«Повторяю по буквам…»
14 декабря, 2023 6:15 пп
Мэйдэй
Елена Якович:
Когда в 2010 году я позвонила Марии Васильевне и сказала, что хочу ее снимать она спросила: «Лена, а матом я могу?» «Можете, наверное, но в телевизоре все равно запикают». «Поняла», — коротко отозвалась она. Через неделю она рассказывала мне под камеру: «Когда они пришли к нам с обыском, мы все спрятали у друзей и они не нашли ничего. Повторяю по буквам» Николай, Иван, Харитон, Ульяна, Яков. Ни-че-го!», — и победно посмотрела на меня. Ни в какой хронометраж мы с ней не уложились, и перед эфиром мне пришла бумага с просьбой сократить хоть что- нибудь, внизу была приписка «Николая с Ульяной не трогать!»
Мария Васильевна, Марья, Маша для своих… Никогда не забуду первую встречу с ней. В 90-м году я первый раз была на настоящем Западе, в Амстердаме, и друзья-голландцы сделали сюрприз: забросили меня на машине в Париж, потому что накануне я им сказала «увидеть Париж и умереть». В Париже у меня никого не было. Только литгазетовский приятель Саша Зотиков, остановившейся в доме у Синявских. Он сказал: «Приезжай, они примут».
По дороге, в Брюсселе мои голландцы купили им в подарок шоколад в роскошной упаковке. Проблуждав в потемках по парижским окраинам, мы наконец нашли увитый плющем легендарный дом в Фонтана-о-Роз. Сколько нас таких, знакомых и незнакомых, в девяностые были приняты в этом доме, получили свой первый Париж из рук Розановой и Синявского? Не сосчитать.
Мария Васильевна, взяв брюссельский шоколад, вдруг необычайно обрадовалась: «О, я как раз думала, какую обложку сделать для следующего номера «Синтаксиса», а тут такая упаковочка!». Горжусь тем, что один из «Синтаксисов» и вправду потом вышел в этой моей «шоколадной» обложке. Тем вечером, минут через десять после знакомства я ей сказала, что всю жизнь мечтала увидеть Синявского. «Синявский!», — крикнула она куда-то вверх, и он появился на ступеньках их знаменитой деревянной лестницы, вдоль которой, как и повсюду в этом доме, были кипами свалены книжки и прочие раритеты. «Это Лена. Ее привезли голландцы», — коротко представила меня Марья Васильевна. Синявский задумался и произнес: «Голландцы — самые скупые люди на земле».
Я стала что-то лепетать про то, что это не так: и в Париж привезли, и шоколад, и, вообще, друзья. «Уйди, Синявский, — оборвала Марья Васильевна. — Человек тебя всю жизнь увидеть хотел, а ты глупости несешь». Так начались мои отношения с ними и с этим домом. Пару раз я приезжала погостить, однажды — когда делала фильм про Виктора Некрасова, Вику, у них в доме есть мансарда, где на двери сохранилась табличка «Уголок Некрасова», жил он там.
Летом 2010-го я побывала в этом доме в последний раз — с моим оператором Сашей Минаевым снимали Марию Васильевну. Мы с ней ругались нещадно, один раз я даже собралась бросить все и уехать, и она — великая и неистовая Марья — меня остановила. Но потом садились пить чай с луковым вареньем, которое она обожала, а я на него подозрительно косилась. Я выуживала из бесконечных архивных материалов, разбросанных по дому, уникальные фотографии и документы, на это уходили часы, если не дни. И мы говорили, говорили, говорили. Потом из всего этого вышел двухсерийный фильм-монолог, который я вслед «Подстрочнику» назвала «Синтаксисом».
Марья Васильевна была уже очень слаба, но вскоре приехала — в последний раз — в Москву. Знаю, что фильм ей глянулся, она показывала его московским друзьям да и мне тогда сказала несколько неожиданных извиняющихся слов. Все это неважно, потому что я любила ее и люблю. Саша Минаев, который снял ее так красиво, ушел первым, в декабре 2019-го. Теперь вот Мария Васильевна, тоже в декаре.
Светлая ей память
Мэйдэй
Елена Якович:
Когда в 2010 году я позвонила Марии Васильевне и сказала, что хочу ее снимать она спросила: «Лена, а матом я могу?» «Можете, наверное, но в телевизоре все равно запикают». «Поняла», — коротко отозвалась она. Через неделю она рассказывала мне под камеру: «Когда они пришли к нам с обыском, мы все спрятали у друзей и они не нашли ничего. Повторяю по буквам» Николай, Иван, Харитон, Ульяна, Яков. Ни-че-го!», — и победно посмотрела на меня. Ни в какой хронометраж мы с ней не уложились, и перед эфиром мне пришла бумага с просьбой сократить хоть что- нибудь, внизу была приписка «Николая с Ульяной не трогать!»
Мария Васильевна, Марья, Маша для своих… Никогда не забуду первую встречу с ней. В 90-м году я первый раз была на настоящем Западе, в Амстердаме, и друзья-голландцы сделали сюрприз: забросили меня на машине в Париж, потому что накануне я им сказала «увидеть Париж и умереть». В Париже у меня никого не было. Только литгазетовский приятель Саша Зотиков, остановившейся в доме у Синявских. Он сказал: «Приезжай, они примут».
По дороге, в Брюсселе мои голландцы купили им в подарок шоколад в роскошной упаковке. Проблуждав в потемках по парижским окраинам, мы наконец нашли увитый плющем легендарный дом в Фонтана-о-Роз. Сколько нас таких, знакомых и незнакомых, в девяностые были приняты в этом доме, получили свой первый Париж из рук Розановой и Синявского? Не сосчитать.
Мария Васильевна, взяв брюссельский шоколад, вдруг необычайно обрадовалась: «О, я как раз думала, какую обложку сделать для следующего номера «Синтаксиса», а тут такая упаковочка!». Горжусь тем, что один из «Синтаксисов» и вправду потом вышел в этой моей «шоколадной» обложке. Тем вечером, минут через десять после знакомства я ей сказала, что всю жизнь мечтала увидеть Синявского. «Синявский!», — крикнула она куда-то вверх, и он появился на ступеньках их знаменитой деревянной лестницы, вдоль которой, как и повсюду в этом доме, были кипами свалены книжки и прочие раритеты. «Это Лена. Ее привезли голландцы», — коротко представила меня Марья Васильевна. Синявский задумался и произнес: «Голландцы — самые скупые люди на земле».
Я стала что-то лепетать про то, что это не так: и в Париж привезли, и шоколад, и, вообще, друзья. «Уйди, Синявский, — оборвала Марья Васильевна. — Человек тебя всю жизнь увидеть хотел, а ты глупости несешь». Так начались мои отношения с ними и с этим домом. Пару раз я приезжала погостить, однажды — когда делала фильм про Виктора Некрасова, Вику, у них в доме есть мансарда, где на двери сохранилась табличка «Уголок Некрасова», жил он там.
Летом 2010-го я побывала в этом доме в последний раз — с моим оператором Сашей Минаевым снимали Марию Васильевну. Мы с ней ругались нещадно, один раз я даже собралась бросить все и уехать, и она — великая и неистовая Марья — меня остановила. Но потом садились пить чай с луковым вареньем, которое она обожала, а я на него подозрительно косилась. Я выуживала из бесконечных архивных материалов, разбросанных по дому, уникальные фотографии и документы, на это уходили часы, если не дни. И мы говорили, говорили, говорили. Потом из всего этого вышел двухсерийный фильм-монолог, который я вслед «Подстрочнику» назвала «Синтаксисом».
Марья Васильевна была уже очень слаба, но вскоре приехала — в последний раз — в Москву. Знаю, что фильм ей глянулся, она показывала его московским друзьям да и мне тогда сказала несколько неожиданных извиняющихся слов. Все это неважно, потому что я любила ее и люблю. Саша Минаев, который снял ее так красиво, ушел первым, в декабре 2019-го. Теперь вот Мария Васильевна, тоже в декаре.
Светлая ей память