертификату позволяет им воровать больше и главное быстрее, чем нам – простым демократам.

Вот это для меня и есть народное единство – собрание горячо любимых родственников, люто ненавидящих друг друга. Когда все натужно сидят, зная друг о друге стыдную правду и всё равно улыбаются. Жена дяди Вани – гулящая баба Лида, которая широкоизвестно опозорила мужа со директором местного ДК, тоже улыбалась и со словами «я сразу возьму и для мужа» тащила себе в миску все три куриных ноги. Либерторианкой была.

И каждый сидел, улыбался, корчился над своей миской и косо посматривал на остальных. Как будто удивляясь, что оказался за одним столом с этими вот прожорливыми, слишком дружелюбными людьми.

Нас, тоже вороватых детей, отсаживали за отдельный маленький стол. Во — первых, чтобы мы не утащили со стола водку, как мы любили делать, изображая взрослых.

Традиционно всё начиналось с взаимного хвастовства, что у кого выросло, поспело в огороде, как поднялись груши. Бабушка болезненно переживала чужие успехи, поэтому каждый раз крыла их единственным козырем.
— Ладно, что- то мы много говорим. Наш рябиновый «спотыкач»! Градусов 50. Не совсем удался в этом году, ну что ж… У вас вообще смородина не выросла.

По разыгранному заранее диалогу скромность бабушки оттенял податливый и поддатый всегда дедушка. Он тоже считал себя демократом и после каждого выпуска новостей убеждался, что бросить пить ему мешает тяжелая ситуация в стране. И талант варить водку. Талант он в конечном итоге всё-таки пропил.

— Лучший напиток, лучший! За одну бутылку двух козлов обещали.
Все нехотя кивали, понимая, как далеко заходит благополучие нашей семьи.

С благоговейно сияющим лицом бабушка разливала по столу эту рябиновую водку и прятала бутылочку под собой. Так как глаз дяди Вани, не будем забывать, всегда отличался зоркостью к сокровищам чужого дома.

Нагрузившись рябиновой водкой, дорогие гости дома немедленно взбадривались и в порыве ничем не сдерживаемой смелости включали телевизор, начиная с ним говорить и подстрекать себя к революции. При своих было принято ругать правительство, которое, как бы ему не советовали гости стола, никак не хотело идти по пути здравого смысла. Прослушав выступления депутатов, от нашего стола выдвигалась ультимативная нота. Дед предлагал этапировать всех на Колыму, где воспитывались лучшие люди века, т. е вся наша вороватая семья(бабушку посадили за кражу утки). И только после того, как родители сделали всё, что могли для родного правительства, наступала пауза. Сохранить её не удавалось. Разогретая для скандала бабушка вдруг замечала:
— А жалко, Петь, что ты домик в Киеве обменял на квартиру в Магадане.

300 лет назад дедушка действительно обменял шило на мыло. В бешеном порыве последней любви. Дедушка был у бабушки пятым, встретились они когда ей было 45. Увидев её в трусах на черноморском побережье, дедушка продал всё и поехал к ней домой, в солнечный Магадан.

Потом, опять же в минуты рябиновой водки, он часто задерживал взгляд на любимой, как бы поражаясь несоответствием своего подвига и полученной награды.
— Да, Нина Павловна, с мужьями тебе всегда везло. Жаль, что все поумирали, — как бы в никуда произносила никем не званная баба Лиза с висячим носом, похожим на какой- то позорный плод. Про неё говорили, что она вешала кошек и помогала фашистам. Про себя она говорила, что «обладает осанкой» и «смеётся смехом аристократки». Это выражалось в звуках какого –то скрипучего колокольчика, вырывавшихся из сомкнутого рта. Должно быть, «аристократическим смехом» она прикрывала отсутствие зубов в аристократическом рте. Не понимая, что в будущем этот дефект многими будет рассматриваться как утончённое женское преимущество. Всю жизнь баба Лиза просидела в девках и всё же давала судьбе шанс. Регулярно, до 80 -ти с лишним лет она посещала танцы в местном ДК. Так, кружась на асфальтовом пятачке до гроба, и прошла её женская судьба.

После ремарки бабы Лизаветы мой дедушка покорно вздыхал и уже с благодарностью смотрел на бабушку. Как бы понимая, что и он мог давно умереть на руках этой женщины, но ведь не умер.
— Нет, ну брали Нину не за красоту. Это все говорили, — добавлял дядя Ваня на правах любимого брата.
— Кстати, Ваня, а вот интересно, куда же делось наше семейное золото из дома? От матери мне даже серёжек не оставил…
Гейзер скандала постепенно разрастался. И вот, дав нам команду заткнуть уши, все начинали вести расследование про пропажу знаменитой шкатулки с несметными семейными богатствами. Тремя серёжками и золотым кольцом.
— Как был ты жидёнком, Ваня, так и остался! Такого брата иметь — спасибо большое.
И бабушка неизменно плюёт в сторону, но дяде Ване кажется, что плюнула она лично в него.
— Кто тут жид? Кто жид? Ты думаешь, я не знаю, что вы пшеницу на маслобойне за водку берёте? Всю деревню споили!
Дядя Ваня с выражением гордости и неподкупности, выливает остатки рябиновой в цветок, показывая обществу, что его, в отличие от примитивных колхозников, не подкупить. И молчать он больше не будет.
Вместо рюмок, уважаемые гости начинают чокаться словами, бабушка пытается из грязной салфетки соорудить для дяди Вани кляп и насильственно запихнуть его в чужой рот. Жена дяди Вани, гулящая баба Лида, смотрит в зеркало и пытается защитить свои кудри. Дед с тайной яростью выходит из- за стола, возвращается с мухобойкой и угрожает дяде Ване надавать по учёной заднице прямо сейчас.
— Хохол безродный! Это каким надо быть дураком, чтобы на дуре жениться! – отвечает дядя Ваня уже из прихожей.
— Нина, образа неси! Неси образа! — кричит дед, и заправляет манжеты. Мой дедушка, как солист местного казацкого хора, не выносил национальных оскорблений. С тех пор, как его имя появилось на афишах ДК, он стал знатен. Это немедленно сказалось на темпераменте. К тому же, как любой участник семейного собрания, он полагал, что в несчастье страны и отдельной семьи в частности виноваты другие национальности. Тем и заканчивалось. Дядя Ваня со лицом помидорных тонов побил посуду, но всё- таки успел убежать. Он традиционно бежал от нас на велосипеде, его жена, уже плюнув на кудри и статус культурной любовницы, садилась в багажник и прыткими, везде успевающими на позор деревне ножками поскорей разогнаться. Дедушка больше для видимости и уважения бабушки бросался их догонять с вилами, или тяпкой. Бабушка ревела от бесчестия.
— Лёля, увидишь дядю Ваню, кричи ему «дурак». Больше он нам не семья.
Вот так заканчивались для меня вечера всяческого единения. На утро все вставали посвежевшими, одухотворенными, с другими мыслями, готовыми к новому празднику…